себя. - Сегодня есть главное - свобода. Да, да, но почему стыдно об этом
говорить?.. Особенно в детском приюте. Старик закричит: свобода от родителей?..
свобода от нравственности?.."
И увидел, что стоит возле магазина, того самого супермаркета, где вчера
встретил набрызганную духами, намалеванную - словно в белой маске актрису
японского театра - юную дурочку с глазами, высокомерно глядящими сквозь всех.
И подумал: "А вдруг она и сегодня тут что-нибудь берет?" И сам себе признался,
что девочка - красоты невозможной.
И вдруг его обожгло: "Болван! Да она из таких же сирот, каких ты сегодня
видел! Ее удочерили! Нарядили! И учат ни с кем не разговаривать. Идиот! Вот кто
она!.."
И она показалась в дверях супермаркета - да, да, это не кто-нибудь другой!.. -
видимо, все уже купила и собралась домой. Одетая точь-в-точь как вчера,
намазанная как вчера, только личико грустнее да синевы вокруг глаз побольше.
Может, приемные родители поругали, а то и побили ее.
"Да, да, как же я сразу не заметил! Она и шагать-то старается, как модели на
подиуме, бедрами вперед. А смотреть на других людей просто боится."
Опьянев почему-то еще сильнее (надо было поесть каши-то, поесть!), Андрей
с футляром в одной руке и брякающим пакетом в другой, тащился следом за
девчушкой. Остановить. А о чем спросить?
Она шла по прямой, высоко подняв голову. Андрей вспомнил, как в приюте
детей учат не торопиться к столу, а в столовой - держать вилку в левой руке. Она
тоже учится держаться, как воспитанная юная дама. Конечно, детдомовская.
Ах, как хорошо - на пути светофор! Да здравствует красный цвет даже в эру
демократии! Все остановились - и, представьте себе, красотка тоже. Андрей,
пользуясь моментом, чтобы получше рассмотреть ее, быстро ступил на асфальт
улицы в полосах "зебры", и этак лихо повернулся к своей возможной судьбе...
Ведь ничего на свете нет случайного, ничего нет случайного! Увы, юная мамзель с
белым накрашенным личиком стояла, слегка морща лобик и глядя сквозь Андрея,
словно он был стеклянный.
Впрочем, пауза не затянулась, Сабанова тут же едва не сбила машина - за
спиной завизжали тормоза... зашипели колеса, как сало на сковородке... И грянули
хриплые выкрики:
- ... твою мать!.. мать!.. мудак!.. Ты чего тут?.. обосрался, чего стоишь?.. мать!..
К счастью, не оказалось рядом милиции, забрали бы музыканта... ведь еще и
нетрезвый... Ах, если бы забрали - девица, возможно, обратила бы внимание на
уводимого в наручниках... хоть засмеялась бы вослед... Но вряд ли! Минуты две
уже гремел, как гром из облаков, русский мат-перемат со всех сторон, а
незнакомка и бровью не повела - все так же стояла, наморщив озабоченно лобик,
перед несносным красным светофором. Спокойно, как умудренная жизнью
старушка.
А может, она и есть старушка??? Ей сделали подтяжку на морде или как там
называется? И ей уже ничего не интересно?
В секунду, когда загорелся желтый, и красотка с удовлетворением уже чуть
подняла правую ножку в синей туфельке с синими камушками на ремешке, чтобы
ступить на асфальт, Андрей нарочито громким, актерским голосом спросил -
правда, глядя в сторону - на случай, если она оскорбит насмешкой ( а он тут же
ответит, что обращался не к ней, а... к кошке, рыжей, безухой, которая сжалась
возле дымящей урны):
- Вы тоже - любите - немецкие - сыры?
Не слышит!!! Может, глухая? Говорить говорит, но не слышит? Прошла мимо,
вильнув бедром. Наверное, ей папа наобещал в мужья красавца шотландца или
негра с золотым гнутым ломом на шее. Может, именно такому гостю в доме и
несет юная раскрашенная особа всякие вкусности из магазина. Ступает звонко по
каменной земле, не глядя ни вправо, ни влево, отчуждая всех.
Андрей снова обогнал ее и, дурашливо раскинув руки с футляром и пакетом,
замычал в лицо:
- Слушай, давай я тебя удочерю? У меня тебе будет лучше! Я из тебя человека
сделаю!
