накололась? - Бу... будешь любить? Ты позавчера сказал... правда?
- Правда, правда, - прошептал Андрей, заражаясь ее страхом. Неужели не сон?!
Она сбежала? И сбежала к нему? Плачет, размазывая по круглому лицу синие
капли с век. - Прямо вот сейчас?..
- Да, да. Выключите свет!..
Он выключил.
- Сегодня... сегодня он Костю застрелил... охранники рассказали... Они напились
и много чего рассказали. Это... это мафиози, крокодил Гена... страшный дядька. И
меня ударил. Я больше не могу. - Ее руки, вцепившиеся в руки Андрея, были
ледяные.
- Он тебе действительно... дядя? - глупо спросил Андрей, уже все прекрасно
поняв и боясь поверить.
- Да при чем тут дядя? Он... он.. - и не умея объяснить, что Мамин - ее
любовник, муж, она навзрыд заплакала, как-то даже подпрыгивая, приникнув
узкими плечами к Андрею, шляпкой под горло. - Увези! Как можно дальше!.. А то
достанет и в чемодан с дустом сунет. Ему ничего не стоит.
В голове у Андрея пламенем кружились мысли, что нет денег, что надо,
конечно, бежать, да куда?.. надо бы обдумать... что эта встреча с Наташей должна
была, видит Бог, произойти... но он толком ничего не продумал... Ах, будь что
будет.
8. СОН САБАНОВА
Да это - голова живая была моя... глаза мои...
я руки протянул, рыдая, - но руки близко не дошли.
Я закричал - она молчала... я замолчал - она кричит...
Так что это - конец, начало судьбы моей? Кто объяснит?
Господь, не верю я чертенку или ангелочку-дурачку.
Позволь же к твоему чертогу припасть - не лодырю-сачку.
Коль есть там у тебя бинокли, ты видел - я немало лет
смычком работал... аж промокли мои одежды до штиблет.
Хотел я страстно совершенства, в трудах изнемогал вполне,
но звуки легкие блаженства давались очень редко мне.
Хотя меня порой хвалили прославленные мастера -
я видел, что бескрылы крылья, смычек грузнее топора.
А годы как в сугробах вешки - не разглядишь, вперед гоня...
И в этой гонке, этой спешке себя загнал я, как коня.
Но почему ж не получилось? Ведь так я музыку люблю...
Господь, ты оказал бы милость и объяснил судьбу мою.
Жить серой мышкой, прозябая, съедая хлеб, куря табак...
а если бы судьба другая, все быть могло совсем не так.
И глупая жена, увидев, какой я славой окружен,
меня б могла не ненавидеть... бывает так у русских жен.
И я бы не ходил со взором упрятанным, как в ворот клюв, -
себе бы не казался вором, который лишь пьянчужкам люб.
Кричу "дур-рак", как "попка" в клетке, весь день себе лишь самому,
но бьют меня не только детки, считая - это я ему.
Господь, зачем на свет родятся? Чтоб только землю потоптать?
Или с тобою поравняться?
Господь, я не хочу роптать -
понять желаю смысл творенья живого, нежного всего.
Но где ответы в утешенье? Молчишь ты, наше божество.
Иль нет тебя - а есть кислоты, металлы, химия вещей?..
И наши страстные заботы лишь только для работы сей?
Мы, появившись, одиноки - нам размножаться и гореть...
Мы сами - дьяволы и боги. И в праздник нечего говеть.
И нету смысла в благородстве... задача - дольше проползти.
Пусть в оглуплении и скотстве - пробормотав: господь, прости.
И где таланты? Кто их видел? Прославить может ОРТ,
коль ты деньгами не обидел пройдох наглее в той орде.
Иль зря ярюсь?.. и это сон лишь. И я сейчас, сейчас проснусь.
И я проснулся... мама, помнишь, пила и пела наша Русь.
Ведь это ты стоишь, родная, в толпе у мертвой головы?..
Зову тебя - а ты: - Не знаю, чего хотите, сударь, вы.
Сбылось пророчество дурное? И я тебя забыл в пути?
И значит, мне с моей судьбою должно отныне повезти?
Смычок как молния прекрасно скользнет - до неба вознесет?
И страшно, страшно просыпаться... Но пробуждение - вот-вот...
9.
