напомнили Андрею его собственные глаза на детской фотокарточке. Только у
этого мальчика носик вздернут, а треугольные губки скорбно поджаты, как у
Д.Д. Шостаковича. Наверное, много недоброго испытал...
- А теперь, дети, - поднялась женщина в белом халате, - мы
поблагодарим нашего замечательного музыканта. Как мы это сделаем?
- Можно мне?.. - вышла девица в черном узком платьишке с красным
бантом в волосах и вдохновенно-заученно начала ( такие девицы есть и будут
всегда):
- Музыка вдохновляет на труд, музыка утешает в часы горя. Музыка
дает силы, как волшебная вода - только испей ее. Одной любви музы'ка
уступает, сказал Пушкин, но и любовь мелодия. Вы, Андрей Михайлович, в
нашем городе - как Паганини в Италии... Мы знаем и любим ваше творчество.
Ваше удивительное мастерство помогает всем нам жить...
"Да позвольте, откуда вы знаете про мое творчество?.." - помрачнел
и согнулся от стыда над столом Андрей. Всегда вспыльчивый, уже хотел
замахать руками и выбежать, но перехватил умоляющий взгляд доброй
воспитательницы ( бровки вскинулись, как мамины прищепки на бельевой
веревке). Мол, пусть говорит - это же она своим сверстникам говорит...
Андрей более старался не слушать - только сердце ныло от выспренней
лжи, среди бела дня он будто в сон погрузился.
- ...Мы обожаем ваш вкус, ваш ровный чистый звук... мы гордимся,
что живем с вами в одном городе... в одно время... - лепетала где-то вдали
девица с красным бантом.
Ну не для издевки же они! Что-то про звук... Наверное, прочитали
аннотацию столетней давности в буклете симфонического оркестра, еще первого
состава, когда его, Сабанова, - неслыханное дело - похвалил заезжий
дирижер. Но служба в армии, беготня с гранатометом на морозе, ледяные ночи
в казарме ослабили пальцы...
Словно сжалившись над скрючившимся музыкантом, Вера Александровна
громко зааплодировала девице, которая тут же послушно умолкла и сгорбившись
- чтобы выглядеть скромнее - пошла на место... Воспитательница торжественно
объявила:
- А теперь, Андрей Михайлович, дети приглашают вас в нашу
столовую... не откажите.
Детвора вскочила, однако тут же, сдерживая себя, образовала
примерную колонну, которая медленно потекла мимо гостя в коридор, а уж
оттуда - с топотом и визгом - посыпалась вниз, на первый этаж.
Столовая была тесная, низкая, здесь пахло хлоркой, на сдвинутых
буквой "П" алюминиевых столиках стояли тарелки с хлебом и валялись россыпью
алюминиевые ложки и вилки - некоторые из них скручены в пропеллер. На обед
поварихи подали - среди них и сама Вера Александровна в белом халате -
вермишель с тушенкой, жидкую манную кашу, кисель.
- Кушайте! - укоризненно глянула воспитательница на Сабанова,
который сидел, зажав между колен футляр с инструментом. - Инструмент можете
отставить в сторону - никто не украдет. Верно, дети? А мы сейчас, раз-два,
вспомнили... вилку надо держать в какой руке?
- В ле-евой... - ответили дети, уже хлебая ложками кашу и вермишель, но
держа в левой вилки.
Андрей тоже взял легкую, жирную на ощупь ложку и увидел, что мальчик с
круглыми глазами сидит неподалеку - смотрит на музыканта. Вдруг он встал,
подошел и протянул гостю кусок хлеба.
- Ты чего?.. - неловко спросил Андрей. - Кушай сам.
- Ну, сядь рядом, раз уж подошел сюда, - разрешила Вера Александровна.
Мальчик продолжал стоять. - Он у нас славный. Да вот - потерялся. Не знает, где
его родители... - И шепотом, на ушко Андрею. - Сняли с поезда... Говорит, три раза
проехал страну... вроде немного повредился умом. А так - умный, таблицу
умножения знает.
