успехом я пользуюсь среди этого избранного общества, лучше которого, я
сама знаю, ничего и представить себе нельзя! Ведь из буржуа здесь
только, может быть, несколько пэров да один или два человека вроде
Жюльена. И подумать, - уже совсем грустно добавила она, - чем только не
одарила меня судьба: известностью, богатством, молодостью-словом, всем,
кроме счастья!..
Из всех моих преимуществ, пожалуй, самые сомнительные те, о которых
мне твердят сегодня весь вечер. Ум, например, безусловно, потому что он
явно пугает их всех. Стоит только коснуться чего-нибудь серьезного, они
уж через пять минут совершенно изнемогают и, точно совершив какое-то ве-
ликое открытие, повторяют то, что я твержу им в течение целого часа. Я
красива - это то самое преимущество, за которое госпожа де Сталь отдала
бы все, и, однако, я умираю со скуки. А есть ли какое-нибудь основание
думать, что я буду скучать хоть немного меньше, когда сменю мое имя на
имя маркизы де Круазенуа?"
"Но, боже мой! - прибавила она, чуть не плача. - Ведь он же прекрас-
ный человек. В наш век - да это верх воспитанности! На него поглядеть
нельзя без того, чтобы он тут же не сказал вам какую-нибудь любезность,
и даже не лишенную остроумия. Он храбр... Но какой странный этот Сорель,
- подумала она, и выражение скуки в ее глазах сменилось выражением гне-
ва. - Я же предупредила его, что хочу с ним поговорить, а он даже не из-
волит показываться!"
IX
БАЛ
Роскошные туалеты, блеск свечей, тончайшие ароматы! А сколько пре-
лестных обнаженных рук, дивных плеч! А букеты цветов! А упоительные арии
Россини, а живопись Сисери! Прямо дух захватывает!
"Путешествия Узери".
- Вы чем-то недовольны? - сказала ей маркиза де Ла-Моль. - Должна вам
заметить, что показывать это на бале нелюбезно.
- У меня просто голова болит, - пренебрежительно ответила Матильда, -
здесь слишком жарко.
В эту минуту, словно в подтверждение слов Матильды, престарелому ба-
рону де Толли сделалось дурно, и он упал. Пришлось вынести его на руках.
Кругом стали шептаться, что с ним случился удар; это было пренеприятное
происшествие.
Матильда не проявила к нему ни малейшего интереса. Она давно взяла
себе за правило никогда не глядеть на стариков и вообще ни на кого из
тех, кто склонен был говорить печальные вещи.
Она снова пошла танцевать, чтобы не слышать этих разговоров об ударе,
которого вовсе не было, ибо через день барон снова появился в обществе.
"Но господин Сорель и не думает появляться", - опять, сказала она се-
бе, направляясь к креслу. Она чуть ли не искала его глазами и вдруг уви-
дела его в другом зале. Удивительная вещь! Он как будто утратил свой не-
возмутимо холодный и, казалось бы, столь естественный для него вид; он
сейчас совсем не был похож на англичанина.
"Он говорит с графом Альтамирой, с моим приговоренным к смерти! -
воскликнула про себя Матильда. - Глаза его сверкают каким-то мрачным ог-
нем; он похож на переодетого принца. А взгляд какой! Сколько высокоме-
рия!"
Жюльен, продолжая беседовать с графом Альтамирой, приближался к тому
месту, где она стояла; она глядела на него не отрываясь, вглядываясь в
его черты, стараясь отыскать в них те высокие качества, которыми человек
может заслужить честь быть приговоренным к смерти.
Жюльен и граф прошли мимо нее.
- Да, - говорил Жюльен Альтамире, - Дантонэто был человек!
"О боже! Уж не Дантон ли он? - подумала Матильда. - Но у него такое
благородное лицо, а Дантон был страшным уродом и, кажется, мясником".
Жюльен был еще довольно близко от нее; она, не задумываясь, окликнула
его: со свойственной ей самоуверенностью и надменностью она прямо обра-
тилась к нему с вопросом, весьма необычным для молодой девушки.
- Ведь он был сущий мясник, этот Дантон, не правда ли? - сказала она.