Он долго не размыкал слипшихся ресниц, хотя уже светало - у кого-то из
соседей заговорил телевизор. Андрею казалось, при свете утра он увидит рядом с
собою несомненно пустую постель и в который раз ужаснется снам, ставшим
явственнее реального мира. Но нет, маленькая беглянка лежала возле правой его
руки, чуть отстранясь, глядя вверх тусклыми от усталости и страха глазами.
Золотистые ее, рыжие на изгибе космы вились колечками по грязноватому одеялу,
кулачки были сплетены под подбородком.
Вчера ночью, выключив свет, они час, а может, и два стояли у окна,
выглядывая на ночную улицу, думая, что же теперь делать. Пробираться на
железнодорожный вокзал? К междугородним автобусам? В аэропорт? Пешком за
город куда-нибудь в тайгу? Стояли, обнимаясь изо всех сил, и Наташа продолжала
бессвязно рассказывать о своем недавнем господине... Что это он поместил
наташину маму - у нее инсульт - в дом для престарелых большевичек под Москвой,
хотя мама, конечно, никогда не была в начальстве и даже в партии не состояла. Да,
да, времена изменились, но санаторий под Москвой остался, под тем же названием
в народе, да и не выгонять же старушек, бывших некогда женами членов ЦК или
сами по себе знаменитыми героинями труда и войны. Там летчицы, шахтерки... за
них заплатило государство. А Валерий Петрович отдал за маму Наташи сколько-то
миллионов, и маму приняли... Ее лечат, но, как сказали, скорее всего, мамочка уже
никогда не заговорит, только жалобно смотрит... Наташа рассказывала шепотом,
по детски громко шмыгая носом и вздрагивая всем телом при каждом стуке и
бряке за стеной, при каждом шорохе за окнами... А там уже летела, скреблась по
асфальту первая жухлая листва с берез и тополей.
На синеватом зеркале улицы под горящими фонарями пустынно, как на Луне, и
выйти туда невозможно - любой прохожий, тем более парочка, станут заметны со
всех сторон с самого далекого расстояния. Андрей вдруг вспомнил, что не спросил
у Наташи, уверена ли она, что за ней не следили никто, но она сама догадалась,
закивала, стала подробно объяснять:
- Я на двух такси покружила... а чтобы быть некрасивой, сделала так... - Она
надула щеку. - А к твоему дому из-за угла подбежала... А твой адрес по телефону у
Колотюка днем узнала... а чтобы голос не запомнил, кашляла. Нас не найдут? Ой,
давай покурим или выпьем, чтобы не думать... Он мне не разрешает, но ты дай.
Андрей полез в угол, за чемодан. С позавчерашнего концерта у него
оставалась бутылка водки "Колесо фортуны", которую вместе с пивом ему сунули
в руки в дверях ресторана. Правда, утонченный музыкант (это Андрей о себе)
никогда и помыслить не мог, что с юной богиней, о которой безнадежно мечтал
эти дни, будет пить вонючую водку. Да еще безо всякой закуски - в квартире лишь
обломки старого печенья в тарелке. Впрочем, разливая жидкость в стаканы,
исподлобья оглядывая женщину, которая скромно подсела к столу, застланному
газетой, Андрей успел подумать: а может, это и хорошо, что сейчас выпьют...
Инстинкт подсказал Наталье или ум женский - им надо как можно быстрее, с
первых же минут забыться, растаять, стать любовниками, иначе наверняка потом
появятся преграды воспоминаний и сомнений...
Выпили и, не опьянев, сделали вид, что опьянели. Можно стать смелей.
Сабанов обошел стол и стоя обнял ее, сидящую, и судорога прошла по ее и его
телу - это они опять услышали похожие на шаги шорохи за окном - летит, катится
листва... наступает осень... А вот и словно топот ног по лестничным пролетам,
прогремела вода в трубах. Наташа вскочила:
- Только я сама разденусь... - И совершено не стесняясь Андрея - при свете
проплывающих по улице машин, тюлевые шторы не заслон - сняла с себя и
аккуратно сложила одежду стопочкой на стул, кольца и браслеты не забыла снять
и легла, натянув до подбородка одеяльце.
