окном имело место какое-то совершенно неопределенное время суток, и
Петяше, впервые после долгого перерыва, приспела нужда в измерении
времени. Он взялся за телефон. Времени, если верить металлоголосой даме,
откликающейся, ежели набрать 08, оказалось: двадцать два часа семнадцать
минут. Облачившись в брюки, сорочку и пиджак, Петяша ощупью определил
наличие в кармане каких-то денег, минуту поразмыслив, повязал галстук,
прихватил с кухни большой полиэтиленовый пакет со странной надписью TНIS
IS MY SUIT FOR НALLOWEEN и вышел на лестницу, осторожно, дабы не разбудить
Катерины, притянув за собою дверь.
Вечер выдался - просто на удивление. Собственно говоря, уже ради одного
подобного вечера стоило покинуть хоть ненадолго квартиру.
Вдоль Съезжинской подувал-повевал легкий, прохладный ветерок; впереди, над
крышами домов, небо было еще светло, а позади - успело уже налиться
глубокой ночной синевой.
Пушкарская, несмотря на не столь уж и поздний час, пребывала в
безжизненной тишине - лишь далеко впереди шуршали по Большому проспекту
нечастые машины.
Мир тек во времени в медленном, задушевном и печальном ритме, наподобие
известного "Беса ме мучо".
Неторопливо, подчиняясь общей настроенческой тенденции мира, направился
Петяша к Большому, изобилующему, как известно, магазинами, торгующими
круглые сутки напролет.
Странные, надо заметить, заведения - эти круглосуточные магазины!
Витрины их, сияющие, словно золотые зубы, в темной и не шибко-то, в общем,
опрятной пасти Ночи, дразнят взоры усталых путников, не имеющих средств на
такси по позднему времени, внутреннее же содержание - готово к любым
услугам тех, кто обладает деньгами и желанием потратить оные. Искать здесь
продуктов питательных и вместе дешевых - бессмысленно. Здесь все продукты
дороги, хотя не все - питательны. И то сказать - ну, кому понадобится
среди ночи коробка овсяных хлопьев "Экстра" или же пачка соли
крупнонаждачного помола #1? А вот в ананасе, авокадо или, скажем, гуайяве,
не говоря уж о ликере "кюрасо" веселого цвета раствора медного купороса,
может возникнуть надобность и под утро.
В данный момент Петяша обладал деньгами, и посему без раздумий вошел в
первые попавшиеся остекленные, светящиеся двери.
Прочих покупателей в магазине не было, что позволяло бездействующим
продавцам беспрепятственно наслаждаться созерцанием телевизора. Минут
пятнадцать ушло на определение степени необходимости тех или иных
продуктов, а затем Петяша, после некоторых раздумий удовлетворившись, за
отсутствием "амфоры", какими-то безликими американскими сигаретами,
свершил акт купли и направился на выход.
19.
Дверь - два листа стекла в черной металлической раме - пастью разинулась
навстречу.
Вокруг внезапно сделалось темно и влажно; по ноздрям шибанул резкий,
противный запах гнили.
Пасть - гигантская, непонятная - была повсюду, словно бы вся вселенная
стала вдруг одной абсолютной пастью, нимало не нуждающейся в жалких
придатках наподобие желудка, кишечника или же черепной коробки.
Она - не заглатывала. Она - растворяла в себе.
Невозможно передать, что почувствовал Петяша в этот момент! Страх мягким,
неосязаемым кляпом закупорил накрепко горло, связал по рукам и ногам,
оглушил, ослепил, обезмыслил. Внутренности стянуло к солнечному сплетению,
сжало в тугой, холодный ком. Внутри черепа от стенки к стенке мячиком
заскакал, забился нечленораздельный протестующий вопль. На миг встало
перед глазами нигде никогда не виданное, однако ж поразительно знакомое
лицо - полное, с клинышком седоватой бородки, седоватым же клинообразным,
торчащим вверх чубом, между коими поблескивали из мешковатых морщин темных
век пронзительные глазки...
И вопль отчаяния и протеста обрел вдруг форму.
Пронзительное, уши рвущее "не-е-е-ет!" стальным подшипниковым шариком
влепилось в высокий, благородный лоб столь поразительно знакомого
незнакомца.
Лицо подернулось рябью...
...и исчезло, блеснув напоследок зубами - то ли в безмолвном крике, то ли
в злобном шипеньи.
Наступила полная, мазутно-непроглядная темнота.