- Да, в глазах некоторых людей, - отвечал ей Жюльен, поднимая на нее
еще горящий от разговора с Альтамирой взгляд, и на лице его отразилось
плохо скрытое презрение. - Но, к несчастью для людей знатных, он был ад-
вокатом в Мерин-на-Сене! Иначе говоря, мадемуазель, - ехидно добавил он,
- он начал свою карьеру, как и многие пэры из числа тех, что я вижу
здесь. Несомненно в глазах женщин Дантон обладал одним ужасным недостат-
ком: он был очень безобразен.
Эти последние слова он произнес быстро и каким-то необыкновенно
странным и положительно неучтивым тоном.
Жюльен подождал минутку, слегка наклонив корпус с видом горделивого
смирения. Казалось, он говорил: "Мне платят, чтоб я вам отвечал, и я на
это существую". Он не соизволил поднять глаза на Матильду - А она, глядя
на него не отрываясь своими широко раскрытыми прекрасными глазами, стоя-
ла перед ним, словно его рабыня. Так как молчание продолжалось, он, на-
конец, взглянул на нее, как смотрит слуга на господина, ожидая приказа-
ний. И, хотя глаза его встретились в упор с глазами Матильды, по-прежне-
му устремленными на него с каким-то странным выражением, он тотчас же
отошел с явной поспешностью.
"Как он красив! - сказала себе Матильда, очнувшись, наконец, от свое-
го забытья. - И так превозносит безобразие! Ведь никогда не вспомнит о
себе. Нет, он совсем не такой, как Келюс или Круазенуа. У этого Сореля
есть что-то общее с моим отцом, когда он так замечательно разыгрывает на
балах Наполеона". Она совсем забыла о Дантоне. "Нет, положительно я се-
годня скучаю". Она взяла брата под руку и, к великому его огорчению,
заставила его пройтись с ней по зале. Ей хотелось послушать, о чем они
говорят, - этот приговоренный к смерти и Жюльен.
В зале толпилась масса народу. Наконец ей удалось их настигнуть в тот
самый момент, когда в двух шагах от нее Альтамира подошел к подносу
взять вазочку с мороженым. Он стоял полуобернувшись и продолжал разгова-
ривать с Жюльеном. И вдруг увидел руку в расшитом обшлаге, которая про-
тянулась к вазочке рядом с его рукой. Это шитье, видимо, привлекло его
внимание: он обернулся посмотреть на человека, которому принадлежала эта
рука. В тот же миг его благородные и такие простодушные глаза сверкнули
чуть заметным презрением.
- Вы видите этого человека? - тихо сказал он Жюльену. - Это князь
Арачели, посол***. Сегодня утром он требовал моей выдачи: он обращался с
этим к вашему министру иностранных дел, господину де Нервалю. Вот он,
поглядите, там играет в вист. Господин де Нерваль весьма склонен выдать
меня, потому что в тысяча восемьсот шестнадцатом году мы передали вам
двух или трех заговорщиков. Если меня выдадут моему королю, он меня по-
весит в двадцать четыре часа. И арестовать меня явится один из этих пре-
лестных господ с усиками.
- Подлецы! - воскликнул Жюльен почти громко.
Матильда не упустила ни одного слова из этого разговора. Вся скука ее
исчезла.
- Не такие уж подлецы, - возразил граф Альтамира. - Я заговорил о се-
бе, просто чтобы дать вам наглядное представление. Посмотрите на князя
Арачели, он каждые пять минут поглядывает на свой орден Золотого Руна.
Он в себя не может прийти от радости, видя у себя на груди эту безделуш-
ку. Этот жалкий субъект просто какой-то анахронизм. Лет сто тому назад
орден Золотого Руна представлял собой высочайшую почесть, но ему в то
время не позволили бы о нем и мечтать. А сегодня, здесь, среди всех этих
знатных особ, надо быть Арачели, чтобы так им восхищаться. Он способен
целый город перевешать ради этого ордена.
- Не такой ли ценой он и добыл его? - с горечью спросил Жюльен.
- Да нет, не совсем так, - холодно отвечал Альтамира. - Ну может
быть, он приказал у себя на родине бросить в реку десятка три богатых
помещиков, слывших либералами.
- Вот изверг! - снова воскликнул Жюльен.
Мадемуазель де Ла-Моль, склонив голову и слушая с величайшим интере-
сом, стояла так близко от него, что ее чудные волосы чуть не касались
его плеча.
