приготовив шприц, и - после всего пережитого - тотчас уснул, точно
провалился в черную пустоту.
И совсем скоро проснулся. Вот, казалось бы, ложился с таким ощущением, что
теперь продрыхнет минимум двое суток. Ан времени прошло совсем немного, но
сна - ни в едином глазу!
Из спальни доносилось мирное, ровное похрапывание.
А что, ежели?.. В прихожей на тумбочке, кажется, были ключи от входной
двери...
Стараясь не шуметь, Димыч кое-как привел в порядок одежду, в ванной
ополоснул лицо и выскользнул на лестницу, тихонько притворив за собою
дверь. Пойманная почти сразу машина моментально домчала его до Съезжинской.
Петяша оказался дома, но открыл не сразу.
- Здравствуй, - сказал он без особой приязни в голосе. - С чем пожаловал?
Так тебе и скажи...
- Посмотреть пожаловал, как живешь-можешь. Если еще можешь...
- Могу, могу, - заверил Петяша не без некоторого -наигранного, впрочем,
не шибко-то веселого - самодовольства. - Могу? - обратился он к
выглянувшей с кухни Кате.
Димыч едва удержался от злобного зубовного скрипа. Что за подлость - шел
ведь, кажется, поговорить нормально; честно хотел все недоразумения
уладить... Откуда же возникла в одночасье эта злоба? Человек,
рассматривающий... да просто живущий с позиции разума, не должен...
- Ну, раз можешь, давай-ка кое-чего побеседуем. Кофе в этом доме имеется?
Вместо ответа Петяша мигнул Кате. Та скрылась, и в кухне тут же загремела
посуда.
- Сейчас будет тебе кофе. Айда пока в комнату, раз уж пришел. Я, честно
сказать, решил, будто ты испарился навсегда. Было у меня почему-то такое
впечатление.
- У меня тоже. Поначалу. Все же - нельзя ведь так; прятаться от
неприятностей и надеяться, что пронесет...
Петяша хмыкнул.
- Если можно есть того парня, который бог, отчего нельзя есть Джима
Уиттла?
Димыч, усмехнувшись, поддержал цитату:
- Да вот от того самого - Джим маленький и скоро кончится. В отличие от
того парня...
В комнату заглянула Катя.
- Петь, имей в виду: кофе у нас - почти весь. Может, сходишь, чтоб не
экономить?
Петяша раздумчиво покачал головой.
- Ладно уж. В "Пиццы-Рифы" звонить - выйдет дольше. Посидишь пока?
С этими словами он, не дожидаясь Димычева ответа, подцепил со спинки стула
пиджак, похлопав по карману, убедился, что бумажник и ключи на месте,
небрежно кинул пиджак через плечо и вышел.
В прихожей лязгнул замок, и сразу вслед за этим в квартире воцарилась
ватная, вязкая тишина. Димыч замер от внезапно охватившего его
возбуждения. Внутренности сжались в холодный, тугой ком, от которого по
всему телу - словно разлилась леденящая, густая жидкость, сопровождаемая
по мере продвижения дрожью кожи.
Может быть?.. Нет, нет, нет! Нельзя...
Ему страшно хотелось - хотя бы силой - взять оставшуюся на кухне
женщину, и именно поэтому он ровно в той же мере был отвратителен самому
себе. Как же избавиться от этого мерзкого, до отчаяния доводящего
раздвоения?
Застрелить? Сначала - взять, а после - застрелить...
Из прихожей послышались неторопливые мягкие шаги. Рука Димыча скользнула
за борт пиджака. Дверь в комнату медленно распахнулась. На пороге
появилась Катя - соблазнительная, желанная до помрачения ума... и
совершенно голая.
- Ну, чего ты все время на меня смотришь так зло? - проворковала она,
капризно надувшись. - С того самого дня, когда я вас в Гостином
встретила...
Горло Димычево разом накрепко закупорил скользкий, тугой ком.
- В ка... ком еще Гостином?! - хотел было крикнуть он, но ком задавил
слова, превратив их в невнятное сипенье.
Катя шагнула ближе. Димыч почувствовал, как рука ее нежно легла на его
грудь, помедлила секунду - и медленно заскользила книзу, оставляя за
собой ощущение жаркой, испепеляющей пустоты под ребрами. Добравшись до
пуговицы на брюках, Катины пальцы снова замешкались на миг, затем вдруг
удивительно сильно и быстро крутанули несчастный пластиковый кругляш.
