разбиравшегося в технике, Борис решил подыскать подходящую жертву и,
вполне обыденными способами, обеспечить ей ряд несомненных "аномальных
явлений". А уж затем - избавить ее от таковых.
За умеренную, понятное дело, плату.
Однако с первого же раза предприимчивым "экстрасенсам" крупно не повезло.
На беду себе (и где только был-ночевал в тот момент Борисов
психологический талант?!), роль жертвы они отвели некоему Георгию
Моисеевичу Флейшману, адвокату и парапсихологу, как тот сам себя
аттестовал. Господин Флейшман каким-то непонятным для Бориса образом сразу
раскусил подвох, после чего - "подчинил себе все его существо". Как это
было проделано, Петяша с Димычем понять не сумели: в этом месте
повествования Борис был совершенно невнятен, словно ему отказывался
повиноваться собственный язык.
Зато дальше все было предельно ясно.
Ближайший подручный господина Флейшмана, лет тридцати мужик по имени Коля,
перепробовавший, судя по всему, едва ли не все возможные способы
свихнуться на почве магии, биоэнергетики и тому подобного ведовства, уже
однажды спасенный вышеупомянутым господином Флейшманом от психиатрической
лечебницы, куда его совсем было упрятали соседи по коммуналке, дал
указание: вместе с двумя другими - тоже, видимо, находящимися во власти
адвоката-парапсихолога - напасть на нужного человека, избить и
посмотреть, не последует ли с его стороны какой-нибудь необычной реакции.
По исполнении же - подробно обо всем доложить.
Для чего все это было нужно, Борис, если принимать его слова на веру,
представлял себе весьма смутно, адресов-фамилий своих соучастников
сообщить не мог, а уверен был лишь в том, что они также подчинялись
Флейшману с Колей скорее, "за страх", чем доброй волею.
- Страшно это все, - резюмировал он. - Потому я к тебе и пришел. Очень
уж похоже, что и Коля этот, и сам Флейшман - они тебя боятся. Если так -
ты, наверное, можешь против них что-то. Ведь - можешь, да? Можешь?
Борис замолчал, выжидающе, по-собачьи как-то глядя снизу вверх на Петяшу,
которого услышанное лишь повергло в еще более глубокий ступор.
Тело сделалось легким и звонким. Все мысли вытеснил холодный, опустошающий
страх, вызванный не столько рассказом Бориса, сколько тоном его и видом -
ведь парень-то вправду напуган до полусмерти! Настолько, что и удар по
голове уже простил и угрозы Димычевой почти не испугался. Да и чего
пугаться; он же с самого начала пришел вот это все рассказать...
Мать твою ети; чем же он, Петяша, ухитрился насолить человеку, способному
наводить на других такой страх?
- Ну, ты хоть попробуй! - заговорил после краткой паузы Борис. - Все
равно хуже не будет! Он же от тебя не отвяжется - именно потому, что
боится. Уж не знаю, какой реакции он от тебя ждал, посылая нас...
Только теперь Петяша худо-бедно сориентировался в ситуации. Если все,
рассказанное нежданным гостем - правда, тогда можно смело ложиться и
помирать, потому как человеку, который может довести другого до такого вот
состояния, он, Петяша, вовсе ничего противопоставить не может.
Ну, а если все это неправда - значит, перед ним просто-напросто еще один
сумасшедший.
Или - жулик?
Из этих двух с половиной вариантов, которые осторожности ради следовало
счесть равновероятными, последний был явно предпочтительней: кучка
несчастных шизиков или, на худой конец, мошенников, представлялась Петяше
угрозой гораздо менее значительной.
Что ж, решил он, допустим пока, что этот Боря просто чокнутый - это,
кстати, и допустить легче, достаточно только на него поглядеть...
- Ну вот что, - заговорил Петяша, собравшись с мыслями. -Забавные
истории вы, молодой человек, тут рассказываете, но... Чтобы что-то
предпринять, мне нужно больше информации: вы пока что ничего полезного не
сообщили. Вот вы вначале выясните, что именно этот господин... Флейшман?..
собою представляет, что он может, чего от меня хочет, каким образом над
вами властен -этого я с ваших слов не понял, извините - а уж тогда и
приходите за помощью. Лучше бы - в дневное время. А пока -выпейте еще и
ступайте. Да; Димыч, развяжи его.
