но только откровенно и не думая ни о чем, кроме того, чтобы рассказ по-
лучился ясный и занимательный. Ибо надо уметь развлекаться, - продолжал
маркиз. - В сущности, это единственное, что есть в жизни. Человек не мо-
жет спасать мне каждый день жизнь на войне или дарить каждый день по
миллиону, но вот если бы здесь, около моего кресла, был Ривароль, он бы
каждый день избавлял меня на час от мучений и скуки. Я очень часто ви-
делся с ним в Гамбурге, во время эмиграции.
И маркиз рассказал Жюльену несколько анекдотических случаев каса-
тельно Ривароля и гамбуржцев, которые сходились вчетвером, чтобы разга-
дать какую-нибудь его остроту.
Господин де Ла-Моль, вынужденный довольствоваться обществом юного аб-
батика, хотел как-нибудь расшевелить его. Ему удалось задеть гордость
Жюльена. Жюльен, поскольку от него хотели правды, решил говорить обо
всем и умолчал только о двух вещах: о своем фанатическом обожании некое-
го имени, которое приводило маркиза в ярость, и о полном своем неверии,
ибо это не очень шло к будущему кюре. Его маленькая стычка с шевалье де
Бовуази пришлась здесь очень кстати Маркиз хохотал до слез над сценой с
кучером, осыпавшим Жюльена площадной бранью в кафе на улице Сент-Оноре.
Это было время полной откровенности между патроном и его подчиненным.
Г-на де Ла-Моля заинтересовал этот своеобразный характер. Сначала он
поощрял чудачества Жюльена, ибо они забавляли его, однако вскоре ему по-
казалось более занятным потихоньку исправлять кое-какие ложные представ-
ления этого молодого человека. "Другие провинциалы, приехав в Париж,
умиляются решительно всему, - рассуждал маркиз, - а этот все презирает У
них избыток восторженности, а ему как раз этого-то и недостает, и вот
глупцы принимают его за глупца".
Приступ подагры затянулся из-за сильных холодов и продлился несколько
месяцев.
"Ведь привязываются же люди к хорошенькой болонке, - убеждал себя
маркиз. - Чего же мне стыдиться, если я привязался к этому аббатику? Это
своеобразная натура. Я обращаюсь с ним, как с сыном, - ну и что же? Что
тут такого непристойного? Эта фантазия, если она продлится" будет мне
стоить одного бриллианта стоимостью в пятьсот луидоров в моем завеща-
нии".
Теперь, когда маркиз хорошо узнал твердый характер юноши, которому он
оказывал покровительство, не проходило дня, чтобы он не поручал ему ка-
кого-нибудь нового дела.
Жюльен с ужасом замечал, что этот важный вельможа дает ему иной раз
до одному и тому же делу совершенно противоречивые распоряжения.
Это могло поставить Жюльена в весьма неприятное положение. Он завел
обычай, приходя к маркизу с делами, приносить с собою книгу, куда он за-
писывал его распоряжения, а маркиз ставил под ними свои инициалы. Затем
Жюльен завел писца, который переписывал решения по каждому делу в особую
книгу и туда же вносил копии всех писем.
Сперва эта затея показалась маркизу чрезвычайно нелегкой и скучной.
Но не прошло и двух месяцев, как он убедился во всех ее преимуществах.
Жюльен предложил ему взять еще счетовода из банка, чтобы вести двойную
бухгалтерию по всем приходам и расходам земельных владений, которые были
поручены надзору Жюльена.
Все эти мероприятия настолько прояснили для маркиза состояние его
собственных дел, что он мог теперь доставить себе удовольствие пускать
свои средства в оборот, не прибегая к помощи подставного лица, бессо-
вестно обворовывавшего его.
- Возьмите себе три тысячи франков, - сказал он однажды своему юному
министру.
- Сударь, это может навлечь на меня клевету.
- Так что же вам нужно? - спросил с неудовольствием маркиз.
- Чтобы вы соблаговолили принять определенное решение и вписали его
собственной рукой в книгу. И тогда это решение предоставит мне три тыся-
чи франков А кстати сказать, это аббат Пирар подал мысль завести все это
счетоводство.
Маркиз со скучающей миной маркиза де Монкада, выслушивающего отчет
своего интенданта г-на Пуассона, записал свое решение.
