самой изобретать способ подключиться к забаве.
Не получилось разговора, мелькнуло в голове сквозь сгущающийся влажный
туман, сквозь Катины бедра в ладонях, сквозь Елкины коготки, забегавшие по
спине и ягодицам.
Впрочем, и хрен с ним. И не жалко. И не должно было получиться.
Такой исход, непонятно отчего, оставлял впечатление правильного.
57.
Димыч, едва не кубарем скатившись по лестнице, смог затормозить и
перевести дух только в ведущей на улицу подворотне. Он был отвратителен
самому себе, как никогда прежде.
Оставалось лишь надеяться, что Петяша, минуту назад сделавшийся ему еще
неприятнее прежнего, не заметил его, Димычевой слабости.
Тввва-арь, а?! Это ж - как встал-то моментально!
Несмотря на все видимые доказательства обратного, Димыч не сомневался: он
ничего не перепутал, этой девушки - женщины, бллин; пробляди этакой - на
свете не существует. Куда она исчезала, оставив на краткое время Петяшу -
кто ее знает... Но зачем дала ему, Димычу, в руки телефон, по которому
заведомо никуда не дозвонишься? То есть, как раз дозвонишься - и узнаешь
о ней всю подноготную?
Впрочем, да... Петька-то, кажется, не поверил... Или поверил, но и здесь
хочет решать проблему методом страуса?
В голову закралась предательская по сути мыслишка: а что, если все это -
тривиальная шизофрения на почве зависти к Петяшиной беззаботной жизни и
успехам у женщин? И Петяша вдобавок заметил эту зависть - вон ведь, как
лучился самодовольством, тварь!
Чтобы отогнать эту мыслишку, Димыч припомнил все, что доводилось ему
читать о ведьмах, женщинах-оборотнях, суккубах и прочих явлениях в том же
роде, и оценил свое с Игорем положение.
Получалось - не шибко-то. Если он, Димыч, прав, и Катя - дело рук
Флейшмана... какой же силы магией обладает этот тип? К которому, кстати,
Игорь задумал на днях наведаться в гости...
При воспоминании об Игоре в бедной Димычевой голове взбурлили все
неприятные впечатления разом: стальной арбалетный болт в голове Дамира
Султангареевича, перестрелка, мерзкие, тряские останки мертвяков на
грязном линолеуме, Игорева жена - и, наконец, вот этот оживший труп... к
которому его, Димыча, так отвратительно, неодолимо, до полного помутнения
головы, влекло.
Он прислонился к стене, пачкая пиджак о пыльную штукатурку. Кружилась
голова. Тошнило. До сих пор не было найдено логического объяснения: с
чего, собственно, он, Димыч, так уверен, что не случилось с этим клятым
телефонным звонком ошибки, и тем не менее он все же был в этом уверен
абсолютно, но тогда получалось непонятно, как он - за считанные ведь
минуты! - дошел до подобной зависимости от нее... и потому от страха и
злости на самого себя хотелось выть в голос. Ничего, подумалось вдруг,
попробуем.
Справимся. Я вам, блллин, не страус.
Разум превыше всего.
A loaded .357 always beat a full house...
В подворотню с улицы вошла, опираясь на палку, бабка с кошелкой в
свободной руке. Приостановившись, смерила Димыча исполненным
маразматической злости ко всему молодому и свежему взглядом и заковыляла
дальше, во двор, оставив за собой сильный запах немытого дряблого тела.
Вот оно. Пожалуйста! Обязательно ли человеку иметь хоть какое-то отношение
к разуму? И - что такое этот разум есть? Вечный, тв-вою мать, вопрос...
Охваченный новым сильнейшим приступом омерзения, Димыч резко оттолкнулся
плечом от стены и отправился на Пушкарскую, ловить такси. Домой, домой! А
завтра с утра - позвонить Игорю, приступить к исполнению задуманного.
И... на днях выбрать время, чтобы заглянуть к Петяше еще раз. Возможно,
его (должно же быть на свете хоть какое-то везенье!) не окажется дома...
58.
На следующее утро Петяша снова проснулся исполненным смутной, неудобной
какой-то, безадресной неприязни. Поэтому он, без энтузиазма пройдя обычную
процедуру пробуждения, выгнал женщин погулять и присмотреть, раз уж так
приспичило, не шибко дорогой телевизор, а сам опять уселся за notebook -
по капле выдавливать из себя роман.