Андрей сделал вид, что убирает со стола, - он медлил, стеснялся... На скрипке,
что ли, сыграть? Голый, как сатир, да? Хоть и в темноте... Дубина. Ну, иди же, иди
к ней. Сбрасывай с себя все, как на ночном ветру деревья сбрасывают листву...
Она лежала, свернувшись, как зверек в норе, зыркала на него блестящими
глазками. И он пошел к ней босыми ногами, прилипая к линолеуму пола,
приблизился, как нескладный огромный зверь, спасать и утешать... а чтобы
смешливая душа ее отвлеклась на секунду-две на глупость, нарочито запнулся и
как бы вынужденно упал плашмя на маленькую, но совершенно развитую, как
женщина... белую, гладкую, как мраморная пена, Наташу с ее твердыми
грудками...
А потом она все продолжала шепотом, как в бреду, нескончаемый свой
рассказ про Мамина. Это правда, он вчера вечером самолично убил в складах на
правом берегу Костю Балабола.
- Такой толстый... фужер на пальце держал, помнишь?
Еще, наверно, и милиция не знает. И не узнает! Он ведь, Мамин, может
мертвого в одежду эвенка нарядить и через знакомых вертолетчиков в северную
тундру увезти и там на дерево повесить... Будет висеть неизвестный человек, пока
не склюют птицы, пока гнус и комар не превратят его в картон... Так говорил как-
то сам Костя. А почему его Мамин убил? Они на склады заехали, Костя давно звал
шефа отобрать для себя новую "лепень" - из Англии получил роскошные
смокинги, клубные пиджаки с позолоченными пуговицами. А так вышло, неделю
назад Костя возил именно туда Наташу, где уговорил взять малиновые туфельки,
колготки с какими-то пружинками. И вот они стоят, Мамин и Костя, среди ящиков
с товаром, а рядом охранник Кости... с двумя подбородками... звать Сергей. Он и
говорит, смеясь: "Рассказывают, пока Натка тут себе выбирала, ты прямо на этих
тюках с ней и прыгал?.." - "Что такое? - заморгал, улыбаясь, Мамин. - А?.." И
сунув руку в карман, закрыв глаза, не глядя, застрелил из пистолета Костю
Балабола. Штаны себе испортил. Домой вернулся как бы рассеянный, позевывая, с
тем самым Сергеем за спиной и - вдруг кулаком с перстнями по лицу... хорошо, не
по губам, по подбородку получилось... "Было?" - "Что?! Нет!.. - закричала она,
догадавшись о чем идет речь и приседая от страха... - Мы меряли... и еще
телевизор смотрели, пока машина с заправки не пришла." - "Телевизор
смотрели?" - улыбаясь, спрашивал Мамин, и Наташе все казалось: он шутит, и
Костя сейчас войдет... но Кости не было. Зато появились два хмурых парня,
которым было отныне велено сидеть в квартире у входа, когда Мамин уезжает по
делам. А если дама (так называл Наташу почему-то при чужих Мамин) скажет, что
ей надо в магазин или аптеку, они должны сопровождать ее на расстоянии руки.
Наташа полдня просидела, рыдая. У нее началась икота. Охранники курили на
кухне, играли в карты и пили воду из-под крана. Дали и ей воды. Наташа
догадалась их угостить мартини, он не пахнет, парни переглянулись и быстро
выпили. Подобрели. И слово за слово - от них она и узнала в подробностях, что
произошло на складах. Когда Костю Балабола, говорят, уносили, текла красная
кровушка, как вино Изабелла из продырявленной бочки... Слушая охранников,
Наташа потеряла сознание. Парни испуганно распахнули дверь на балкон,
побрызгали на юную женщину водой. "Только Петровичу не говори, что обморок
был...".
Всю ночь не спала - лежала, закрыв глаза. Страшно боялась, что Мамин (он
рядом) повернется к ней, улыбнется и задушит. Слова Богу, еще не светало, -
зазвонили оба телефона. Вызывали из аэропорта знакомые таможенники - что-то
там не получалось с "растаможкой". Валерий Петрович напялил галстук, уехал
туча тучей. Охранников еще в квартире не было, Наташа быстро оделась и
выскользнула на лестничную площадку - и видит, как раз они поднимаются. "Мне
в гастроном... - как можно спокойнее объявила Наташа (ах, сумку-то не
прихватила! Но деньги, правда, взяла). Подошли к тому самому супермаркету,
