ба ей не удалось стащить.
- А муж твой что делает? - спросил Жюльен.
- Пишет, у него там какие-то сделки с крестьянами.
Но пробило уже восемь часов, и в доме поднялась обычная утренняя суе-
та. Не покажись г-жа де Реналь, ее стали бы искать повсюду. Ей пришлось
покинуть Жюльена. Но скоро она опять появилась и, пренебрегая всякой ос-
торожностью, принесла ему чашку кофе: она боялась только одного - как бы
он у нее не умер с голоду. После завтрака ей удалось привести детей под
окна комнаты г-жи Дервиль. Он нашел, что они очень выросли, но ему пока-
залось, что они как-то погрубели, а может быть, это он сам изменился.
Г-жа де Реналь заговорила с ними о Жюльене. Старший очень дружелюбно
вспоминал о своем наставнике и сожалел о нем, но оба младшие, как оказа-
лось, почти совсем забыли его.
Г-н де Реналь не выходил из дому в это утро: он без конца бегал вверх
и вниз по лестнице и сновал по всему дому, занятый своими сделками с
крестьянами, которым он продавал картофель. До самого обеда у г-жи де
Реналь не нашлось ни одной минутки, чтобы навестить своего узника. Когда
позвонили к обеду и подали на стол, ей пришло в голову стащить для него
тарелку горячего супа. И вот в ту самую минуту, когда она тихонько под-
ходила к двери его комнаты, осторожно неся тарелку с супом, она вдруг
столкнулась лицом к лицу с тем самым лакеем, который утром припрятал
лестницу. Он также тихонько крался по коридору и как будто прислушивал-
ся. Должно быть, Жюльен неосторожно разгуливал у себя в комнате. Лакей
удалился, несколько сконфуженный. Госпожа де Реналь спокойно вошла к
Жюльену; эта встреча с лакеем очень напугала его.
- Ты боишься, - сказала она ему, - а я сейчас готова встретить любую
опасность и глазом не моргну. Я только одного боюсь: той минуты, когда
останусь одна, после того как ты уедешь. - И она бегом выбежала из ком-
наты.
- Ах! - воскликнул восхищенный Жюльен - Только одни муки раскаяния и
страшат эту удивительную душу!
Наконец наступил вечер. Г-н де Реналь отправился в Казино.
Жена его заявила, что у нее ужаснейшая мигрень, и ушла к себе; она
поторопилась отослать Элизу и, едва та ушла, тотчас же вскочила, чтобы
выпустить Жюльена.
Оказалось, что он в самом деле умирает от голода. Г-жа де Реналь отп-
равилась в буфетную за хлебом. Вдруг Жюльен услыхал громкий крик. Г-жа
де Реналь вернулась и рассказала ему, что она в темноте подошла к буфе-
ту, куда убирали хлеб, и едва протянула руку, как наткнулась на женское
плечо. Оказалось, что это Элиза, и ее-то крик и слышал Жюльен.
- Что она там делала?
- Наверно, таскала конфеты или подглядывала за нами, - отвечала ему
г-жа де Реналь с полнейшим равнодушием. - Но я, к счастью, нашла паштет
и большой хлебец.
- А тут что у тебя? - сказал Жюльен, показывая на карманы ее передни-
ка.
Госпожа де Реналь совсем забыла, что они у нее с самого обеда набиты
хлебом.
Жюльен сжал ее в объятиях: никогда еще она не казалась ему такой
прекрасной. "Даже в Париже, - смутно пронеслось у него в голове, - ни-
когда я не встречу такую благородную душу!" Эта ее неловкость, свиде-
тельствующая о том, что она не привыкла к такого рода ухищрениям, соче-
талась в ней с истинным мужеством, присущим человеку, который способен
содрогнуться только перед опасностью иного рода, и опасностью гораздо
более страшной, но только в ином смысле.
Жюльен ужинал с большим аппетитом, а подруга его подшучивала над
простотой угощения - ей было страшно позволить себе перейти на серьезный
тон, - как вдруг кто-то с силой рванул дверь. Это был г-н де Реналь.
- Что вы там заперлись? - кричал он ей.
Жюльен едва успел спрятаться под диван.
- Как так? Вы совсем одеты! - сказал г-н де Реналь, входя. - Вы ужи-
наете и заперлись на ключ!
