- Ах, наш скрипач! А я-то в "скорую помощь"... а они приезжают - там заперто!
- мурлыкала Аня. - Теперь я сама тебя буду лечить... материнским молоком! Ха-ха-
ха!.. - И мы еще не поднялись из-за стола, она - видимо, для того, чтобы для
интимного разговора удержать возле себя - схватила за ручку футляр от моей
скрипки - он лежал на пустом соседнем стуле - и удивленно замигала крашеными
черными глазищами. - Такая легонькая?!
И тут я мгновенно понял: здесь, здесь спасение... Медленно насупился и, забрав
футляр, положив на колени, открыл его и сделал потрясенный вид:
- Господи!.. - Зачем я так сделал, и какие могут быть последствия, я еще не
просчитал. Но инстинкт иногда ведет вернее пули.
- Что?.. - побледнела легковерная Анна и заглянула в пустой футляр. - Украли?..
Но никто не подходил? Где метрдотель?..
- Погодь!.. - остановил ее Колотюк. Он недоуменно смотрел на меня. - Ты сюда
шел - она была?
- Теперь я уж и не знаю.. - медленно цедил я, потирая лоб. - Чувствую себя
хреновато... Заехал домой после больницы, забрал ее и сразу к вам...
Колотюк и Анна переглянулись. По их взглядам можно было понять, что меня,
конечно же, ограбили.
- А ну, срочно к тебе! И в "ментовку"!..
На "Volvo" подкатили к моему дому. Вот наш подъезд, стоят старушки,
испуганно смотрят на меня, и я понимаю - в квартире побывали гости. Да, дверь
открыта нараспашку.
- Вот так вот ворвется с автоматом... и застрелит! - слышу перешептывания.
- Но этот-то сосед наш! Музыкант!
- Все они музыканты!..
- А это - цыганка...
- Все они цыгане!.. А может, и чеченцы... переоделись...
Из разговоров понимаю - сбежал из воинской части солдат с оружием, и вот его
ищут по городу с овчарками. Конечно, это остроумная "утка", запущенная людьми
Мамина. Ну и тем лучше. Как славно все сложилось.
Мы вошли в мою квартиру - все сдвинуто, перевернуто: тахта, стулья... словно
Наташа - крохотная "Барби", которая могла спрятаться под лежанкой.
- Так ты что, не увидел ничего этого? - поразилась Анна. - Когда за скрипкой-то
заходил?
Я осторожно ответил, потирая лоб:
- Когда заходил... кажется, тут было побольше порядка... Может, они в два
приема? Не знаю, не знаю. - Я застонал.
А в дверях уже стоял милиционер, худенький юноша с тоскливыми глазами, -
соседи вызвали.
- Кто будет потерпевший? - спросил он, доставая блокнот.
- Потерпевшим будет... то-есть, потерпевшим может стать любой,
- огрызнулся Колотюк, продемонстрировав, как ни странно, чутье к русскому
языку. - А вот СТАЛ потерпевшим наш музыкант Сабанов Андрей Михайлович.
Скрипочку увели. Что еще Андрей?
Я сделал вид, что оглядываю жилье.
- Так, по мелочи... бритва "Филипс"... телевизор "Самсунг", маленький такой... - Я
что-то еще бормотал, сам не зная для чего лепил неправду, со страхом ожидая
дальнейшего развития событий.
Милиционер записывал. Неожиданно вошел еще один сотрудник милиции, судя
по погонам - капитан. Он курил и разглядывал меня. Если бы я вспомнил о законах
субординации, я бы сразу сообразил: поступок для офицера чрезвычайный. Когда,
какой капитан придет к простому ограбленному человеку на дом? И если я все-
таки почувствовал что-то недоброе, то именно по взгляду вошедшего.
- Ну, все, иди пока... - он выгнал молоденького милиционера и в лоб спросил у
меня. - Где был ночью?
- Послушайте, - вдруг закипел Колотюк. - Зумавел э маря ле наеса... пробует море
пальцем! Во-первых, не на "ты"! И не он, а его ограбили! Он ночевал в больнице
из-за сердечного приступа... а тут кто-то похозяйничал.
- Да, - почти не размыкая губ, полу-спросил, полу-согласился капитан. - Поехали.
- Куда?.. - прошептал теперь я сам. Хотя прекрасно понял, куда.
- Но мы его не отдадим!.. - заволновалась Аня и перебросила черную пышную косу
с груди за спину. - Вы не там ищете! У него, у него украли! Андрей, покажи ему
паспорт... Он здесь прописан.
