(c) Дмитрий Старков 1997
ОТДАЛЕННОЕ НАСТОЯЩЕЕ,
ИЛИ ЖЕ
FUTURE РERFECT.
Предупреждение # 1: Все персонажи, конечно же, вымышлены, и любое их
сходство с реальными людьми, безусловно, случайно (не дождетесь,
родненькие).
Предупреждение # 2: Во время написания данного романа было убито множество
животных, погибла уйма народу, произошло несколько десятков
крупномасштабных катастроф, а также имело место по крайней мере пять
стихийных бедствий общемирового значения..
Предупреждение # 3: Кто не спрятался - я не виноват.
Человек несчастлив потому, что не знает, что он счастлив; только потому.
(Кажется, Ф.М. Достоевский, царствие ему небесное. По крайней мере, очень
на него похоже.)
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ:
ПОКА МИР БЫЛ БОЛЬШИМ...
Гармония мира не знает границ.
(Судя по умонастроению, какой-то ленинградский рок-музыкант; там дальше,
если мне не изменяет память, было что-то про портвейн.)
1.
Отвратительное, затхлое запустение в холодильнике вызывало тошноту, еще
усугублявшуюся видом маргаринной обертки с размазанными по оной
прозрачными от прогорклости остатками продукта. Кроме этих маргаринных
мазков, от которых наверняка только хуже заплохеет, в квартире не было
ничего съестного.
Вот уже две с лишком недели.
Витиевато выматерившись в равнодушный ко всему потолок, Петяша захлопнул
дверцу и побрел обратно в комнату. Он был превосходно осведомлен о
положении дел на кухне, нутро же холодильное за последние две недели успел
изучить до мельчайшего пятнышка - очередной поход в края, столь
отдаленные, был предпринят исключительно ради моциона.
Снаружи, во внешнем мире, он дней десять, как не бывал. Первое -
абсолютно незачем, ибо совершенно никаких перспектив впереди не маячило;
второе - ноги с голодухи шли плоховато; третье - там; на улице, ели.
Судя по опыту последнего выхода в люди, все ленинбуржцы, за исключением
одного-единственного Петяши, появлялись на улице только ради того, чтобы
смачно этак перекусить. Дети вкусно похрупывали яблоками и лизали
мороженое, тем часом, как папаши с мамашами въедались в чебуреки - или
там гамбургеры - запивая, для лучшего пищеварения, пивком либо лимонадом.
Еда дразнила взор с витрин и прилавков всевозможных торговых точек, а уж
запахи!.. Из раскрытых по летнему времени...
Нет!
Рука не поднимается; двигательно-моторные функции отказываются участвовать
в подобной профанации! Ну, как описать обычной одноразовой шарикоручкою
ароматы, доносящиеся из распахнутых окон ленинбургских кухонь до ноздрей
оголодавшего прохожего?! Самое толстое гусиное перо с широчайшим расщепом,
или уж, на случай вовсе крайний, фломастер-маркер в палец толщиною, какими
повадились расписывать стены теперешние подростки, - вот что потребно для
этого!
Словом, виды на будущее Петяшино были как нельзя более удручающими. Ни
денег, ни еды, ни каких-либо надежд на появление того или другого. Активов
-одна лишь тупая, тяжелая боль в желудке, да противная, сухая горечь во
рту.
В голове ворочалась одна-единственная мысль: денег взять неоткуда. Димыча
нет в городе, равно как, скорее всего, и Елки, а у прочих одолжить не
удастся. А если б и удалось - что дальше?
Дальше-то - что?
Должность сторожа при некоей поликлинике, обеспечивавшую хоть какой-то
регулярный доход, он, Петяша, месяца два назад от широты души подарил
одному знакомому, а на литературные заработки надеяться, по ряду причин,
не приходилось.
Тут надо отметить, что - да, вы будете смеяться, но Петяша писал, и
неплохо, надо сказать, писал.
Хотя денег это не приносило...