В обычный день этот вопрос, заданный со всей супружеской резкостью,
привел бы в замешательство г-жу де Реналь, но сейчас она знала, что сто-
ит мужу только чуть-чуть нагнуться - и он увидит Жюльена, ибо г-н де Ре-
наль уселся как раз на тот стул, на котором только что сидел Жюльен,
прямо напротив дивана.
Мигрень послужила оправданием всему. Тогда он начал пространно расс-
казывать ей, каким образом ему удалось выиграть партию на бильярде в Ка-
зино, - "да, партию в девятнадцать франков, представь себе! - говорил
он, и вдруг она заметила на стуле, в трех шагах от них, шляпу Жюльена.
Она словно обрела еще больше хладнокровия: спокойно начала раздеваться
и, улучив момент, быстро прошла позади мужа и кинула свое платье на стул
со шляпой.
Наконец г-н де Реналь удалился. Она попросила Жюльена еще раз расска-
зать ей, как он жил в семинарии.
- Вчера я тебя не слушала: ты говорил, а я только и думала, как бы
мне собраться с духом и прогнать тебя.
Сегодня ей даже и в голову не приходило остерегаться. Они говорили
очень громко, и было, наверно, уже часа два ночи, как вдруг их прервал
неистовый стук в дверь. Это опять был г-н де Реналь.
- Откройте сейчас же! К нам забрались воры! - кричал он. - Сен-Жан
нынче утром нашел их лестницу.
- Вот и конец всему! - воскликнула г-жа де Реналь, бросаясь в объятия
Жюльена. - Он убьет нас обоих, он не верит в воров. А я умру в твоих
объятиях, и умру такая счастливая, какой никогда не была в жизни.
Она ни слова не отвечала мужу, который бушевал за дверью, и страстно
целовала Жюльена.
- Спаси мать Станислава, - сказал он ей, приказывая взглядом. - Я
прыгну во двор из окна уборной и убегу через сад; собаки меня узнали.
Сверни в узел мою одежду и брось в сад, как только будет возможно. А по-
ка пускай ломает дверь. Главное, никаких признаний: запрещаю тебе это.
Пусть уж лучше подозревает, лишь бы не знал наверно.
- Ты разобьешься насмерть! - вот все, что она сказала, больше она ни
о чем не тревожилась.
Она подошла вместе с ним к окну уборной, потом не спеша спрятала его
одежду. И только после этого она, наконец, отворила мужу, который прямо
кипел от ярости. Он осмотрел комнату, затем уборную и, не сказав ни сло-
ва, ушел. Одежда Жюльена полетела из окна; он поймал ее и стремглав бро-
сился бежать к нижней террасе сада, в сторону Ду.
Вдруг около его уха просвистела пуля, и тотчас же позади загремел ру-
жейный выстрел.
"Это не господин де Реналь, - подумал Жюльен - Он слишком плохо стре-
ляет". Собаки бежали рядом с ним, не лая. Вторая пуля, видимо, перебила
лапу одной из собак, потому что она жалобно завизжала. Жюльен перескочил
через ограду, пробежал вдоль нее шагов пятьдесят и бросился бежать в
противоположном направлении Он услышал перекликавшиеся голоса и ясно
разглядел своего врага-лакея, который стрелял из ружья; какой-то
крестьянин по ту сторону сада тоже принялся стрелять, но в это время
Жюльен уже стоял на берегу Ду и одевался.
Через час он был уже на расстоянии лье от Верьера, на дороге в Жене-
ву. "Если у них действительно есть подозрения, - думал Жюльен, - они
бросятся ловить меня по дороге в Париж".
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Она некрасива, потому что не нарумянена.
Сент-Бев.
I
СЕЛЬСКИЕ РАЗВЛЕЧЕНИЯ
О rus, quando ego le adspiciam [23]
Гораций.
- Вы, сударь, верно, почтовых дожидаетесь на Париж? - сказал ему хо-
зяин гостиницы, куда он зашел перекусить.
- Сегодня не удастся, - поеду завтра, я не тороплюсь, - отвечал ему
Жюльен.
Он старался придать себе как нельзя более равнодушный вид; как раз в
эту минуту подкатила почтовая карета. В ней оказалось два свободных мес-
та.
- Как! Да это ты, дружище Фалькоз! - воскликнул путешественник, ехав-
ший из Женевы, другому, который входил в карету вслед за Жюльеном.
- А я думал, ты устроился где-то под Лионом, - сказал Фалькоз, - в
какой-нибудь пленительной долине на берегах Роны.