И только тут незнакомка словно споткнулась, ее глазки быстро - словно в
молнию - раза два заглянули в душу Андрея - и отлетели:
- Вы с ума сошли, - тихо сказала она. - Я - женщина. Пропустите.
- Ну-у, если женщина... - Андрей никак не мог понять, что его с такой силой
тянет к пустенькому существу. Хватит же, болван, отойди в сторону. - Если
женщина - выходи за меня... Я буду любить тебя больше, чем твой миллионер. - Он
продолжал бормотать скорее по инерции. - Буду любить как небо - и птиц... как
попугай - музыку... А?
Ничего не ответив, только снова озабоченно наморщив белый лобик, она
скользнула мимо - и, нажав на кнопки, скрылась за железной дверью подъезда
краснокирпичного дома с арками и башенками - он недавно тут вырос, на
проспекте Мира, прямо в центре города. Вот оно что. Действительно, жена богача.
Шел бы ты подальше, Андрей, пока тебе рыло не начистили, в скрипку не
нассали, да еще твоими же банками с капустой в спину не засадили.
И правда - он услышал негромкий насмешливый голос:
- Чё ищешь, парень? Вчерашний снег?
Обернулся - двое громил, впрочем, с добродушными лицами, в зеленых
шелковых спортивных костюмах. Да, он их уже где-то видел. Это ее охранники?
Ну, тут и вовсе круто. Вали домой, Андрей Сабанов. Кто ты такой для таких
девушек?
И он побрел домой - со своей дешевой скрипкой в футляре и тремя банками
морской капусты...
4. СОН САБАНОВА
И я спускаюсь к Вельзевулу. В аду вокзальный душный гул.
Сидит, ружьишку дуя в дуло, на старом стуле Вельзевул.
Мычит, ногой бутыль катая. Лицо - как кованая медь.
О чем спросить бы негодяя? - Могу я раньше умереть,
знаком с шагреневою кожей... Добавил бы таланту мне! -
Моргает тускло глаз заросший, как ноготь мертвеца на дне.
- Не прыгай предо мной, как заяц! Итак, я помогу тебе -
но дашь, о чем и сам не знаешь, чему лишь быть в твоей судьбе.
(Чего еще я сам не знаю? Что явится в судьбе моей?
Да вряд ли... только скука злая да пара скомканных рублей.
Давно я одинок на свете, давно в ночах я одинок.
И может быть в моем ответе одно согласье, видит Бог.)
И сатана рычит довольный: - Коли согласен - по рукам...
И только в сердце стало больно, как будто побывал он там.
Зато идти по красным углям не жарко и не трудно мне...
И вот к себе вернулся утром - а что же это на стене?!.
Висит посол нечистой силы - моргает глазом паучок...
Нет, показалось. Отпустило. Я все ж договориться смог!
А он того не знает - знайте! - жизнь моя в будущем пуста...
А я прибавил ли в таланте? О, пятипалая звезда!
Рука работает на скрипке, как десять самых быстрых рук.
Но почему же без улыбки стоит во тьме мой старый друг?
Но почему же звука нету - хоть весь я изодрал смычок?
И я кричу живому свету: какой же в договоре прок?!
И вдруг встают сверкая залы, где лампы - будто виноград,
где мчится - на меня, пожалуй - аплодисментов водопад!
Дворцы Парижа, Вены, Бонна... газетный снег... радиогам...
И только сердцу больно, больно, как будто побывал он там...
5.
"Все бред. Возможности упущены. И мы не Моцарты, не Пушкина. Если бы
в свое время не жил в сырой избе на свайках у болотистой протоки... да и другой
наш сельский дом возле оврага был не лучше - весь в щелях... если бы уехал в
молодости учиться в Ленинград, а ведь советовал один бывший ссыльный
музыкант, дед с лицом Мефистофеля, даже адреса питерских коллег предлагал...
Впрочем, и Питер - сырой город... и дело не только в артрите... В конце концов,
полечился бы на грязях... совсем рядом есть озеро Учум, многие музыканты
приезжают руки-ноги там погреть... Вот если бы ты умел верить в себя, сковывать
свои нервы... не падать в обморок, когда работа идет не так прекрасно, как
хотелось бы... если хладнокровно медлил бы, не летел на сладостный огонь -
женился не на Людмиле, а на девушке высокообразованной, нежной, которая
любит музыку... если бы... то был бы сейчас не Андрей-скрипун, а маэстро
АНДРЕЙ МИХАЙЛОВИЧ САБАНОВ. Не таскался бы по свадьбам-панихидам...