Но хмурый офицер милиции ничего не стал объяснять - кивнул на дверь, и мы
вдвоем вышли. Футляр от скрипки я почему-то прихватил с собой. За нами
недоуменно последовали Колотюк и Аня. Я с капитаном сел в старый мятый
"Жигуленок", а мои коллеги по цыганскому театру - в "Volvo".
Через несколько минут обе машины оказались перед современным синим
зданием в семь этажей, с ослепительной алюминиевой крышей в готическом стиле,
с отгороженным двором, автоматическими воротами и проходной.
- Что это? - спросила Аня.
- Гостиница "Кристалл"... офис Мамина, - пробурчал Колотюк. -
Ничего не понимаю, ромалэ. - Но было видно, что он уже о чем-то догадывается, и
вся эта история ему очень не нравится.
А я понял - теперь мне надо стоять на своем, иначе хана.
- Если хотите, можете с нами подняться, - буркнул офицер "цыганам", может
быть, из симпатии к ним - наверняка не раз видел их если не на сцене, то в
ресторанах. - Характеристику дадите.
Молодые парни в глаженых костюмах цвета мокрого асфальта расступились,
дав нам возможность войти в лифт. Финский лифт мягко поднял на четвертый
этаж, и на выходе нас встретили точно такие же молодые охранники, почти
мальчишки, но с неподвижными, чекистскими совершенно глазами (сужу по
старым кинофильмам). Один из них, достав из кармана маленькую телефонную
трубку, шепнул в нее и, услышал ответ, буркнул нам:
- Четыреста первый номер.
Я уже знал, кто нас ждет. Но знать бы, что меня ждет. И хорошо это или плохо,
что со мною коллеги по "Ромэн-стриту". Начну врать - поддержат ли?
Мы ступили в огромный гостиничный номер-люкс, уставленный золоченой
арабской мебелью в стиле рококо, если я в этом что-то понимаю. Мамин сидел
вдали, в углу, за письменным столом, худой, сутулый, в узких поблескивающих
очечках на лошадином лице. Не знай я его раньше, подумал бы - какой-нибудь
бухгалтер или ученый из Академгородка, ни за что бы в голову не пришло, что
это и есть местный "вор в законе" или как там его. Лидер. Авторитет. Мамка с
хреном, как зовут его березовские пацаны.
В ушах у меня грянула блатная песня, которую я среди прочих играл Мамину
всего два дня назад: "Я ж у тя не спрашиваю, что у тя болить... а у тя я спрашиваю,
что ты будешь пить... Пельзенское пиво, самогон, вино, "душистую фиалку" али
ничего?" Интересно, "душистая фиалка" - это одеколон?
Едва глянув на нас, Мамин тихо сказал пареньку у входа:
- Гостям кофе, коньяк... пусть в голубом холле подождут.. и сам посиди с
ними... пока мы с Андреем Михайловичем... - Ага, и имя-отчество знает.
"А карманы в этот раз не шмонали, - почему-то мелькнула мысль. - И даже
футляр не открыли. Запросто мог с оружием пройти. Или в этот раз не заметил
каких-нибудь магнитных приборчиков?.. Или со мной уже все решено и обратно не
выпустят?"
- Вас не удивило, что я вас пригласили? - все так же тихо издалека спросил
Мамин. - Да подойдите сюда. - Я подошел ближе по мягкому, роскошному ковру.
Валерий Петрович смотрел на меня поверх очечков со странной, как бы
стеснительной полуулыбкой. - Вы все уже знаете?
"Что я знаю? А я ничего не знаю. Пил. Валялся у подруги. А меня ограбили.
Скрипку украли. Где валялся? А в больнице... в реанимационном отделении на
кислородных подушках... Если позвонить сейчас Нине... телефон узнать просто...
и спросить: "Подтверди, был я у тебя в гостях?" Она - фаталист, хоть и молится
католическому кресту, она скажет: "Да". За что меня сюда? Недоразумение..."
Что-то в этом роде я уже несколько минут бормотал, стоя в трех шагах от
человека, который, как было известно всему городу, при первом подозрении может
хладнокровно убить даже ближайшего приятеля...
- Пардон, пардон... - поморщился Мамин. И нажал на кнопку. В дверях
появились два мордастых парня. Где-то я их видел. А, возле того самого
гастронома, где встретил на свою беду или великое счастье Наташу. Тогда они
были в шелковистых зеленых спортивных костюмах и лузгали кедровые орехи. -
Мелькал?
