маленькая, многих в России развратила...
Мать Андрея, тихая ласковая женщина, призывала к смирению, указуя на
иконы, лила слезы, уговаривая Михаила Илларионовича не писать больше никуда
писем, а он писал. Наконец, отца устроили на работу по линии сельского хозяйства
в райисполком, но он продолжал оскорбленно отчуждаться от мира. Андрею еще в
школе было совестно за него - надо же, уважает кровопийцу в кителе! Портрет его
держит в избе над столом...
Сестра Андрея Лена ( она старше его) с радостью уехала в областной город,
вернее даже - в закрытый пригород на окраине, куда и при желании
приглашающей стороны не всегда и всякого пустят - вышла замуж за инженера-
физика Диму. Отец пару раз наведывался за сорок километров пьяный на КП,
показывал стертые красные корочки, но его вежливо разворачивали обратно, в
родимое Старо-партизанское. Правда, иногда дочь сама являлась, привозила
диковинные в те времена в сибирской тайге апельсины...
К Адрею же в городе отец не заезжал - не тем занимается волосатый сын. Когда
Андрея с четвертого курса консерватории забрали в армию, в пехоту ( пойти в
военный оркестр он не захотел - и поступил, упрямец, глупейшим образом!), то
узнал из писем матери: Сабанов-старший едва не умер, сильно болел, говорить не
мог - только мычал. Но зато, как писала мама, прекратил пить водку - засел
сочинять самую правдивую историю современной России, за каким занятием и
застал его сын, вернувшись из армии.
Важный, лысый, в очках, как тот говорун с бумагой из детского приюта, отец
показал сыну пять школьных тетрадок: там все было расписано по годам - участие
М. И. Сабанова в войне... участие М.И. Сабанова в восстановлении народного
хозяйства страны... борьба М. И. Сабанова с хулиганами и ворами... В последней
главе он, как истинный сталинец, проклинал за распад СССР Горбачева и
Ельцина... Анафема, писал он, "Иуде с отметиной"... Анафема - "Беспалому"...
Дочь звала, и мать не раз предлагала старику перебраться в закрытый город
- там снабжение лучше, нет преступности, да и некому водиться с народившимся
внучатами. Но отец бунтовал в своем райцентре, где даже элеватора нет, зерно
возят в соседний район, а имеется лишь воняющий на всю округу рыбзавод да не
менее вонючая маслобойня... Сабанову-старшему все мнилось - вспомнят о нем,
вспомнят и с пионерами под оркестр придут, попросят прощения. Но никто к нему
не приходил... бывшие секретари райкома все куда-то подевались - говорили, в
бизнес ушли... И наконец, старик согласился-таки переехать к дочери как в
изгнание - и то лишь ко времени, когда волна бедности и бандитизма достигла и
секретных зон. Мать увезла его, почти уже невменяемого, жалкого, что-то
невнятно бормочущего, с мокрыми кривыми, как волнушки, губами, за колючую
проволоку.
А Андрей... что Андрей? Да ну его как пистон под курок, и вообще всех этих
музыкантов и поэтов! Михаил-то Илларионович мечтал: сын станет генералом и
всем врагам великой страны покажет, где раки зимуют... Надо - и до Индии
дойдет. Правильно призывает политик Жириновский. Даже не верится, что у
Андрея отец с такими смешными взглядами... Если бы старик нал, что для сына
тягчайшими днями в жизни оказались именно два года в армии. И не из-за учений
на морозе, не по причине чистки сортиров и не по причине прочих прелестей
службы. Нет. Из-за хамства полу-офицерья , из-за унижений и поборов, которым
"деды" подвергают первогодков, из-за страшного закона: "Молчать, пока зубы
торчать!.." А уж юмор армейский! Андрей никогда не забудет:
- Девушка - консервная банка, один раскрывает, другие пользуются.
- Что такое девушка? В 16 лет - дикая, как Австралия, в 17 - жаркая, как Африка,
в 18 лет - открытая, как Америка, в 19 лет - разбитая, как Германия.
- Лучше слышать вой шакала, чем клятву девушки.
- Снимай ремень и бей в п-здень... Ха-ха-ха!.. Га-га-га!.. Гы-гы-гы!.. - Самые
низменные чувства вместе с черными кишками через рот выворачивает эта армия.
Правда, говорят, в войну иначе...
