расплавился, обратившись в груду застывшей лавы.
Я видел все это, шагая по разбитым плитам бульвара на восточном
берегу реки. Впереди - мост Святого Ангела, он развалился на три секции
и рухнул в реку. Вернее, в русло реки, потому что Новый Тибр испарился,
там, где было песчаное дно и берега, сверкает стекло. Кто-то перекинул
подвесной веревочный мост через усыпанное развалинами русло.
Это именно Пасем. Тот же разреженный, холодный воздух, совсем как в
тот день, когда мы с Энеей и отцом де Сойей проходили здесь, накануне
смерти моей любимой, хотя тогда все было серо и моросил холодный дождь,
а сейчас небо сияет столь роскошными красками заката, что даже рухнувший
купол собора Святого Петра кажется великолепным.
Это просто потрясающе - свободно шагать под открытым небом после
стольких месяцев в тесной камере. Я прижимал скрайбер к себе как щит,
как талисман, словно Библию, шагая на подгибающихся ногах по некогда
горделивому бульвару. Долгие месяцы я жил чужими воспоминаниями о многих
местах и многих людях, но мои собственные глаза, легкие и ноги позабыли
ощущение настоящей свободы. Даже в печали моей было ликование.
Телепортация была вроде бы совсем такая же, как и вместе с Энеей,
но на более глубоком уровне отличия оказались просто ошеломительными.
Вспышка белого света, легкость внезапного перехода, потрясение от резкой
смены давления, гравитации и освещенности - то же, что и с Энеей. Но на
сей раз я не видел свет, я слышал его. Меня несла музыка звезд и
мириадов планет, и я сам избрал ту, на которой хотел очутиться. Это не
требовало никаких усилий с моей стороны, никаких затрат энергии, надо
было только сосредоточиться и тщательно сделать выбор. Музыка стихла не
до конца - наверное, теперь она уже никогда не стихнет совсем, - даже
теперь она продолжала звучать еле слышным фоном, словно оркестр где-то
за горой репетировал пьесу к вечернему концерту в летнем парке.
В золотых лучах заката, вдали, у самого горизонта, тащились двое
волов, запряженных в повозки, а за ними шагали крохотные человеческие
фигурки. На этом берегу среди величественных развалин то и дело
попадались хижины и простые кирпичные постройки. Встретилась крохотная
церквушка, потом - еще одна. Откуда-то издалека ветер принес аромат
жареного мяса и переливы детского смеха, который невозможно спутать ни с
чем другим.
Едва я успел свернуть туда, откуда доносились эти звуки, как из-за
груды камней на месте караульной заставы замка Святого Ангела вышел
невысокий проворный мужчина. Из густых зарослей бороды виднелись только
глаза - живые и настороженные, волосы заплетены в косичку. В руках он
сжимал массивное пулевое ружье вроде тех, с какими швейцарские гвардейцы
появлялись на торжественных церемониях.
Мы воззрились друг на друга - ослабевший от малоподвижной жизни
человек, вооруженный одним лишь скрайбером, и загорелый охотник с
заряженным ружьем - и почти тотчас узнали друг друга. Я ни разу не
встречался с ним, как и он со мной, но я видел его глазами других через
Связующую Бездну, хотя в первый раз он был в аккуратно подогнанных
доспехах и чисто выбрит, а в последний раз - голый корчился на столе
пыток. Не знаю, как он понял, кто я, но в его глазах сверкнула искра
узнавания, и в ту же секунду он отставил ружье и бросился ко мне с
распростертыми объятиями:
- Рауль Эндимион! День настал! Слава Богу. Добро пожаловать. -
Крепко обняв меня, бородатый знакомый незнакомец отступил на шаг,
оглядел меня с головы до ног и радостно улыбнулся.
- Вы капрал Ки, - очумело проговорил я. Мне запомнились его глаза,
виденные отцом де Сойей, когда он, Ки, сержант Грегориус и улан Реттиг
год за годом гонялись за нами с Энеей по всей галактике.