Пуговица еще весело тарахтела по плашкам паркета, а Катины ноготки уже
впились в Димычевы ягодицы, заставив его застонать. Разом забыв все, он
переступил ногами, вышагивая из соскользнувших на пол брюк; Катин мизинец
тем часом легонько коснулся самого кончика его головки, едва не вызвав
взрыв, лишь в последний момент предотвращенный тем, что пальцы другой ее
руки еще больнее впились в зад Димыча.
- Не-ет, - еле слышно, на выдохе, шепнула Катя, - нам так скоро кончать
не ну-ужно, у нас времени еще мно-ого...
Руки ее, пробежав по обнаженной спине (и когда только успел скинуть
рубашку? мелькнуло сквозь горячий туман в мозгу), легли на плечи, мягко
надавили, и Димыч, повинуясь их команде, опустился на тахту. Катя мигом
преобразилась. Издав победный крик, она вскочила на Димыча верхом, сразу и
целиком приняв его в себя. Выпрямилась, выгнула спину, отчего округлые,
упругие грудки ее, сотрясавшиеся от волнами пробегавшей по телу дрожи,
сделалось очень удобно ласкать, что и было тут же принято Димычем, как
руководство к действию. Некоторое время - черт его знает, сколько
секунд, минут, часов это продолжалось - они пребывали в таком положении.
Затем Катины бедра начали двигаться, то подаваясь вперед то отступая, но
неуклонно убыстряя ритм.
- Сейча-а-ас... - выдохнула она, трепеща всем телом от возбуждения, и
вдруг, застонав и сжав его в себе, забилась так, что Димыч едва не зашелся
визгом от боли и наслаждения. Все вокруг - точно окутала непроницаемая
для глаз тьма, на миг разогнанная вспышкой взрыва, но тут же сгустившаяся
вновь, обволокшая уютным, теплым одеялом.
Через несколько (опять же, совершенно не понять было, сколько его прошло)
времени Димыч снова начал смутно осознавать себя. И это было приятно, так
как впервые после долгого перерыва он почувствовал, что жить - просто
словами не выразишь, как хорошо. Со вкусом потянувшись, он открыл глаза -
и тут его точно шамберьером ожгло по ноздрям. Едва не потеряв сознание, он
хотел было вскочить, но рука, которой он оперся о тахту, неожиданно
провалилась во что-то липкое, вязкое и холодное. Запах резко усилился.
С судорожным омерзением вырвав разом захолодевшую, заизвивавшуюся
раздавленной змеей руку, Димыч поднялся-таки с тахты. Чудовищными усилиями
сдерживая тошноту, опустил взгляд на постель, еще недавно представлявшуюся
средоточием гармонии и наслаждения...
На подушке, пялясь невидящими глазницами в потолок, цинически улыбаясь
лишенной губ пастью, покоилась голова трупа, года два пролежавшего в
земле; остальное, слава богу, было скрыто одеялом. Мертвые челюсти лениво,
точно со сна, разомкнулись...
- Куда ты? - спросил мертвец голосом Кати. - Ну, неужели все еще
дуешься?
Собрав в кулак всю волю и прекратив трясти рукой, Димыч оглянулся в
поисках своей одежды.
- Знаешь, - стараясь, чтоб не дрогнул голос заговорил он, -на работу еще
зайти надо бы...
- Ну нет! - капризно воскликнул мертвец. - Теперь я тебя никуда не
пущу. Работа и до завтра подождет; ну иди же сюда...
С этими словами то, что осталось от Кати - без сомнения, двигалось тело с
той же неповторимой, зовущей грацией -отбросило прочь одеяло и потянулось
к Димычу. Намертво скованный ужасом по рукам и ногам, он лишь крепко
зажмурил глаза...
63.
... и проснулся.
Тут же уши ему резанул всплеск натужного хрипа, донесшийся из соседней
комнаты - видимо, предыдущий такой как раз и вырвал Димыча из тенет
кошмара.
От оставшегося со сна ледяного, пробирающего дрожью вакуума внутри мигом
не осталось и следа. Димыч сгреб с тумбочки подле дивана шприц и опрометью
ринулся к Флейшману, зацепившись по пути ногой о дверной косяк.
Флейшман на кровати хрипел - ему наверняка хотелось корчиться бы от
нестерпимой боли, однако истощенное болезнью тело не имело сил даже на
это. Отбросив одеяло, Димыч, как и накануне, перехватил дряблую руку
повыше локтя найденным в аптечке вместе со шприцами резиновым жгутом,
вогнал иглу в вену, даванул поршень, осторожно вытащил иглу, протер ранку
комком ваты, пропитанной одеколоном (не догадался в спешке, кретин, до
укола кожу протереть!), и предался тревожному ожиданию.