Отец мог бы рассказать - он-то совсем юнцом попал на фронт, в 1944-ом. Но
уже вряд ли расскажет - Андрей для него стал чужим, можно сказать,
политическим противником, понимаете ли (его любимое выражение "понимаете
ли"). После развода сына ( и кого узнал о разводе? Наверно, земляки из села,
заезжавшие к Андрею переночевать, доложили...) прислал писульку с каракулями,
напоминающими колючую проволоку: "Как можно рушить ячейку государства?!
Это влияние буржуев с их "свободой" любви!.." Андрей отбрил в ответ: "А как же
тогда твой Ленин и его отношения при живой Крупской с красоткой-
революционеркой Инессой Арманд?"
Лысый угрюмый батя не ответил. И более не писал сыну. Верно, окончательно
и бесповоротно обиделся на сына. И теперь сочиняет, как Пимен, шестую тетрадь
- про Чубайса и прочих демократов...
И остался Андрей один-одинешенек в России. Где друзья по консерватории?
Самые талантливые - опять-таки в Питере и в Москве. А с бездарностями
встретиться, водки купить? Захохочут, как вороны: "Снизошел?! Ну и чем ты
лучше? Сшибаешь, как и мы, червонцы..."
О многом сегодня вспомнил Андрей после встречи в детском приюте (никак из
головы не выходит мальчонка со скорбными губками)... До ночи просидел, думая
и о своей надломленной жизни...
Мимо окна, жужжа, быстро летели подростки на шариковых коньках ( "А мы
когда-то на велосипедах ездили"). Промелькнули на бешеной скорости округлые
таинственные иномарки. Наверное, в одной из них сидит, блаженно вдавившись в
богатое кожаное кресло, и та девица с набеленным личиком. Идиотка.
Ничем не лучше бывшая жена - грудастая, холодная, как пингвин... Когда
уходила, Андрей отдал ей телевизор - смотрите свою политику! У него есть свое
высекание огня из кремня - скрипка. И уже давно не интересовался новостями,
разве что местными. Если застрелили какого-нибудь банкира или хоронят ветерана
в орденах - из разговоров в толпе скрипач похоронного оркестра что-то узнавал...
Страна катилась черт знает куда.
Правда, Людмила оставила бывшему мужу старенький "кассетник" - пусть
слушает до одури свою любимую музыку... И он иногда включал магнитофон,
ставил наугад одну из захватанных кассет - там уже не разглядеть надписей, и
никогда не знаешь, что сейчас заиграют. Нажимал на "play" - и засыпал... И сквозь
сон было слышно, как тренькает и тихо рассыпается веером весенних сосулек на
асфальте рояль Моцарта, и жалобно, жалобно поют скрипочки, и взмывают, как
ласточки, в небо...
Но сегодня не до сна. И не до музыки. Всю ночь сквозь мглу на него смотрят
круглые глаза потерявшего родителей мальчугана, который чувствует музыку так
же болезненно и сладостно, как серебряная листва ветлы - ветер... Может, правда,
- усыновить? Но на какие шиши растить его?
И еще эта девчонка-женщина... два раза быстро заглянули в душу ее
растерянные фиалковые очи... Да кто она такая и что он к ней пристал? Еще не
хватало увлечься малолеткой. Тоже мне, Лолита постсоветской эпохи... И все же
таится в ее облике загадка... не полная же дура - так мазаться! Видит Бог, есть в
лице ее запрятанное страдание... Но ты и ей не поможешь. Гол, как сокол. С
гундосой магазинной скрипкой. Хватит! Спать! И забыть - эту прежде всего.
Включил магнитофон - заело, хотел вынуть кассету - потянулась пленка,
вырвал метра два... выключил. Спал плохо.
Утром ожесточенно полез под ледяной душ и выскочил на улицу.
Хватит. Он сегодня, он сейчас идет в ненавистный цыганский оркестр -
приглашали. Будет играть вместе с кудлатыми веселыми хлопцами, тряся задом,
по ресторанам. Там хорошо платят.
Но судьба поворачивает, куда ты не ожидал... Еще не раз Андрей задумается
во снах и среди бела дня, что же это такое - случайность в жизни... Случайность -
корнями восходит к случке собак? Нет! Случай - безумие с луча лунного... Или:
случай - слушай чаянность... Престань, доморощенный лексиколог! Твое дело -
пила, смычок. Но ведь и смычок - смыкает... Сомкнутые губы - тайна. Сползаешь с
ума? Больше не пьешь.