Громкий лязг заставил Петяшу вздрогнуть всем телом. Тьма, словно
осыпавшись от встряски, поредела, и он обнаружил, что стоит, привалившись
к стене, в темной, дурно пахнущей парадной.
В правой руке имел место туго набитый полиэтиленовый мешок с ручками.
На стене, под тусклой от толстенного слоя пыли лампочкой-сорокаватткой
кто-то начертал жирно, ярко-красной губной помадою: "TREAT ME LIKE YOU DID
TНE NIGНT BEFORE", сопроводив надпись весьма натуралистическим
изображением могутного мужского органа.
У кого что болит...
Парадная наполнилась гулом - видимо, приведший Петяшу в чувство лязг
издала захлопнутая кем-то, спускающимся теперь вниз, дверь лифта. С
усилием отлепившись от стены - еще не хватало, чтобы за пьяного приняли!
- Петяша вышел на улицу.
Рядом, вдоль первого этажа здания, черно поблескивали окна аптеки и еще
каких-то непонятных с первого взгляда заведений.
Никакого круглосуточного магазина - не наблюдалось.
С сомнением осмотрев двери покинутой только что парадной, Петяша заглянул
в пакет.
Продукты были на месте.
20.
Назад Петяша возвращался с тягостной, звонкой и прохладной пустотой под
рубашкой. Пустота ужасно замедляла движения, но вместе с тем - сообщала
телу легкость тополиной пушинки. Теплый, почти неощутимый в горле дым
сигареты, не обладавшей ни вкусом ни сколь-нибудь толковой крепостью, не
помогал совладать с сумбуром мыслей и ощущений.
Покинув квартиру, он словно бы пробудился от какого-то волшебного сна, в
котором полностью забываешь как о том, что было в недавнем прошлом, так и
о том, что на свете, как ты жопой ни верти, существует будущее.
Только сейчас насели, навалились угнетающе: и невнятный какой-то,
неожиданный, быстрый разлад с Елкой (ведь с тех пор так и не появлялась),
и недоговоренность, неопределенность перспектив в отношениях с Катей, и
странное, внезапное исчезновение Димыча тоже внушало беспокойство.
А главное - вот это, только что пережитое.
Что это было?
Он, Петяша, пошел в магазин, зашел неизвестно куда... или -вышел
неизвестно куда? Продукты-то - вот они... Э-э, но ведь не было там, в том
доме, никакого магазина, откуда продуктам взяться?!
Сунувшись в пакет, Петяша вытащил большое красное яблоко. Осмотрел,
понюхал, откусил...
Хорошее яблоко, качественное. А вот - коньяку бутылка, ветчина, майонез,
хлеб, кофе, шоколад, сыр... и даже чек скомканный!
Значит, был-таки магазин?
Муть в голове - вероятно, остатки пережитого ужаса - делала мысли на
редкость неотчетливыми. Сбоку кто-то подошел, о чем-то довольно нахально
спросил. Петяша непонимающе, с раздражением взглянул на подошедшего, но
тот, вместо того, чтобы, как любой нормальный человек, повторить вопрос,
вдруг переменился в лице и целеустремленно зашагал прочь. Только тут до
Петяши дошло, что просил прохожий всего лишь о сигарете.
- Э, погоди! - окликнул он.
Но прохожий, словно вовсе не желал попользоваться на халявку табачком,
вздрогнул и ускорил шаг.
Тут же забыв о нем, Петяша в задумчивости остановился.
Разрешить сомнения было - проще простого. Всего-то: вернуться назад по
Съезжинской и убедиться, был ли там, на углу Большого, круглосуточный
магазин. Но при одной мысли об этом ноги сделались на миг ватными, а затем
с неожиданной прытью понесли хозяина в противоположную сторону - к дому.
Нет уж. Хрен.
С него, Петяши, на сегодня - хватит. И жрать охота, Катя ждет, и вообще
- морген, морген, нур нихьт хойте, к терапевту, к терапевту, в следующий
кабинет, товарищ пациент. Окончательно убедив себя, что возвращаться на
Большой в данный момент незачем и - глупо, Петяша устремился к дому уже
осознанно.
С опаской войдя в свою парадную, он нашарил в кармане ключи, взбежал к
себе на второй этаж - и увидел не кого иного, как Бориса.