- Бывший капрал, - усмехнулся он. - А теперь просто Бассин Ки,
гражданин Нового Рима, прихожанин церкви Святой Анны, добываю себе
пропитание. - Он тряхнул головой. - Рауль Эндимион. Боже мой! Кое-кто
уже думал, что вы никогда не выберетесь из этого Шредингерова кошатника.
- Так вам известно о Шредингеровой камере?
- Конечно. Это было в Момент Сопричастности. Энея знала, куда вас
отправили. Так что и мы все знали. И мы ощущали ваше присутствие там
через Бездну.
У меня закружилась голова. Свет, воздух, горизонт вдали... Горизонт
вдруг закачался, словно я видел его с палубы крохотного кораблика,
затерявшегося в бурном море, и я зажмурился. Когда я снова открыл глаза,
Ки поддерживал меня под локоть, усаживая на белую плиту, похоже,
выброшенную взрывом из храма по ту сторону стеклянной реки.
- Боже мой, Рауль, вы что, только что телепортировались оттуда? Вы
еще нигде не были?
- Да. Нет. - Я вдохнул, выдохнул и спросил: - А что это за Момент
Сопричастности?
Невысокий челвек изучающе меня рассматривал.
- Момент Сопричастности Энеи, - тихо сказал он. - Так мы его
называем, хотя на самом деле это продолжалось гораздо дольше. Все
моменты ее мученичества и смерти.
- Так вы тоже это ощутили? - Сердце мое мучительно сжалось, и я так
и не понял, от радости ли, или безграничной скорби.
- Все ощутили. Все до единого. То есть все, кроме ее палачей.
- Все, кто был на Пасеме? - уточнил я.
- На Пасеме. На Лузусе и Возрождении-Вектор. На Марсе и Кум-Рияде,
на Возрождении-Малом и ТКЦ. На Фудзи, Иксионе, Денебе III и Горечи
Сибиату. На Мире Барнарда, Роще Богов и Безбрежном Море. На
Цингао-Чишуан Панне, Патаупхе и Грумбридже-Дисоне Д... - Помолчав, Ки
улыбнулся напевности собственной литании. - Почти на каждой планете,
Рауль. И в межзвездном пространстве. Нам известно, что Звездное Древо
ощутило Момент Сопричастности... все биосферы всех звездных деревьев.
- Так есть и другие звездные деревья? - удивился я.
Ки утвердительно кивнул.
- И сколько же планет... ощутили Сопричастность? - Еще не успев
договорить, я догадался, каков будет ответ.
- Да, - сказал бывший капрал Ки. - Все планеты, где побывала Энея,
- на многих вы были вместе. Все планеты, где она оставила учеников,
принявших причастие и отвергших крестоформ. Ее Момент Сопричастности...
час ее смерти... транслировался и ретранслировался на каждой из этих
планет.
Я потер вдруг онемевшее лицо.
- Значит, только те, кто получил причастие или принял учение Энеи,
ощутили этот момент?
- Нет... - покачал головой Ки. - Они были ретрансляторами,
релейными станциями. Они воспринимали Момент Сопричастности из Связующей
Бездны и передавали его всем остальным.
- Всем? - ошеломленно переспросил я. - Даже десяткам и сотням
миллиардов имперских подданных, которые носят крестоформ?
- Носили крестоформ, - поправил Бассин Ки. - Многие верующие после
этого отказались носить паразита Центра в своем теле.
И тут на меня снизошло понимание. Последние моменты жизни Энеи,
открытые каждому, выходили далеко за рамки простых слов, боли пыток и
ужаса - я воспринимал ее мысли, постигал ее понимание истинных мотивов
действий Центра, истинного паразитизма крестоформа, циничного
использования человеческой смерти ради подстегивания нейросетей ИскИнов,
жажды власти кардинала Лурдзамийского, замешательства Мустафы и
абсолютной бесчеловечности Альбедо... Если каждый познал Момент
Сопричастности вместе со мной, когда я вопил и рвался из
противоперегрузочного бака, уносившего меня прочь на тюремном
роботе-факельщике, значит, все человечество пережило ужасающий момент
просветления. И каждый живущий услышал ее последнее "Я люблю тебя,
Рауль!", когда пламя взмыло под потолок.