Парни кивнули.
- Один их них, - прохрипел тот, что пониже ростом, с расплющенным носом. И
прохрипел он эти слова, видимо, зря - я сразу заметил неудовольствие на лице
Мамина. - Он, он! - поправился охранник Наташи.
Но я уже понял - не один я приставал на улицах к разрисованной юной
красотке. Но не стал пытаться сразу же использовать оговорку охранника - сделал
вид, что мимо уха пролетело. И заговорил громко о другом:
- Пришли бы, спросили, о чем хотели спросить... А двери ломать? Единственную
скрипку сбондили... как мне теперь жить?! - Я высоко поднял желтый футляр. - Да
и зачем им скрипка? Как на гитаре, на ней не получится...
- Какая еще скрипка? - нахмурился Мамин и снял очки.
Я объяснил. Охранники попятились.
- Не брали! Валерий Петрович! Как было? Собака привела...
- Я тебе о другом!.. - зашипел Мамин. - Что-то ты хлебало раззявил? Кто забрал
инструмент?
- Не брали, Валерий Петрович!.. Если б взяли, мы бы с этим футляром... в него
хорошо "калашников" входит... - оправдывался уже откровенно и, к моему ужасу,
вполне доказательно кривоносый охранник. Но Мамин, видимо, знал доподлинно:
некоторые его парни нечисты на руку, и уже поверил, что именно они украли.
Кивнул подбородком - мол, идите вон. - Валерий Петрович!.. - униженно лепетали,
отступая к двери, парни. - Валера!.. - Но ни на секунду не посмели задержать более
его внимание - вышли.
Мамин долго смотрел на меня, то закрывая глаза надолго, то открывая. Над
ним висел портрет улыбающегося Президента России. По левую руку на секретере
высились, мерцая, спортивные кубки, по правую руку из гнезд на стене торчали
разноцветные флаги спортивных обществ, сияли шелковые вымпелы с
пришпиленными значками.
"Он подошел к нему походкой пеликана... - неотвязно крутилось в голове. -
Достал визитку из жилетного кармана. И так сказал ему, как говорят поэты: - Я вам
советую беречь свои портреты... Выйду я отсюда живым или нет?"
- Ты не знаешь, где моя Наталья? - наконец, спросил Мамин.
Голос у него был спокоен, почти равнодушен, и я поразился его
самообладанию. Переспрашивать, кто такая Наталья, было глупо. Весь город
наслышан о его молодой жене. А уж если я пытался заговорить с ней на улице, то
не мог хотя бы не знать о страшной новости. Я сделал понятливое лицо.
- Я думаю, какие-нибудь падлы выкрали, требуют выкуп?.. - И добавил. - За
такую красавицу - конечно...
- Зачем она в твой дом заходила?
Я вздрогнул. Вот самый страшный вопрос. И что тут придумаешь? Ну, быстрей
же! Отвечай!
- Может, нарочно ее завели? Чтобы следы запутать... Знают же -
цыганский ансамбль... иногда встречаемся с вами... - Меня трясло. - А цыгане
воруют.
- Цыгане воруют лошадей... - еле слышно отозвался Мамин. И долго молчал.
Потом вынул из сверкающей коробочки черную сигарету, чиркнул зажигалкой,
прикурил. - Посмотрим. Сколько стоит скрипка?
- Что?.. - Кажется, о другом заговорил. - Ну, смотря какая, Валерий Петрович...
Хорошая - тысяч двадцать-тридцать долларов. Моя была дешевле.
Он кивнул, не глядя в глаза.
- Вам сейчас отдадут эти деньги. - Он еще минуту помолчал. Я не шевелился. - Я
родился в Березовке... на темной, избяной окраине... да вы, наверное, слышали. У
моего бати не было законного отца... а мамаша его умерла от туберкулеза сразу,
как родила... Вот, видно, и записали: Мамин. Но ведь и мой батя не долго жил... На
войне ранили, пил шибко... все тырился против властей, частушки пел... нашли с
пробитой головой в Енисее... Все в голос говорят: милиция. Как можно было
любить эту власть? Братеник сгинул за проволокой... но мамочка успела воспитать
меня верующим... я дал зарок: не мстить. Возвращать добром. - Он помедлил. - И я
тут поддерживаю Президента, говорю: не надо раскола... Надо возрождать крепкие