По вечерам, когда Жюльен появлялся в синем фраке, о делах никогда не
заходило и речи. Милости маркиза были столь лестны для вечно страдающего
самолюбия нашего героя, что он вскоре невольно почувствовал чтото вроде
привязанности к этому любезному старику. Это не значит, что Жюльен ока-
зался чувствительным в том смысле, в каком это понимают в Париже, но он
вовсе не был истуканом, а после смерти старого штаб-лекаря никто больше
не говорил с ним с такой добротой Он с удивлением замечал, что маркиз
старается щадить его самолюбие с такой любезной предусмотрительностью,
какой он никогда не наблюдал у старого лекаря И он, наконец, пришел к
заключению, что лекарь гордился своим крестом много больше, чем маркиз
своей синей лентой. Отец маркиза был большим вельможей.
Однажды в конце утренней аудиенции, когда Жюльен был в черном костюме
и они занимались делами, он сумел чем-то позабавить маркиза; тот задер-
жал его на целых два часа и хотел непременно заставить его принять нес-
колько банковых билетов, которые ему только что принес с биржи его
агент.
- Надеюсь, господин маркиз, что я не преступлю пределов моего глубо-
чайшего уважения к вам, если попрошу у вас позволения сказать слово.
- Говорите, друг мой.
- Я покорнейше прошу господина маркиза позволить мне отказаться от
этого дара. Он предназначается отнюдь не человеку в черном костюме и со-
вершенно испортит ту непринужденность обращения, которая столь милостиво
разрешается человеку в синем фраке.
Жюльен весьма почтительно поклонился и, не взглянув на маркиза, вышел
из комнаты.
Этот поступок показался маркизу забавным. Вечером он рассказал о нем
аббату Пирару.
- Я должен вам, наконец, кое в чем признаться, мой дорогой аббат. Мне
известно происхождение Жюльена, и я разрешаю вам не держать в тайне то,
что я вам доверил.
"Его поведение сегодня утром было поистине благородно, - думал мар-
киз. - Так вот я и дам ему благородное происхождение".
Прошло еще некоторое время, и маркиз, наконец, стал выходить.
- Поезжайте, поживите месяца два в Лондоне, - сказал он Жюльену. -
Нарочные и прочие курьеры будут привозить вам мою корреспонденцию с мои-
ми пометками. Вы будете составлять ответы и отсылать мне их, вкладывая
каждое письмо в ответное. Я подсчитал, что запоздание составит не более
пяти дней.
Сидя в почтовой карете по дороге в Кале, Жюльен от всей души изумлял-
ся пустяковым поручениям, ради которых его посылали в эту якобы деловую
поездку.
Не будем говорить, с каким чувством ненависти и чуть ли не ужаса сту-
пил он на английскую землю. Его безумная страсть к Наполеону известна
читателю. В каждом офицере он видел сэра Хедсона Лоу, в каждом сановнике
- лорда Бетхерста, того самого, что учинял все эти гнусности на Святой
Елене и получил в награду за это министерский портфель на десять лет.
В Лондоне он, наконец, постиг, что значит истинно светское фатовство.
Он познакомился с молодыми русскими сановниками, которые посвятили его в
эти тонкости.
- Вы, дорогой Сорель, предопределены самой судьбой, - говорили они
ему. - Вас сама природа наделила этим холодным лицом, - то, что называ-
ется за тридевять земель от переживаемых вами чувств, - то есть именно
тем, что мы так стараемся изобразить.
- Вы не понимаете своего века, - говорил ему князь Коразов. - Делайте
всегда обратное тому, что от вас ожидают. Это, по чести сказать,
единственный закон нашего времени. Не будьте ни глупцом, ни притворщи-
ком, ибо тогда от вас будут ждать либо глупостей, либо притворства, и
заповедь будет нарушена.
Жюльен покрыл себя истинной славой в гостиной герцога де Фиц-Фока,
который пригласил его к обеду, равно как и князя Коразова. Обеда дожида-
лись целый час. Среди двадцати человек приглашенных Жюльен держал себя
так, что молодые секретари лондонских посольств вспоминают об этом и до
сих пор. Выражение его лица было поистине бесподобно.