Димыч к тому времени уже несколько часов, как бодрствовал. Против
ожидания, домашний покой не смог сгладить, вычистить из памяти всю
вчерашнюю (да и не только вчерашнюю) мерзость. К тому же, стоило только
отвлечься, перед глазами словно бы вновь появлялась Катя, обнаженная,
неодолимо желанная, и вместе с тем - до дрожи омерзительная. Чтобы не
думать о ней, Димыч созвонился с Игорем, подняв его, явно похмельного, по
Игоревым понятиям, ни свет ни заря и договорившись о совместном походе к
Петяше; обзвонил без особой нужды еще нескольких знакомых и лег было на
диван читать приобретенный месяца два назад в букинистическом "Нerovit's
World".
Однако чтение требовало слишком большого напряжения. Стоило хоть малость
расслабиться - снова появлялось перед глазами, заслоняя строчки,
обнаженное тело Кати. В голове без конца прокручивалась, точно записанная
на коротенькое колечко магнитофонной пленки, мысль:
Неужели же - вправду схожу с ума?
Возможности повредиться в уме, потерять себя, утратить способность
наслаждаться анализом окружающего Димыч всю свою жизнь боялся больше всего
на свете. До судорог. До пронзительного холода в животе. Казалось... нет,
даже не казалось, а как-то так ощущалось на самом темном и глубоком уровне
подсознания, что это должно быть страшнее самой смерти.
Неужели же - вправду? И все из-за какого-то...
Да, теперь, несмотря на давнюю дружбу, Петяша и впрямь казался ему жутким,
опасным ничтожеством, каким-то непонятным образом завлекшим его, Димыча, в
ту область деятельности, где он, Димыч, заведомо проиграет, и дожимающим,
добивающим его, беспомощного...
Димыч с остервенением швырнул книжкой об стену - что заставило
встрепенуться забытую было боль в раненой руке.
Хуй тебе, тварь!
Он вовсе не спятил. Он просто немного устал. Он отдохнет - совсем
чуть-чуть, самую малость! - и еще покажет этой похотливой,
бессмысленной, отвратительно везучей скотине, что мир по праву принадлежит
тем, кто умеет, не полагаясь на слепую пруху, встречать врага лицом к
лицу, опираясь лишь на холодный разум!
Ледяная, спокойная злоба, словно бы переполнившая тело, заставила Димыча
упруго вскочить с дивана. Пора! Сейчас он отправится к Игорю и...
Из прихожей раздался телефонный звонок. Чертыхнувшись, Димыч в три широких
шага подошел к аппарату и снял трубку. Звонили, оказалось, со службы -
вот ни раньше ни позже им неотложно потребовалось его, Димычево
присутствие!
Повесив трубку, Димыч снова выругался и принялся одеваться. Ладно, успеет
он и туда и к Игорю - все равно последнему треба, похоже, как следует
выспаться и избыть похмельную головную боль.
Освободился Димыч лишь к вечеру - как раз вовремя для того, чтобы успеть
за Игорем в назначенный срок. Он подкатил на такси к его парадной и,
поднимаясь по лестнице, увидел, что знакомая, крытая тускло-коричневой
краской дверь с заткнутым пробкой отверстием от глазка, распахнута настежь.
Из квартиры чуть слышно доносился плач.
Холодея, Димыч шагнул в квартиру, машинально прикрыв за собою дверь.
В кухне, начинавшейся сразу за крохотным "предбанником", который и
прихожей-то не назвать, сидела спиною к дверям, спрятав лицо в ладонях,
Валентина. Плечи ее вздрагивали.
- Что... - Димыч осекся, проглотил холодный ком, подступивший к горлу
вследствие недобрых предчувствий. - Что случилось? Где Игорь?
- У... у... у-умер, - сквозь рыдания отвечала Валентина.
- Как?!
Метнувшись к столу, Димыч изо всех сил сжал плечи плачущей женщины,
встряхнул - и снова почувствовал на всю жизнь врезавшийся в память
неопрятный запах. Волна знакомого омерзения точно накрыла его с головой.
- Как - умер? Отчего?!
- От инсульта, - неожиданно зло, отрывисто ответила Валентина.
Реакция ее заставила Димыча сбавить тон.
- От какого еще инсульта?