Если бы."
Все - если бы. Да у самой матушки-России каждое десятилетие в судьбе это
"если бы"! Но что на Россию ссылаться? Тебе кто мешал?..
Поел с хлебом морской капусты, запил водой из-под крана и сел у окна,
подперев лицо ладонью, как Аленушка у озера на картине Васнецова. Его и
дразнили в детстве девчонкой. Он был, как девчонка, хил телом, его били
ровесники. Но упрямый и бледный, отрастив волосы до плеч, Андрейка
постепенно отвоевал себе пространство в стороне. По настоянию матери пошел
учиться в седьмом классе еще и в музыкальную школу, которую закончил на
пятерки. Всегда на чем-нибудь тренькал - на пиле, когда дрова пилили, на
стаканах, налив в них разное количество воды...
"Но разве тебе не везло? Мама, продав теленка, не тебе купила в детстве
скрипку-четвертинку? И все в деревне вокруг терпели, когда ты во дворе пиликал
на ней до ночи. Даже Райка, рыжая дворняга, тебе подвывала... Все впустую.
Ничего из тебя не вышло. Ты - посредственность. Способная посредственность."
Уже тогда от боли в пальцах мутилось сознание... переигрывая, торопясь,
доводил себя до бешенства... и нет, не тщеславие подгоняло, било в спину кнутом -
страсть к совершенной игре. Падал возле дров, жевал в бешенстве опилки... И
опускались руки, неделями ничего не делал. Шлялся с двоечниками из младших
классов.
Получив "аттестат зрелости", по совету сестры без особой надежды поехал в
город, в недавно открывшуюся консерваторию. И его в этом огромном белом доме
с колоннами и зеркалами - бывшем дворянском собрании - приняли с первого
захода! Профессор, похожий на Чайковского, проверил слух и внимательно
осмотрел пальцы бледного сутулого парнишки... Ласково посоветовал немного
укоротить космы: "Попадет волос под волос смычка - запутаетесь как ведьма..."
В школе Андрей не блистал знаниями, а здесь не пропускал ни одного занятия
- не только сольфеджио и прочие обязательные уроки, но и бегал на класс
композиции, он помнил - Паганини был еще и композитор... И профессор Куликов
поощрял Сабанова - и Андрей делал, по словам учителя, грандиозные успехи,
играл соло на студенческих вечерах... Но неожиданно Куликов упал на лестнице
консерватории, умер от разрыва сердца. А новый учитель - старец Рокетский со
впалыми щеками (они у него как эфы на скрипке) из Одессы - сказал, что Андрей
не так держит пальцы, слишком шикует смычком, надо строже:
- De'tache', если оно связное, должно быть плотным, как кирпич (это про серию
кратковременных штрихов смычком)... А пиано не должно быть рыхлым, как
сидение дивана... - Одним словом, начал переучивать. И дело у Андрея пошло
наперекосяк.
И не с кем было посоветоваться. Друзья-завистники с ухмылкой
отворачивались: каюк любимцу Куликова... Ему б уехать в Ленинград, где
командуют несколько "куликовцев", но Андрей нерешителен... А дома в селе
трагедия - даже письма получать оттуда мучительно... Сабанов-старший,
служивший в милиции райцентра небольшим начальником (пожалуй, даже сейчас
Андрей затруднился бы назвать должность), был уволен по причине задиристости:
толкнул кулаком в грудь сослуживца, который ругал Сталина. Старику бы
радоваться, что теперь сокращения проводятся тихо, без расстрелов (вон что
пишут про его любимые 30-50-е годы!), а он запил. Еще вчера ходил надутый,
важный, подолгу отчитывал пьющих плотников, заваливших улицу
обструганными бревнами, а теперь сам стоял у какого-нибудь оврага, глядя вниз,
покачиваясь и скрежеща зубами. То ли от срама сгорал ( отстранили от власти!
Люди могут подумать: тоже - из-за пьянства! А его - по политическим мотивам! ),
то ли не представлял себе, каким еще делом может заняться - власть, даже
