газеты: "Шиш с маслом", "Бирюльки", "Дочь правды"... Может, там есть что про
дядюшку этой девицы.
Сел в сквере - отсюда видно, как во дворе краснокирпичного
дома качаются на качелях дети - и начал читать.
И сразу же наткнулся на любопытный текст.
Интервью начальника милиции области полковника Куденко: "У нас к
господину Мамину претензий нет. Он чист. Если человек предприниматель, то
непременно жулик? Нет. Именно Валерий Петрович в свое время помогал
организовывать в городе народные дружины, а в последние годы много денег
вложил в спорт. Наша м молодежь боготворит Валерия Петровича. Он патриот
области, и у нас к нему никаких претензий, кроме искренней благодарности".
А в другой газете - фотография, на ней изображены спортсмены, готовящиеся
к отлету на чемпионат по вольной борьбе, и среди них - В.П. Мамин... видимо, он
самый?! Еще совсем молодой парень, высокий, сутулый, с широкой улыбкой
мальчишки.
В третьей газете - фельетон: "Лучше свои воры, чем зарубежные".
Оказывается, Мамин - владелец если не контрольного пакета акций местного
алюминиевого завода, то весьма солидной их части. У него, говорят, дом в
Лондоне, счета в Цюрихе и Нью-Йорке... У него два мерседеса, четыре сменных
охранника с автоматами и мобильными телефонами. Ни фига себе!
В двух других газетах о Мамине ничего, а в еженедельнике "Шиш с
маслом" - интервью самого Валерия Петровича: "Я люблю мою родину... здесь мой
дом... И никуда уезжать я не собираюсь."
Значит, счастлив, и племянницу вместо домработницы держит. А что? Родня -
самое верное дело. Родня не подведет, даже если видит, что неправедные дела
делаются. Вспомни дона Карлеоне из "Крестного отца" - какая тесная и надежная
семья вокруг стеной стояла, ощетинясь ножами. Не суйся в чужую жизнь, иди в
цыгане.
Йехали на тр-рой-й-йке с бубена-цами...
А ва-дали мели-кали огоне-ки...
6. СОН САБАНОВА
Не видя Бога ежечасно, но и не веря Сатане,
я так решил - хотя и страшно - но их посредник нужен мне!
Так кто же здесь - веселый, наглый - во тьме как огонек
течет? Когда-то согрешивший ангел или раскаявшийся черт.
На нем что шахматы одежды - весь черно-белый, как циркач,
мурлычет песенки Одессы и на башке катает мяч.
Ты, проживающий охотно меж двух великих грозных сил,
скажи мне - рыжий, беззаботный - все в мире истины вкусил?
Ты знаешь, почему страдаю? кого ищу я и зову?
Во тьме бессмысленно стенаю и рву созвездья как траву?
Вот-вот в руке судьба-синица... - А глянь - цыпленок табака?!
Мой собеседник веселится, хотя в глазах тоска, тоска...
- Ну, право ж... воду пью - водица чиста... - И вдруг десятый сорт?! -
Кто это - ангел веселится, иль это веселится черт?
- Нет, право ж... вот иду - дорога... - И вдруг свивается как
лист?! - Кто это - выученик бога иль сатаны семинарист?
Довольно глупого веселья! Иль сам не знаешь ничего?
Дай смертного любого зелья - но я хотел бы одного:
зреть каждый день, что будет завтра, или хотя бы через час...
чтобы увидеть: сам я автор судьбы - иль дело леших, вас?
Ну, хоть ты бейся головою об стену, трижды будь талант -
но если суждено судьбою - я буду просто глупый франт.
И хоть я вешайся - веревка порвется... прыгнешь ли с моста
- зацепишься о край неловко... Не стоит и рубля мечта.
Но что же - так и жить бараном?.. - Мол, в небе лысому видней? -
Мой собеседник со стаканом хохочет над душой моей.
И говорит: - Вот пей, мудрило, и ты узришь все впереди.
Но ты забудешь то, что было вчера... Не хочешь? Уходи.
Согласен? - Как же это можно? - А помнишь прошлое к чему?!
Оно уж было... это ж тошно все помнить - как жевать пчелу.
- Я все забуду?.. - Все забудешь. (Но маму-то уж никогда...
а остальное...) Плакать будешь, но память сгинет навсегда.