Пожалуй, так будет умнее всего, рассуждал про себя Петяша. Если этот Боря
- какой-нибудь шизофреник-параноик, мошенник или же просто шутник, не
знающий меры, это вскоре проявится. Хотя бы - несообразностями в
доставленных им сведениях. Если же нет... тогда, пожалуй, плохо. Тогда
придется думать, как избавиться от свалившейся на голову неведомой
напасти.
Лучше всего, пожалуй, будет, если он вообще больше не покажется.
Но раньше времени напрягаться - незачем.
Однако Борис, видимо, был слишком уж напуган, чтобы вот так взять да уйти
навстречу полной неопределенности.
- Да как же я узнаю?.. Он ведь мне ничего не рассказывает! А
расспрашивать - это же...
Вот же свин неугомонный, подумал Петяша.
У него от усталости уже начинало першить в глазах, точно кто-то сыпанул
под веки горсть мелкого песка. Больше всего хотелось лечь и тихонько
заснуть, а отнюдь не разбираться в пугающе-невнятных байках разных
шизиков, тем более -вынуждающих принимать какие-то решения...
Но выказывать свою слабость перед гостем - не следовало. В конце концов,
еще неизвестно, чего от него ожидать, а посему -пусть он лучше относится к
нему, Петяше, с боязнью и почтением.
Пригодится на всякий случай.
- Вот что, молодой человек, - заговорил он строже. -Информации,
сообщенной вами, для каких-либо конструктивных действий - недостаточно.
Если уж вы от меня чего-нибудь хотите, то делайте, что вам говорят. А
если... Словом, if you want to fuck for funny, fuck yourself and save your
money, извините за грубость. Всего хорошего.
Димыч, уже успевший развязать руки Бори, поднял его за плечи и слегка
подтолкнул к выходу.
Борис на миг заупрямился, словно хотел сказать что-то еще, но тут же
махнул рукой и покорно пошел к двери.
Димыч двинулся следом.
Через несколько секунд в прихожей хлопнула дверь. И тогда Петяша,
пользуясь тем, что никто его не видит, позволил себе звучный вздох
облегчения.
14.
- Ну? Что скажешь? - спросил вернувшийся из прихожей Димыч.
Он явно был настроен на долгий, обстоятельный анализ происшедшего.
Петяша поморщился.
- Димыч! Бля буду, я все понимаю: интересно там, любопытно... Но не хочу
я сейчас ни о чем таком говорить. Давай лучше спать, а? Утро вечера -
мудренее, вечер утра - мудаковатее, и - семь раз отмерь, и -один раз
отрежь, и - вообще мы, может, в последний раз этого типа видели...
Димыч разочарованно вздохнул.
- Ладно уж, черт с ним. Покурим - и айда укладываться.
Утро и в самом деле оказалось мудренее вечера - хотя бы в том смысле, что
не принесло никаких новых неожиданностей.
Петяша проснулся по звонку будильника в удивительно бодром - и даже
приподнятом - расположении духа. Совершив все полагающиеся по протоколу
утренние ритуалы, они с Димычем вышли на Пушкарскую, отловили такси и
отправились по адресу с папиросной пачки.
Прибыв на место, Димыч со своеобычной дотошностью вник в процедуру
утрясания и согласования текста договора, заставил-таки издательскую
братию поправить несколько показавшихся ему подозрительными пунктов, лично
пересчитал обусловленный договором аванс и только после этого позволил
Петяше расписаться на каждом из экземпляров договора.
Издательские, несколько опешившие от такого напора, распрощались с
друзьями суховато и пообещали "в случае надобности - известить".
- Ну? Чего теперь будем? - спросил Петяша, оказавшись на улице.
Лично ему - хотелось бы неспешно и солидно пройтись по магазинам на
предмет разных нужных разностей типа вкусной еды и приличной одежды, а
после отправиться до дому и дожидаться Елки, если только она уже вернулась
из Москвы.
Или - лучше поехать к ней самому?
- Как - "чего"? Известно, чего. Айда, где-нибудь на людях посидим.
Ресторации - уж два часа, как открыты.
Критически оглядев свои штаны, Петяша отрицательно покачал головой.
- Пожалуй, мы не так сделаем. Поехали, купим мне костюм, туфли и все
прочее, что к этому полагается. Потом - в баню, потом - в
парикмахерскую, а уж потом - и по ресторациям можно.