- Устроился! Бегу оттуда.
- Да что ты! Ты, Сен-Жиро, и бежишь? С этаким пресвятым видом и ты
умудрился попасть в преступники! - сказал Фалькоз, рассмеявшись.
- Да, оно, пожалуй, было бы и лучше, клянусь честью. Я бегу от этой
чудовищной жизни, которую ведут в провинции. Я, ты знаешь, люблю лесов
зеленую прохладу и сельскую тишину. Сколько раз ты упрекал меня за этот
романтизм. Никогда в жизни я не хотел слушать эту проклятую политику, а
она-то меня оттуда и выгнала.
- А к какой же ты партии принадлежишь?
- Да ни к какой решительно, - это меня и погубило. Вот тебе вся моя
политика: я люблю музыку, живопись. Хорошая книга для меня - целое собы-
тие. Скоро мне стукнет сорок четыре года. Сколько мне осталось жить?
Пятнадцать, двадцать - ну, тридцать лет, самое большее. Так вот! Я ду-
маю, лет через тридцать министры сделаются немного половчее, но уж, ко-
нечно, это будут такие же отменно честные люди, как и сейчас. История
Англии показывает мне, все равно как зеркало, все наше будущее. Всегда
найдется какой-нибудь король, которому захочется расширить свои прерога-
тивы, всегда мечты о депутатском кресле, слава и сотни тысяч франков,
которые загребал Мирабо, будут мешать спать провинциальным богачам, и
это у них называется - быть либералом и любить народ. Жажда попасть в
пэры или в камер-юнкеры вечно будет подстегивать ультрароялистов. Всякий
будет стремиться стать у руля на государственном корабле, ибо за это не-
дурно платят. И неужели там так-таки никогда и не найдется скромного ма-
ленького местечка для обыкновенного путешественника?
- Да в чем дело-то? Выкладывай, что с тобой случилось? Должно быть,
что-нибудь очень занятное, принимая во внимание твой невозмутимый харак-
тер: уж не последние ли выборы выгнали тебя из провинции?
- Мои несчастья начались много раньше. Четыре года тому назад, когда
мне было сорок, у меня было пятьсот тысяч франков, а нынче мне на четыре
года больше, денег у меня, похоже, тысяч на пятьдесят франков поубавит-
ся, и теряю я их на продаже моего замка Монфлери на Роне... Чудесное
место...
В Париже мне осточертела эта постоянная комедия, которую нас застав-
ляет ломать так называемая цивилизация девятнадцатого века. Я жаждал
благодушия и простоты И вот я покупаю себе именьице в горах, над Роной.
Красота неописуемая, лучше на всем свете не сыщешь.
Приходский священник и мелкопоместные дворянчики, мои соседи, ухажи-
вают за мной целых полгода, я их кормлю обедами, говорю: "Я уехал из Па-
рижа, чтобы больше за всю жизнь мою не слышать ни одного слова о полити-
ке. Как видите, я даже ни на одну газету не подписался. И чем меньше мне
почтальон писем носит, тем мне приятнее".
Но у приходского священника, оказывается, свои виды: вскорости меня
начинают неотступно осаждать тысячами всяких бесцеремонных требований и
придирок. Я собирался уделять в пользу бедняков две-три сотни франков в
год. Нет! У меня требуют их на какие-то богоспасаемые общества - святого
Иосифа, святой Девы и так далее. Я отказываюсь - на меня начинают сы-
паться всяческие поношения. А я, дурак, огорчаюсь. Я уж больше не могу
вылезти из дома утром и спокойно бродить себе, наслаждаясь красотой на-
ших гор, - непременно какая-нибудь пакость нарушит мое мечтательное
настроение и самым отвратительным образом напомнит о существовании людей
и их злобы. Ну вот, скажем, идет крестный ход с молебствием - люблю я
это пение (ведь это, верно, еще греческая мелодия), - так они моих полей
не благословляют, потому что, говорит наш поп, сии поля суть поля нечес-
тивца. У старой ханжи-крестьянки пала корова. Так это, говорит, оттого,
что она паслась возле пруда, который принадлежит мне, нечестивцу, па-
рижскому философу, - и через неделю все мои рыбки плавают брюшком вверх
отравили негашеной известью. И вот такие пакости подносятся мне тысячью
всяческих способов Мировой судья - честный человек, но он боится за свое
место, и потому вечно я у него оказываюсь неправ. Деревенский покой