Ему хотелось во что бы то ни стало, несмотря на шуточки своих прияте-
лей-денди, повидать знаменитого Филиппа Вена, единственного философа,
которого имела Англия после Локка. Он нашел его в тюрьме за решеткой,
отбывающим седьмой год своего заключения. "Аристократия в этой стране не
склоняв шутить, - подумал Жюльен. - Мало того, что Вена упрятали в
тюрьму, его еще опозорили, втоптали в грязь и прочее".
Вен был в отличном настроении: ярость аристократов потешала его. "Вот
единственный веселый человек, которого я видел в Англии", - сказал себе
Жюльен, выходя из тюрьмы.
"Нет для тиранов идеи полезнее, чем идея бога!" - сказал ему Вен.
Мы не будем излагать его философскую систему, ибо это система циника.
Когда Жюльен вернулся из Англии, г-н де Ла-Моль спросил его:
- Чем вы можете меня порадовать, какие приятные впечатления вывезли
вы из Англии?
Жюльен молчал.
- Ну, приятные или неприятные, но хоть какие-нибудь впечатления вы
вывезли оттуда? - нетерпеливо повторил маркиз.
- Primo, - сказал Жюльен, - самый рассудительный англичанин становит-
ся на час в день умалишенным: к нему является демон самоубийства, кото-
рый и есть бог этой страны.
Secundo, разум и гений теряют примерно около двадцати пяти процентов
своей ценности, высаживаясь в Англии.
Teriio, нет ничего на свете более прекрасного, удивительного и трога-
тельного, чем английский пейзаж.
- А теперь моя очередь, - сказал маркиз. - Primo, зачем это вы на ба-
лу у русского посланника изволили говорить, что во Франции есть триста
тысяч юношей, которые страстно жаждут войны? Вы думаете, это лестно для
государей?
- Никак не угадаешь, что надо сказать, когда говоришь с нашими вели-
кими дипломатами, - отвечал Жюльен. - У них просто страсть какая-то за-
водить серьезные разговоры Так вот, если придерживаться общих мест и га-
зетных истин, прослывешь глупцом. Если же вы позволите себе преподнести
что-нибудь новенькое и похожее на правду, они изумляются, не знают, что
отвечать, а на другой день, в семь часов утра, вам сообщают через перво-
го секретаря посольства, что вы вели себя непристойно.
- Недурно, - рассмеявшись, сказал маркиз. - Но вот что, господин глу-
бокий мыслитель, держу пари, что вы так-таки и не догадались, зачем вы
ездили в Англию.
- Прошу прощения, - отвечал Жюльен, - я ездил туда для того, чтобы
раз в неделю обедать у посла его величества, самого учтивого человека в
мире.
- Вы ездили вот за этим орденом, - сказал маркиз. - У меня нет наме-
рения заставить вар расстаться с вашим черным костюмом, но я привык к
более занятному тону беседы, которого я держусь с человеком в синем фра-
ке. Впредь до нового распоряжения прошу вас хорошенько уяснить себе сле-
дующее: когда я буду видеть на вас этот орден, вы будете для меня млад-
шим сыном моего друга герцога де Реца, состоящим, хоть он о том и не ве-
дает, уже полгода на дипломатической службе. И заметьте, - добавил мар-
киз очень серьезным тоном, резко обрывая попытки изъявления благодарнос-
ти, - я вовсе не хочу, чтобы вы изменяли вашему званию. Это вечное заб-
луждение и несчастье как для покровителя, так и для того, кто пользуется
этим покровительством. Когда мои тяжбы надоедят вам или я найду, что вы
больше мне не подходите, я вам достану хороший приход, скажем такой, как
у нашего друга аббата Пирара, и ничего более, - прибавил маркиз очень
сухо.
Этот орден успокоил, наконец, гордость Жюльена; он стал много более
разговорчивым, не так часто чувствовал себя оскорбленным и не принимал
на свой счет всякие словечки, может быть, и действительно не совсем уч-
тивые, если в них разобраться, но которые в оживленной беседе легко мо-
гут вырваться у всякого.
Благодаря этому ордену он удостоился чести весьма необычного посеще-
ния: к нему явился с визитом г-н барон де Вально, который приехал в Па-