В разговор вмешался лысый старичок - его Андрей сразу и не заметил. То ли
завхоз, то ли тоже - воспитатель, он вышел с благодушным видом из-за столиков -
пузатенький, в подтяжках крест накрест, весь сверкает - лысиной, пряжками и
зубами, белыми, неправдоподобно молодыми :
- Молодой чел-эк!.. Рады видеть вас в наших пенатах! Вы кушаете с нашими
детьми, мы оценили ваш поступок... не брезгуете! Но вы не можете не видеть, в
каком положении пребывает бездомная молодежь России. И ее все больше, не
побоюсь этого слова. - Он клонит круглую обритую голову к плечу и, вынув белый
платочек из кармана, мелко смеется, радуясь быстрым смелым словам, которые
летят из его рта. - А президенту наплевать с высокой башни, и всем его
опричникам наплевать. Не правда ли? - Он тщательно вытирает уголком платка
зубы и убирает его. - Вы кушайте, кушайте! Я отвлеку только на минуту.
Вынув из кармана пиджака сложенный вчетверо лист бумаги, он нацепил очки -
и сразу лицо его стало пугающе строгим, значительным. Андрей тут же вспомнил
несколько человек, похожих на этого старика - идиота-военрука в школе,
ефрейтора в армии (который командовал: копать отсюда до обеда!..) и
собственного отца - да, таким он тоже бывал...
- Молодой чел-эк, мы уже обратились ко многим знаменитым писателям и
художникам. Нас поддержали. Подпишите и вы наше требование - президента и
правительство немедленно в отставку. Согласны? Дети, которые так любят вашу
музыку, все до единого подписали, верно, дети?
Дети молча и растерянно молчали, глядя то на гостя, то на старика.
- Я вообще-то музыкант, вне политики... - краснея, пробормотал Андрей.
- Но вы гражданин, - подскочил на каблуках толстяк, сверкая очками. - Вы же
видите - страна в руинах... искусство не поддерживается... Вам в филармонии не
платят зарплату уже сколько? Пятый месяц?
- Четвертый... ну, не важно...
- Нет, это очень важно! Очень!
- Владимир Ильич, - остановила его нерешительно воспитательница. - Может,
дадим нашему гостю подкрепиться?.. А
все остальное сделаем позже, в рабочем порядке? - Она тоже знала необходимые
старые слова.
- Да конечно, вы ешьте, ешьте! - сняв очки, заулыбался старичок и снова
достал белый платочек. Но продолжал цепко, не мигая, разглядывать жидкого в
кости, с мальчишеской русой челкой гостя. - Потом так потом.
Но кусок уже не лез в горло. Андрею показалось - дети разочарованы его
нерешительностью.
- Я хочу сказать, - невнятно заговорил Андрей, обращаясь, пожалуй, именно
к ним. - Я понимаю, ужасно, что вот так пока не налажена наша жизнь... Но мы
будем к вам приходить... я поэтов приведу, сказочников... - Он говорил не то, но
коли начал, надо было что-то сказать. - Очень желаю, чтобы нашлись ваши
родители... ваши близкие...
- А то возьмите да усыновите! - воскликнул старичок, обрадованный
возможностью продлить разговор. - Вот будет почин! Всем починам почин! Если
все музыканты-писатели России возьмут себе по одному ребенку... это же целое
поколение образованных людей вырастет! - И он снова вытер платком свои
сверкающие зубы.
В столовой стало тихо - только слышно, как хрипит в легких у сидящей рядом
доброй воспитательницы. .
- Да я неженатый... мне пока затруднительно... Возможно, попозже... да?.. -
бормотал Андрей, глядя под ноги.
Снова Вера Александровна выручила его:
- Да выпейте хоть киселя!.. Вот ваш кисель, - она пододвинула по столу стакан
с красной жидкостью. - И не брезгуйте... до дна.
Еще не поняв, что это может означать, и чтобы хоть как-то уйти, наконец, от
страшной для детей темы, Андрей взял и махнул - считай, до дна - жгучий спирт,
разведенный сладким киселем. Поперхнулся и под общий хохот - дети-то вряд ли
поняли, что он выпил - сам заулыбался.