- Вы еще очень молоды! - отвечал Альтамира. - Я говорил вам, что у
меня в Провансе есть замужняя сестра. Она и сейчас недурна собой: доб-
рая, милая, прекрасная мать семейства, преданная своему долгу, набожная
и совсем не ханжа.
"К чему это он клонит? - подумала м-ль де ЛаМоль.
- Она живет счастливо, - продолжал граф Альтамира, - и жила так же
недурно и в тысяча восемьсот пятнадцатом году. Я тогда скрывался у нее,
в ее имении около Антиб. Так вот, когда она узнала, что маршал Ней каз-
нен, она заплясала от радости.
- Да что вы! - вырвалось у потрясенного Жюльена.
- Таков дух приверженности к своей партии, - возразил Альтамира. -
Никаких подлинных страстей в девятнадцатом веке нет. Потому-то так и
скучают во Франции. Совершают ужаснейшие жестокости, и при этом без вся-
кой жестокости.
- Тем хуже! - сказал Жюльен-Уж если совершать преступления, то надо
их совершать с радостью: а без этого что в них хорошего; если их хоть
чем-нибудь можно оправдать, так только этим.
Мадемуазель де Ла-Моль, совершенно забыв о том, подобает ли это ее
достоинству, протиснулась вперед и стала почти между Жюльеном и Альтами-
рой. Ее брат, которого она держала под руку, привыкнув повиноваться ей,
смотрел куда-то в сторону и, дабы соблюсти приличия, делал вид, что их
задержала толпа.
- Вы правы, - сказал Альтамира. - Все делается без всякого удо-
вольствия, и никто не вспоминает ни о чем, даже о преступлениях. Вот
здесь, на этом балу, я могу показать вам уж наверно человек десять, ко-
торые на том свете будут осуждены на муки вечные, как убийцы. Они об
этом забыли, и свет тоже забыл [26].
Многие из них готовы проливать слезы, если их собачка сломает себе
лапу. На кладбище Пер-Лашез, когда их могилу, как вы прелестно выражае-
тесь в Париже, засыпают цветами, нам говорят, что в их груди соединились
все доблести благородных рыцарей, и рассказывают о великих деяниях их
предков, живших при Генрихе IV. Но если, невзирая на усердные старания
князя Арачели, меня все-таки не повесят и если я когда-нибудь получу
возможность распоряжаться своим состоянием в Париже, я приглашу вас поо-
бедать в обществе восьми или десяти убийц, людей весьма почтенных и не
знающих никаких угрызений совести.
Вы да я - только мы двое и будем не запятнаны кровью на этом обеде,
и, однако же, меня будут презирать и чуть ли не ненавидеть как лютого
изверга, кровожадного якобинца, а вас будут презирать как простолюдина,
втершегося в порядочное общество.
- Совершенно верно! - сказала м-ль де Ла-Моль.
Альтамира взглянул на нее с удивлением. Жюльен не удостоил ее взгля-
дом.
- Заметьте, что революция, во главе которой я очутился, - продолжал
граф Альтамира, - не удалась только по той единственной причине, что я
не захотел снести три головы и раздать нашим сторонникам семь или восемь
казенных миллионов, лежавших в сундуке, ключ от которого был у меня. Мой
король, которому сейчас не терпится меня повесить и с которым до этого
восстания мы были на "ты", пожаловал бы меня своим королевским орденом
первой степени, если б я снес эти три головы и роздал бы казенные
деньги, потому что тогда я добился бы, по меньшей мере, хоть половинного
успеха и страна моя имела бы хоть какую-нибудь конституцию... Так уж оно
на свете заведено: это шахматная игра.
- Но тогда, - с загоревшимся взором возразил Жюльен, - вы еще были
неопытны в игре, а теперь...
- Я бы срубил эти головы - это вы хотите сказать? И не стал бы разыг-
рывать жирондиста, как вы мне заметили на днях?.. Я с вами поговорю об
этом, - грустно ответил Альтамира, - когда вы убьете человека на дуэли;
а ведь это куда менее гнусно, чем отдать его в руки палача.
- Ну, знаете! - сказал Жюльен. - Если идешь к цели, нечего гнушаться
средствами. Если бы, вместо того, чтобы быть ничтожной пылинкой, я имел
какую-то власть в руках, я бы отправил на виселицу троих, чтобы спасти