Димыч, никак не ожидавший столь активного и мгновенного включения Петяши в
общественную жизнь, изумленно приподнял брови.
- От-т - повело кота... Ну, поехали. Я до завтра совершенно свободен.
Петяша и вправду почувствовал, наконец, вкус к рublic life. Эх-ма! Денег
- хоть ухом ешь, и вскоре еще появятся, и, ежели книги его "пойдут"!...
Он ведь сколько угодно новых напишет, только заряжай!
Пожалуй, гармония мира и вправду не знает границ!
Где-то в области солнечного сплетения зародились и пошли кругами по всему
телу теплые волны веселой, бесшабашной любви ко всему мирозданию в целом и
каждой его составляющей в частности, вымывая из темных закоулков сознания,
унося прочь последние песчинки тревог и страхов.
И тускло-желтые строения проспекта Газа словно бы стряхнули со стен пыль и
копоть и заулыбались окружающему миру!
И скупое солнце, пробившись сквозь облака, вдруг брызнуло вниз множеством
зайчиков, весело заскакавших по стеклам окон!
И машины, снующие туда-сюда, от Фонтанки к Обводному и обратно, точно
вздрогнули разом и пошли не абы как, а - в едином, в меру истерическом,
энергичном, опереточно-канканном ритме:
Все выше!
и выше!
и вы-ы-ше!
Стремим мы полет наших птиц!
Пожалуй, гармония мира!
И вправду не знает границ!
Жизнь прекрасна и удивительна, подумал Петяша. And if I'll wait I'll see
some more, туды-ть его налево!
15.
Проснувшись (а, точнее, очухавшись) на следующее утро, Петяша сразу же,
едва продравши глаза, столкнулся с великим множеством нового и непонятного.
Сам он, в белоснежной рубашке и брюках цвета черного кофе, успевших
порядочно измяться за ночь, горизонтально пребывал на неразобранной тахте,
возле коей на полу стояла недопитая бутылка шампанского.
В пронзительно-чистой тишине, казалось, слышен был шорох пылинок, лениво
фланировавших вдоль и поперек променада, ограниченного падавшим из окна
солнечным лучом.
Впрочем, тишина тут же подверглась безжалостному сокрушению: на кухне
уютно заскрипел табурет и зашелестела переворачиваемая страница.
Голова не болела.
Не мучила изжога, тяжести в животе - не было и помину, и даже свежесть во
рту наблюдалась совершенно необычайная.
Подгуляла лишь память. Что происходило вчера, как Петяша оказался дома, на
тахте, не набузили ли чего, много ли прогуляли - все покрыто было
густейшим, без малейших намеков-искорок, широко известным "мраком
неизвестности", коему отдали дань едва ли не все литераторы мира.
Наверное, Димыч все помнит, решил Петяша. С-час выясним.
Поднявшись с тахты, он отправился на кухню, откуда вкусно потягивало
кофейным ароматом и легким сигаретным дымком.
- Димыч! Ты...
Здесь Петяша прервал реплику.
Димыча в кухне не было.
За столом, с чашкою кофе и сигаретой, имея перед собой на столе толстую
Петяшину рукопись, уже до половины прочитанную, помещалась совершенно
незнакомая девушка.
Лет ей, с виду, было не больше восемнадцати. Правильное округлое лицо со
средней полноты губами, недлинным безукоризненным носом и слегка
зеленоватыми глазами; гладко убранные назад и связанные в хвост длинные
русые волосы; простая белая блузка и облегающие джинсовые штаны цвета
какао с молоком, выгодно, хоть и без излишней откровенности,
подчеркивающие стройность фигуры...
Короче говоря: добавлять - нечего, убавлять - жалко.
Оторвав взгляд от страницы, гостья взглянула на Петяшу, взиравшего на нее
с примитивным - без всяких оттенков - первобытном недоумении, с
некоторой опаской.
- А где Димыч? - спросил, наконец, Петяша, совладав с путаницей рвущихся
из сознания наружу противоречивых побуждений.
- А-а... Дима? Он ушел еще вчера, как только мы вас привезли. Позвонил
куда-то, сказал, что спешит, и ушел. По-моему, расстроен был, - отвечала
девушка.
Способность к логическому мышлению мало-помалу встряхнулась от утренней