И не зная, что еще тут можно делать дальше, Андрея достал из футляра между
ног скрипку. Играл, что в голову придет - "Спи, моя радость, усни" Моцарта, вальс
из оперы Вебера "Волшебный стрелок"... А потом стал торопливо рассказывать, не
мог остановиться:
- Самым знаменитым мастером, изготовлявшим скрипки, был Страдивари. Он
жил в Италии. Вот он ходит, рассказывают, вдоль заборов, пощелкивает по доскам,
выстукивает... звук понравился - оторвал доску и унес домой. И никто на него не
обижался. Понимали - из этих деревяшек он делал скрипки, которые стоили
дороже золота... Конечно, я не призываю вас отламывать чужие доски, - вдруг
стушевался Андрей, увидев, как насмешливо смотрит на него старик. - Я к тому,
что талантливые руки могут из ничего сделать что-то очень хорошее... Один
бездарный мастер купил у него самую бесценную скрипку, разобрал на части,
чтобы из таких же частей повторить самому... Но его скрипка не пела, а визжала,
хрипела... Даже дети Страдивари, от которых отец не прятал своих секретов, не
смогли создать такие волшебные инструменты. Это дар божий... И любой талант -
дар божий...
- Талант принадлежит народу... - погрозил пальцем лысый старик. - Он дан вам
народом, через школы... через родителей...
- Да, да, - кивнул Андрей, лишь бы отвязался человек. И продолжал, обращаясь к
детям. - И в каждом из вас он есть... надо только понять, в чем он...
Когда, наконец, вся эта мука - напряженные глаза детей, поминутные попытки
круглоголового старичка перевести разговор на политические проблемы -
кончилась, и можно бы убежать, воспитательница взяла гостя под руку,
обмякшего, будто ослепшего, и повела в комнатенку дирекции, здесь же, на задах
столовой.
В кабинете стояли двухтумбовый стол, два стула и складские весы. В углу
белели метровые мешки с чем-то сыпучим. Криво висел портрет Макаренко.
Женщина достала из-за стола и протянула музыканту тяжелый
полупрозрачный пакет размером с подушку.
- Это что? - смутился Андрей.
- У нас нету денег, - жалостно заглядывала ему в глаза Вера Александровна. -
Мы - товарами. Вы уж извините, Андрей Михайлович, просто так отпустить не
можем. Мы же знаем, что и людям искусства кушать надо...
- Нет, нет!.. - Андрей попятился, споткнулся о весы.
- Сами дети так проголосовали, не верите? Они же все теперь
понимают... - Женщина держала перед ним мешок. Веко с ячменем на ее левом
глазу дергалось.
- Что там? - в сотый раз краснея в этом заведении, тихо спросил Андрей.
- Сахар. Манка.
- Я не ем сахар и не ем манки.
- Ну, хоть что-нибудь возьмите! - Воспитательница повела взглядом по
комнате.
Андрей топтался у самой двери.
- Чего они не едят?.. - наконец, с кривой улыбкой выдавил из себя. - Чего не
любят?
- Морскую капусту, - легко ответила женщина. Рассмеявшись, показала на
подоконник, на котором высилась горка жестяных банок с зелеными наклейками.
Но только раскрыла она зев пустого пакета с Кремлем на боку, как на пороге
возник бритоголовый старичок, в руке он держал лист бумаги.
- Нет, нет... - запротестовала воспитательница, вдруг перейдя на тоненький
голосок. - Умоляю вас, Владимир Ильич!.. мы договорились обо всем этом в
следующий раз? Вот, берет только капусту... говорит, то, что дети не любят.
- Это он молодец. Хотя морская капуста тоже полезна, - закивал старичок, с
сожалением убирая документ в карман. - Вы играете на свадьбах и похоронах,
молодой человек. Ничего, скоро сыграете на похоронах этой власти. Вы же не
можете поддерживать власть воров? Разрешили воровать. Ленин разрешил
производить и торговать, а эти - воровать. Кто успел, тот и съел. - Он ухмыльнулся
до ушей и достал белый платочек. - На деньги, которые выделил коллектив,
получится... банок десять?
- Возьму три, - отрезал Сабанов. - Раз уж вы настаиваете. - И, кивнув
воспитательнице, зажав подмышкой футляр со скрипкой, с гремящим пакетом в
руке выбежал вон из деревянного дома, чтобы не видеть больше, как этот старик
будет протирать до блеска свои молодые белые зубы.
И вообще, Господи, как все это мучительно!
Нужно ли говорить, что теперь, оказавшись на улице, Андрей вмиг опьянел. И
побрел медленно, не зная сам, куда ноги приведут.
"Почему же я не спорил с этим старым хреном? - начал он вяло упрекать