Наконец тучный старик (теперь, навзничь лежа безжизненной кучей не
доставляющей ничего, кроме страданий, плоти, Флейшман казался куда как
старше своих пятидесяти с хвостиком) зашевелился, скрипнув кроватью. Димыч
наклонился к нему.
- Легче?
Флейшман кивнул.
- Говорить - можете?
- Д... д... да, - последовал ответ сквозь все еще плотно стиснутые зубы.
Флейшману явно не хотелось говорить. Наверняка - не хотелось ему вовсе
ничего. Если б он только мог, если б достало на это воли - умер бы сейчас
же, дабы избавиться, убежать от новых приступов страшной боли. И это
последнее, подумал Димыч, хорошо. Избавление от боли дарят вот эти самые
уколы морфия. А сделать инъекцию, кроме него, Димыча, некому...
- Тогда продолжим, - распорядился он. - Время дорого - вы, чего
доброго, вот-вот умрете... В общем, будете искренни - буду колоть вам ваш
морфий. Невозбранно. До самой смерти. Или же денег на сиделку оставлю,
уходя.
По глазам старика видно было: он отлично понимает, что в случае его
неискренности Димыч не задумается уйти и оставить его одного,
беспомощного, беззащитного перед болью. Злоба, бессильная злоба струилась
из его водянистых глаз...
- Продолжайте же, - поторопил Димыч. - Если вы не очнетесь после
очередного приступа, и мы не успеем закончить разговор, мне будет больно и
обидно. Я - человек любопытный.
Флейшман вздохнул, собираясь с мыслями.
- Вы, молодой человек, - начал он, - сами могли воочию убедиться, от
чего избавлял меня Николай. Ради этого избавления я отдал все без остатка,
начиная с накопленных денег - надо же, сиделку пригласить не на что... И
заканчивая собственным "я". Так что - вчера я, собственно, сообщил вам
все, что мог. До разработки конкретных перспективных планов он меня не
допускал... Поэтому можете не тратить более времени. Идите. Мне и вправду
осталось недолго...
Димыч едва не плюнул с досады.
- Послушайте, - как можно проникновеннее заговорил он, - вы ведь
человек выдающегося ума, с первого взгляда видно. Я к вам, несмотря ни на
что, испытываю глубочайшее уважение. Так неужели ж нет у вас каких-либо
собственных догадок, соображений... В конце концов, этот Николай, этот ваш
злой гений, наверняка о чем-то проговаривался случайно, или... Ни за что
не поверю, будто вы не пытались осмыслить происходящее, и очень хотел бы
услышать ваше мнение обо всем этом.
Флейшман - в который уж раз - устало вздохнул, однако взгляд его
затвердел, водянистые глаза как бы подернулись чистым, прозрачным ледком.
- Тогда дайте подумать. Знаете, сделайте-ка нам обоим кофе. Там еще
должен быть...
Димыч отправился в кухню. Снедавшее все его существо нетерпение
подхлестнуло и его собственный мозг; помчавшиеся с бешеной скоростью мысли
вскоре вынесли на поверхность образ Туза Колченогого, так вовремя
явившегося им с Игорем на помощь в Петергофе, а за событиями последних
дней - было забытого.
Оп-паньки!..
Наскоро ополоснув под краном физиономию, Димыч едва дождался, пока закипит
чайник - кофе у Георгия Моисеевича имелся только растворимый, хоть и не в
самом мерзком из возможных вариантов - и поспешил в спальню.
Выслушав изложение Петяшина рассказа о встрече с демоном из бутылки,
повествование о странно появившейся возле Петяши девушке и о петергофских
приключениях самого Димыча, Флейшман только крякнул. Судя по всему,
старику вновь - хоть на минутку - сделалось интересно жить.
- Знаете, Николай говорил о подобном - я как раз припомнил... Говорил,
что есть на свете, по его мнению, демоны - существа, целиком состоящие из
этой его "колдовской энергии" и потому едва ли не всемогущие. Величайшей
мечтой его было - завладеть энергией такого существа. Но об этом он
только мечтал, так как был уверен, что подобный "демон", даже из самых
захудалых, моментально сотрет его в порошок. Значит, "информация без
носителя"... Вряд ли, по-моему, так уж и - без. Просто подобные существа