Так вот, не зайди он по пути к автобусной остановке на почту (вдруг от мамы и
сестры письмо?), он бы не встретил никогда ту самую задаваку. И скорее всего,
через день-два забыл бы о ней. Сколько можно?..
Но он забрел на почту, здесь у него имелся, как нынче у многих, свой
абонементный ящик - в подъездах все жестяные ящички грубо вскрыты, пацаны
воруют газеты и письма, а то и просто поджигают (если замочек не отпереть).
Андрей открыл дверь в пахнущее расплавленным сургучом почтовое отделение - и
увидел в двух шагах: намалеванная маленькая женщина беспокойно роется в
открытом отсеке номер 8432. Она в слезах. Вот это да! Заревана. Впрочем, быстро
поморгав, вынула красочные журналы, длинные конверты и, сложив в большую
кожаную сумку с синими камушками, вышла.
Сегодня она была еще более нарядна, чем обычно, - в розовом и кремовом, вся
- как торт. И духи, духи всех стран мира... Но почему плакала?! Не дали на уши
золотые сережки повесить? Или ноздрю просверлить не разрешили - сейчас
молодежь и в носу украшения носит...
Андрей выскользнул вслед за ней - красотка медленно ( может, нарочито
медленно? Но она, кажется, не заметила Андрея?) направлялась в сторону
краснокирпичного с арками дома. Медленно, но и не глядя по сторонам -
опустив голову - прямо монашенка. Но если ты не хочешь ни с кем говорить,
пошла вон. Купили тебя с потрохами - и живи.
Однако ноги Андрея сами несли его в ту же сторону - за юной дамой. Вот и
подъезд ее. Шаг. Еще шаг. Нажала на кнопки и - исчезла, словно впиталась, как
алый дымок в эти алые стены. Новые времена - новые герои. Почему-то полюбили
именно этот, так называемый кремлевский кирпич. Но если все так хорошо,
почему она ревела?
Во дворе на кривых железных качелях качаются девочки в раздуваемых на
ветру юбчонках. Они тоже, как взрослые, в клипсах, кольцах, браслетах.
Маленькие мальчишки стреляют из автоматов, валяясь за бревнышками, -
стоявший здесь некогда терем разломан. Ничего не жалко богатеньким детям.
Надо - родители завтра новый терем закажут. Так что же эта-то юная женщина тут
делает?! Может, уборщицей работает, как Золушка? Удочерили - и давай, трудись.
Да, да, конечно. Так и есть. А что женщина - сделали и женщиной...
Вдруг Андрей вспомнил - она отпирала абонементный ящик. Надо хоть узнать
фамилию. Сердясь на себя (зачем, зачем тебе это?!), вернулся на почту.
На почте работала Люба - смешливая толстая девица с собакой. Запрокинув
голову и рассмеявшись: "Ха-ха!..", здоровалась с Андреем: "Привет, холостой
патрон". На что он отвечал: "Потому что пьющий." Вот к ней в раздаточную
комнату и зашел Андрей.
Люба разбирала газеты, белый в серых пятнах пес лежал у ее ног, как живой
сугроб.
- Слышь, Люба-голуба, а кто это - ящик 8432?
Она оглянулась:
- На Наташку глаз положил?
- Да нет... Я насчет хозяина.
- Хозяина? Ха-ха! - и вдруг нахмурилась. - Зачем тебе хозяин? Хочешь
поиграть ему? Он музыку не любит. - И почти шепотом добавила. - Мамина Валеру
не знаешь? Неужто не слышал?
Андрей пожал плечами. И уже уходя, как можно более небрежно, спросил:
- А эта... вся в одеколоне... жена ему?
- В одеколоне!.. - снова зашлась в смехе Люба, и даже пес, поднявшись,
ткнулся мордой в колени Андрею - молодец, мол, ровня моей хозяйке - тоже
веселое существо на двух ногах. - Да это "Шанель" и черт те что в три ручья. А
насчет жена - не жена, не знаю... Говорят - племянница...
Племянница. Вот оно как. Андрей вышел на улицу, постоял,
криво скалясь на солнце ( от нерешительности в мозгу нарастает шумовой фон из
скрипок - crescendo...) - и в газетном киоске купил наиболее горластые городские