Тот сидел на корточках под дверью Петяшиной квартиры, привалившись спиною
к стене. С прошлого раза он заметно осунулся и обтрепался. Модная, дорогая
одежда его из-за этого выглядела теперь нелепо. Мешковато как-то.
Борис поднял на подошедшего Петяшу взгляд. Глаза его блестели лихорадочно.
- Ну-у, здрасьте-кого не видели, - с опасливым брюзгливым недовольством
сказал Петяша.
Менее всего на свете хотелось ему сейчас лицезреть и беседовать с разными
там Борисами, от которых - еще непонятно, чего следует ожидать. А ведь -
да, сам же ему в прошлый раз сказал, что информации недостаточно...
Кто, блллин, за язык тянул дур-рака?!
Поспешно, дабы Борис не успел заговорить и вывалить на него, Петяшу, новую
непонятную и пугающую информацию, он набрал воздуху в легкие и сказал:
- Ну? Какого хера тебе опять надо? Не верю я ни в какое там колдовство и
прочие пиздотерические блядомонадные энергологосы! И о твоих делах -
ничего не знаю и знать не хочу! Не бывает такого. Не бывает! Моя точка
зрения - объективна, потому что мне так нравится, и все тут! Ясно, нет?
Взгляд Бориса сделался еще безумнее прежнего. Но голос звучал на редкость
спокойно:
- А с тобой ничего такого странного, необычного последнее время не
случалось? Отчего на истерику сбиваешься?
Петяша на миг задумался. Неужто знает? Вроде бы - неоткуда... А хоть бы и
знал! Мало ли, что он там знает...
- Нет! - отрезал Петяша, проворачивая ключ в замке.
Шагнув через порог, он твердо захлопнул за собою дверь.
21.
Борис остался сидеть, как сидел. Ему хотелось странного, противоречивого.
Хотелось сразу: и трезвонить, колотить ногами в дверь, и бежать поскорее,
подальше от этого человека, нагоняющего темный, непонятный страх.
Сказать по правде, он знал, что идет к Петяше зря, так как, вопреки
давешней договоренности о добыче дополнительных сведений, явился с пустыми
руками.
Но - так уж хотелось, чтобы успокоили, обнадежили...
Чтобы просто выслушали, в конце концов!
Кто бы мог подумать, что люди способны настолько уподобляться страусу
перед лицом неизвестного... Речь Петяшина, несмотря даже на солидную
психологическую подготовку, вызывала легкую, равнодушную брезгливость.
Последние дни Борис не показывался ни на снимаемой квартире в Озерках ни у
господина Флейшмана. Боялся. Все казалось, что адвокат-парапсихолог уже
полностью осведомлен о его тайном визите к Петяше. Ночевал по друзьям, а
порой - на вокзалах, стараясь, по возможности, нигде не проводить две
ночи подряд... Нечего сказать, легкое дело - "расскажите, каким образом
он над вами властен"!
Самое страшное для Бориса было как раз в том, что он не знал, отчего
беспрекословно подчиняется этому, намеченному некогда в качестве
"денежного мешка", человеку.
Просто-таки - сама мысль о неповиновении повергала в непереносимый,
темный ужас!
Вдобавок теперь, после краткого разговора с Петяшей, он уже не мог бы
сказать, кто из этих двоих - страшнее. Отчего Петяша внушал ему (а заодно
и его патронам) страх, он тоже не смог бы объяснить, если б кому пришло в
голову спрашивать. Внушал - и все тут.
Кто знает, что такое там кроется, за гранью рационального...
Поудобнее привалившись спиной к стене, Борис устало сомкнул веки - и мир
в лице серо-зеленой лестничной клетки перестал для него существовать.
22.
Ну, а Петяша, войдя в квартиру, шмякнул на пол пакет с добытыми едами,
скинул пиджак и еще из прихожей швырнул его на тахту.
Слава-те, господи, наконец-то - дома!
С этой весьма облегчительной мыслью он и сам, вслед за пиджаком, прошел в
комнату.
Кати в комнате не было, зато квартира была полна звуков: на кухне мощно
орала, исторгая из динамика какую-то неопределенно-эстрадную музыку,
радиоточка, а в ванной вовсю нахлестывал душ.
Опустившись на тахту рядом с пиджаком, Петяша закурил, развеивая в воздухе
вместе с дымом только что пережитый страх.
Вот посидим сейчас, думал он, покурим, Катерину из ванны извлечем... Она
- ужин изготовит; хорошо... А после - кофейку, да с коньячком; вовсе