Согласен? - Черт возьми, согласен! Давай стакан... И выпил я.
Напиток тепел был и красен. Как будто это кровь моя.
И словно занавес, мерцая, поднялся - и передо мной
стояла дева молодая - в руках с моею головой...
7.
Будь проклят этот день и час,
как яд из самых красных чаш,
как жирных скрипок диссонанс,
как черти в нас!
Из стихов А. Сабанова
У Андрея своих забот хватало - болел если не друг, то ближайший приятель,
поэт. Звали его Володя Орлов. Был он грузный, в сивых кудрях, в сивой бороде,
ходил в коротковатых штанах, как толстый школьник, любил глубокомысленно
строить страшные гримасы на своем мясистом лице, к чему не сразу привыкали
малознакомые, и курил безостановочно трубку. В синем облаке возле него кашляла
милая молчаливая жена Лия, у ног дремал пес Рекс, такой же мохнатый, как сам
Володя. Детей у Орловых не было.
Владимир с Андреем здесь, в провинции, оказались по судьбе своей как бы
ровней - талантливые люди, да бог славы не дал.
- Мне б до пенсии дожить, - вздыхал Володя, щерясь и зевая, как лев. - Ау-
ув!.. Вот уж я поэму напишу.
- Какую поэму? - тихо спрашивала Лия, маленькая женщина с накрашенными
красным ртом, врач по профессии. Из-за отсутствия денег у государства она
работала теперь лишь три дня в неделю. - А тебе не кажется, что пенсии и на чай с
хлебом не хватит? И что ты на этих калориях сочинишь?
Грозно округлив глаза, он отвечал:
- Именно то и сочиню - поэму про время. Как время само вкалывает на меня.
Хоть лежи я тут, хоть водку пей - кажный месяц пенсия. - "Кажный" - это чтобы не
показаться выспренним. Ближе к народу.
К сожалению, до пенсии было далеко, а писал он мало. Да и кому в эпоху
дикого капитализма нужна поэзия? Только ироническая протоплазма еще хоть
как-то печатается да всякие рифмованные скабрезности, сочинение коих Володя
не мог позволить себе, несмотря на свою нарочито комическую внешность и
манеры. Андрей иной раз подначивал его, на ходу шаля и выдумывая глупейшие
куплеты:
- Самолет вперед летит турбореактивный. До чего же я пиит
творчески активный. Он записку сунул: "Чхи!.." Думал я: пародия, а когда надел
очки, получил по морде я.
В ответ на что Володя громогласно, как пещера, в которой работает трактор,
хохотал. Потом скривившись, исказив лицо в очередной гримасе - например, один
глаз выпучен, а другой зажмурен, а зубы оскалены - молчит минуту, две, три...
Худы у него нынче дела.
Он заболел зимой. У него заныл "ливер", как называет он кишочки и прочие
внутренности. Жена с трудом вытащила тяжелого на подъем стихотворца в
больницу, и там ему выписали много бумажечек: надо сдать анализы на кровь и
мочу.
- А что мне анализы сдавать? Я сам знаю - в моем спирте мало гемоглобина... -
бормотал он, изображая из себя матерого таежного волка ( когда-то поработал
пару сезонов в геологии). - Нам это ни к чаму.
Но жена не отступала, и выводы врачей последовали самые мрачные. Ему,
конечно, правды не сказали, объяснили - так, язвочка... надо подлечить. Немножко
лучами посветим, немножко химией почистим органы.
- Вы бы заодно органы КГБ-ФСБ почистили... - щерился кудлатый Володя и
закуривал свой вонючий, наидешевейший (брал на рынке) табак... И глядя на
приятеля, Андрей не мог понять: знает Володя об истинном положении вещей или
вправду наивен и благодушен, как любой человек, которому не хочется верить, что
над ним нависла смертельная опасность.
Жили Орловы на Лесной горбатой улице, автобусом минут двадцать. Как-то
ночью, уже после одиннадцати, когда транспорт практически не ходит, к Андрею
прибежала Лия, бледная, как ее блузка с розовыми пуговками. Из коротких,
сбивчивых слов женщины можно было понять: Володя умирает.
Она не плакала, но было бы лучше, если бы поплакала. Но перед кем плакать?