Из последовавшего за сим рассказа выяснилось, что накануне, поздно
вечером, к Игорю заявились двое коллег-журналистов, дабы вместе отметить
какой-то свой журналистский успех. Отмечание длилось едва не до утра,
затем Игорь, выпроводив гостей, лег спать, был разбужен его, Димыча,
телефонным звонком, немедленно после которого его и прихватило. Да так
прихватило, что даже до приезда "скорой" не дотянул.
Такие дела.
По мере осознания масштабов происшедшего Димыч все больше и больше
исполнялся страха и вместе - недоумения.
Как же так? Сроду он никогда на здоровье не жаловался...
Одним словом, к концу сбивчивого, то и дело прерываемого плачем
повествования Димыч полностью утвердился в мысли, что смерть Игоря вызвана
не только естественными причинами. Тот факт, что убежденность эта ни на
чем пока не основана, его не волновал. Он был уверен на сто процентов, он
знал, что не ошибается, и все тут!
- С кем он пил? - резко спросил Димыч, стоило Валентине замолчать и
снова спрятать лицо в ладонях. - Фамилии, адреса; ну!
Ему лишь с огромным трудом удавалось преодолевать брезгливое отвращение от
вынужденного общения с той, которая когда-то воспользовалась им, точно
игрушкой, и не шибко бережно отложила в сторону. Но загадку во что бы то
ни стало следовало разрешить до конца.
Интересно, подумалось некстати, а она меня - узнает?
При этой мысли он вдруг помимо хозяйской воли поднялся, отвердел в штанах
- совсем как тогда, в санатории... Теперь к брезгливости присоединилось и
невыносимое отвращение к самому себе.
Еще не хватало, чтобы увидела...
- Калашников и Гилев, - не поднимая лица от ладоней ответила Валентина.
- Адреса в том большом блокноте, возле телефона, найдешь. Переписывай и
уходи. И... не появляйся больше здесь, ради бога!
59.
Выйдя из парадной, Димыч вдруг почувствовал необычайную усталость и
вдобавок - неприятную сосущую пустоту где-то чуть ниже узла галстука.
Воздух, только-только начавший остывать к ночи, показался отчего-то до
содроганья холодным. Он дошагал до ближайшей дворовой скамейки, тяжело
опустился на отполированные множеством задниц брусья...
Ничего, ничего... Просто немножко устал. Сейчас отдохну малость, и...
Что делать дальше, Димыч представлял себе совершенно отчетливо.
В первую голову следовало подробно побеседовать с этими Калашниковым и
Гилевым. Инструмент на случай необходимости оживления беседы - старенький
"макаров", ради понту купленный им, тогда еще семнадцатилетним сопляком,
нелегально - при себе имелся.
Следующий шаг - во что бы то ни стало прорваться в "скворешник", к
Николаю, и любой ценой выкачать из него все, что возможно. А потом...
Потом - будет видно.
Выкурив подряд две сигареты, Димыч поднялся со скамьи и отправился к
Левашовскому проспекту ловить машину. Денег имелось достаточно - перед
выходом из дому он, вместе с "макаровым", извлек из тайника все отложенные
на покупку лучшего жилья доллары и часть их по дороге на службу успел
разменять на рубли.
Николай Калашников, проживавший в районе "Пионерской", на проспекте
Королева, оказался с виду человеком поразительно обыкновенной,
стереотипно-"педагогической" внешности - то есть, невысоким, чуть
полноватым блондином лет сорока пяти. Вдобавок, и в голосе его постоянно
проскальзывали с детства любому знакомые по множеству кинофильмов
интонации доброго педагога - именно в такой манере экранные учителя
русского языка и литературы объясняют своим подопечным урок. Жена его как
раз в момент Димычева появления отправлялась гулять с ребенком, девочкой
лет пяти, и потому никаких помех разговору не приключилось.
Услышав о смерти Игоря, Калашников заметно и искренне расстроился:
- Ох ты; как же так... Такой замечательный журналист... был... и ведь
ровесник мне...
- А ведь вы с ним пили вчера допоздна, Николай Николаевич, -медленно,
дабы ничего не упустить в реакции пациента, произнес Димыч. - Отчего с
ним, собственно, инсульт и приключился.
Калашникова - словно бы внезапно шарахнули по затылку чем-то, слишком
мягким, чтобы сшибить с ног, но достаточно тяжелым, чтобы изумить до
глубины души.