Некоторое время назад появлялась, было, надежда на причисление его к лику
тех, кто мог ставить сразу за своей фамилией и заглавием написанного два
по сию пору магических слова - "фантастический роман" - после чего - в
первые годы повальной демократизации всего - написанное публиковалось,
иногда и без дальнейших (судя по конечному результату) редактур-корректур,
но...
Надежда сия возникла было, когда Петяше - каким-то не слишком даже самому
ему понятным образом - удалось сделаться штатным редактором в одном из
возникавших в те дни едва ли не ежедневно издательств, наиболее всего
подходившем к случаю, так как издавали там исключительно с детства любимую
Петяшей фантастику. Продолжалось, впрочем, это счастье недолго:
издательство основала давно сработавшаяся команда демократически
настроенных литераторов, с раз навсегда установившимися вкусами -
каковыми, невзирая на повальную тенденцию перестраивать все и вся на
новый, демократический лад, никто ради Петяши, понятное дело, поступаться
не пожелал, тем более что в компанию он не вписался. Кончилось тем, что с
ним сухо распрощались, объявив "на посошок" литературной nonрerson.
Не стоило бы, пожалуй, и поминать о том, что попытки к сотрудничеству с
лагерем литературных идейных противников демократии, невзирая на пылкие
заверения некоих доброхотов-советчиков, также кончились ничем.
Нет, Петяша вовсе не брезговал "нетворческим" трудом, и при иных
обстоятельствах никак не впал бы в подробную мизерабельность. Дело в том,
что после всех этих литературно-жизненных неудач он на некоторое время и
вправду ощутил себя "неличностью" - то бишь, человеком несуществующим, не
имеющим ни стремлений, ни потребностей, ни амбиций. В подобном состоянии
души очень удобно встречать всевозможные жизненные перемены: с легкостью
просто-таки чрезвычайной рвутся из-за любого пустяка прочнейшие, казалось
бы, отношения; материальные потери и вовсе проходят почти незамеченными;
вот, сами видите - даже приблизившаяся вплотную голодная смерть
воспринимается с завидным равнодушием.
Впрочем, в литературе-то у Петяши никогда и не бывало особых амбиций; не
ощущал он свое творчество чем-либо значительным, всерьез заслуживающим
внимания. Он просто чувствовал, что это - хорошо, что ему придуманное
нравится, и порой даже не удосуживался изложить это придуманное на бумаге,
в форме, доступной и для прочих людей. Вообще, согласно глубокому его
убеждению, платили писателям не за гениальность заложенных в произведения
мыслей, но за то, что оные писатели удосужились изложить измышленное так,
чтобы и другие члены общества могли бы словить со свежих мыслей
причитающийся им за потраченные денежки кайф.
Словом, общий фон жизненных неудач на некоторое время подкосил Петяшу,
лишив всяческого желания добиваться от жизни чего бы то ни было, а дальше
процесс пошел лавинообразно. Некий молодой (под старость, как правило,
теряешь вкус к подобным хохмам) князь по фамилии Шакья в свое время
пытался добиться подобного эффекта сознательно и, пожалуй, позавидовал бы
нашему герою, однако такова уж жизнь: легче всего достается человеку
нежеланное. Ухудшало положение и то, что никакого специального образования
у Петяши не было - в свое время не озаботился получением, а позже, когда
сообразил, насколько диплом чего угодно был бы полезен при поисках работы,
стало поздно. Совмещать получение образования с зарабатыванием на жизнь -
значит, ни тем ни другим не заниматься как след.
Делам - ежели таковые имелось в наличии - отсутствие систематического
образования почти не вредило: где-то выручала общая начитанность, а в
прочих случаях приходилось разбираться по ходу, только и всего. Что и
вправду было для дела не пользительно, так это - чрезмерная склонность к
занятию, которое я позволю себе условно обозначить здесь размышлением,
хотя это слово отражает суть явления лишь приблизительно.
Дабы объяснить поподробнее, что имеется в виду, следует слегка отступить
во времени назад и проследить Петяшину биографию с того момента, где она
довольно резко расходится с, так-скыть, common way. Процесс размышления
сложно даже отнести к сознательным действиям. Размышляющий - он словно бы
пропускает через себя мир во всех доступных его проявлениях,
подсознательно обрабатывая и обобщая информацию, а после -
полусознательно - делая выводы, экстраполируя и выстраивая занятные
мысленные спекуляции. Процесс этот, ежели понимать в нем толк, захватывает
полностью и не дает возможности заниматься всерьез чем бы то ни было
производительным.