Сабанов все же чужой для нее человек, и только потому она к нему пришла, что
они с Володей дружат. У Володи матери нет, отец живет в Подмосковье, с
мачехой, довольно угрюмой, если судить по фотографии, женщиной. У самой у
Лии родители далеко - в заполярном Норильске...
- Врачи говорят, есть лекарство... - продолжала говорить Лия, заглядывая в
бумажку, как будто сама не врач. - Вот, записала... двенадцать миллионов... Но где
такие деньги взять? Мать пишет, на Севере по году не платят зарплату. Может,
квартиру продать?
Андрей не знал, что и ответить. Он сам был беден, как любой современный
музыкант, не работающий на громовой эстраде с прыгающими в дыму полуголыми
старыми мальчиками.
- Я думаю, надо все-таки сообщить отцу Володи... ну, не может же не
откликнуться. Володя говорил, в космической промышленности... лауреат какой-то
премии...
Лия, кивнув, ушла. В памяти взвилась жалобная мелодия из "Адажио"
Альбинони... И еще почему-то вспомнился, перебивая, хор-вопль женщин из
чаплинского фильма "Огни большого города". Спохватившись, Андрей выскочил
проводить Лию, но ее на ночной улочке уже не было - то ли укатила, от отчаяния
схватив такси, то ли рыдает где-нибудь за углом...
Миновал месяц - Володю облучали, он стал хмур и безразличен. Лишь иногда,
привычно развалясь на диване, разевал рот, как старый лев, - рычал на послушную
тихую жену:
- А вот почему ты нам с улицы пива с воблой не принесешь? Вобла - во, бля!..
Так возникло слово "вобла".
- Не стыдно?.. - как бы ужасалась Лия ( скорее всего, у нее не было денег). -
"Вобла". Гостя бы постеснялся. Видишь, хмурится.
Извинившись и сославшись на желание похмелиться (хотя пить вовсе не
хотелось), Андрей, не смотря на протесты Лии и самого Володи, шел за пивом.
Володя с наслаждением высасывал бутылку темного "Купеческого" и закрывал
глаза. Отец его, как Андрей узнал от Лии, на ее письмо (написанное, конечно,
втайне от Володи) не откликнулся. Хотя это ни о чем еще не говорит - может,
Орлов-старший в отъезде, за границей. А возможно, и собирается что-то
прислать...
Но сегодня-то что делать?! Человек на глазах гаснет. На рынке продают
золотой корень, маралий корень, мумие... толченый белоголовник... надо бы все
перепробовать. Но таежные лекарства тоже денег стоят.
И вот Андрей Сабанов, нарочито взъерошив русые волосенки, в джинсовой
куртке и мятых штанах, в красных китайских кроссовках (под цыган рядимся, под
цыган!) со своей скрипкой подмышкой стоит перед девятиэтажным унылым
бетонным зданием, весь фасад которого облеплен стеклянными и медными
дощечками:
"Эсквайр", ООО "Симпатия", "Гранд", "Свежий ветер", ТОО "Контакт", АО
"Глобус", Цыганский ансамбль "Ромэн-стрит". Да, нам сюда. "Буду хоть
вприсядку плясать, но заработаю деньги для Володи. И насчет себя не придется
беспокоиться - этих молодцов в любом ресторане бесплатно кормят".
Андрей поднимается на самый верхний этаж и еще из разболтанного лифта
слышит визгливые голоса поющих дам и мяукающее тренькание электрогитар.
Музыкант идет по вонючему коридору, где-то здесь приемная. Обшарпанные
двери справа и слева открыты - на вешалках, как в магазине, висят разноцветные
костюмы, шали, юбки, ходят полуобнаженные люди, пробуют голоса - гаркают,
мекают, кудрявые, как истинные цыгане, но все же, кажется, других
национальностей. Во всяком случае человек, сидящий под табличкой
"ДИРЕКТОР" за столом с телефоном, носит фамилию Колотюк (его Андрей знает,
оказались на одном концерте в администрации области по случаю избрания
президента России).
Глаза у него с желтыми белками, навыкате, усы - предмет особой
гордости - висят до шеи, говор, понятное дело, мягкий - на "х", но может и чисто
по-русски говорить. Что Дмитрий Иванович немедленно и продемонстрировал:
- Сабанов? Наконец-то. Зря кобенился, сразу бы к нам. Ну, как это - цыгане - и