Не странно, что людей, склонных размышлять, зачастую считают бездельниками
и тунеядцами, и некоторые, как таковые, бывали даже строго наказаны по
закону. Само по себе размышление (с этого момента я больше не выделяю его
курсивом - сколько можно!?), как уже было сказано, не дает никаких
осязаемых результатов и, более того, даже извне-то совершенно не
различимо.
Так вот. Будучи склонен размышлять, Петяша вдобавок весьма рано,
подростком еще, познакомился с так называемой богемою и околобогемной
публикой, что и определило дальнейшее направление развития его судьбы. Как
человек здоровый и простой, варвар и грубый материалист по натуре, он
довольно скоро проникся легким, благосклонным презрением к большинству
признаков и качеств внутри- и околоискусственной жизни, однако жизнь сия
- затянула-таки в себя и много чему научила. В богемных кругах, прежде
всего, умели говорить, и именно там, а вовсе не на школьных уроках
русского языка и литературы, выучился Петяша формулировать, то бишь
излагать измышленное словами. Говорить, попросту выражаясь, именно то, что
желаешь сказать. Параллельно с этим весьма полезным навыком освоил он и
начатки изобразительного искусства, немало впоследствии пригодившиеся, а
также узнал о существовании многих стоящих прочтения книг.
Отсюда уже лишь шаг оставался до первой самостоятельной пробы пера. Мир,
словно губкою, впитываемый всем Петяшиным существом, настоятельно желал
быть изображенным в словах. К тому ж это, как выяснилось позже, делало
процесс размышления куда как продуктивнее.
Дальнейшее развитие в этом направлении неизбежно вело к мысли о том, что
на изображении мира словами можно бы и заработать. Начавшаяся в ту пору
"перестройка" внушала довольно серьезные надежды на осуществимость данного
предприятия.
Вот, говорят, бывает так: не может человек не писать. Не может, и все тут.
Хоть кол на голове теши. И именно оттого становится писателем.
Вздор.
Миф.
Хрень несусветная.
Описанным выше образом получаются разве что графоманы.
Без чего, действительно, нельзя - это без вкуса к размышлению. Именно оно
приводит к тем невероятным, поразительным выводам, что восхищают читателя,
а тебя самого толкают (тем же способом, что и удовольствие, получаемое
посредством приема наркотика призывает повторить) на дальнейшее познание и
осмысление мира. Однако самые распрекрасные мысли, обобщения и построения,
не будучи переданы в некоей осязаемой форме потребителю, никогда не
оплачивались, не оплачиваются поныне и впредь оплачиваться не будут.
Другое дело, ежели кто возьмет на себя труд сесть и изложить доступно все,
что привело к столь замечательному результату, да - поэтапно, да - так,
чтоб любой учащийся средней руки понял, не напрягаясь... Вот такая работа,
такой нелегкий труд гида-проводника в стране размышления, частенько
приносит доход, и - неплохой.
Все, изложенное выше, Петяша понял в возрасте довольно раннем, и, раз
взявшись разъяснять публике ход своих размышлений, честно старался
доставить возможно большему количеству читателей удовольствие.
Какого же хрена он, ежели такой умный, до сих пор не достиг на сем поприще
финансовых успехов, уже было объяснено выше, однако вот несколько
дополнительных штрихов к его последующей биографии.
Потрудившись после службы в армии около года в родном городе в качестве
художника-оформителя, Петяша, повинуясь некоему не шибко-то объяснимому
(хотя и многим понятному) порыву, отправился в крупный и просвещенный град
Ленинбург. Трудно сказать, на что конкретно он там рассчитывал, однако
разгон взял неплохой и вскоре сумел неплохо обустроиться: купил на доходы
от полулегального сувенирного бизнеса какую-никакую однокомнатную