Солнце садилось. Золотые лучи сияли среди руин. Тень оплавленной
громады замка Святого Ангела протянулась к нам, словно от стеклянного
холма. Энея просила меня развеять ее пепел на Старой Земле, а я не могу
сделать для нее даже этого. Я подвел ее даже после смерти.
- А как же Пасем? - Я посмотрел на Бассина Ки. - На Пасеме у нее не
было учеников, когда... Ох... - Она же отослала отца де Сойю из собора
Святого Петра, она просила его уйти вместе с монахами и затеряться в
этом, таком знакомом ему городе. Когда же он попытался возразить, Энея
сказала: "Ни о чем другом я не прошу, отец. И прошу с любовью и
уважением". И отец де Сойя исчез за пеленой дождя. И стал
ретранслятором, передав последние мучения и прозрения моей единственной
нескольким миллиардам жителей Пасема.
- Ох... - Я не мог заставить себя отвести от него взгляд. - Но в
последний раз, когда я вас видел... через Бездну... вас держали в
криогенной фуге в этом... - Я с омерзением махнул рукой в сторону
оплавленной груды замка Святого Ангела.
- Я и был в криогенной фуге, Рауль, - подтвердил Ки. - Меня держали
там, как мороженую тушу в холодильнике, в подвальной камере недалеко от
того места, где они замучили Энею. Но я ощутил Момент Сопричастности.
Каждый живущий ощутил его - даже если спал, или был в стельку пьян, или
безумен.
Я молча смотрел на него, и сердце мое обливалось кровью. Наконец я
нашел силы задать вопрос:
- И как же вам удалось выбраться? Оттуда? Мы оба повернулись к
руинам Священной Канцелярии.
- Вскоре после Момента Сопричастности вспыхнула революция, -
вздохнул Ки. - Многие - почти все жители Пасема - больше не желали иметь
ничего общего с крестоформом и предательской Церковью, внедрявшей его.
Все же нашлись достаточно циничные личности, которые вступили в сделку с
дьяволом в обмен на физическое возрождение, но миллионы... сотни
миллионов... жаждали причастия и освобождения от крестоформа в первую же
неделю. Верноподданные Священной Империи пытались помешать им. Начались
бои... революция... гражданская война.
- Снова... Как после Падения Порталов три столетия назад.
- Нет. Не настолько скверно. Не забывайте, тому, кто слышит хор
мертвых и голоса живых, больно причинять боль другим. Верноподданных
Империи ничто не сдерживало, но они оказались в меньшинстве.
- И вы называете это сдержанностью? - указал я на развалины. - Вы
говорите, что все это не настолько скверно?
- Революция против Ватикана, Священной Империи и Инквизиции тут ни
при чем, - мрачно проговорил Ки. - Она прошла относительно бескровно.
Лоялисты бежали на "архангелах". Их Новый Ватикан теперь на планете
Мадхья... так, дерьмовая планетка, сейчас ее охраняет половина
Имперского Флота и несколько миллионов лоялистов.
- А это чья работа? - Я окинул взглядом окружающую разруху.
- Техно-Центра. Немез со своими клон-братьями и сестрами уничтожила
город и захватила четыре "архангела". Они спалили нас из космоса, когда
лоялисты удрали. Центр прям кипятком писал. Может, и сейчас писает.
Нам-то что.
Я осторожно поставил скрайбер на белую плиту и огляделся. Все
больше людей выходили из развалин, они держались на почтительном
расстоянии, но разглядывали нас с нескрываемым интересом. Все в рабочей
одежде, а вовсе не в шкурах или лохмотьях. Конечно, сразу ясно, что для
них сейчас трудные времена, но они никакие не дикари. Белобрысый
парнишка застенчиво помахал мне рукой. Я помахал в ответ.
- Да, я ведь так и не ответил на ваш вопрос, - встрепенулся Ки. -
Меня выпустили охранники, они всех узников выпустили, пока тут была
всеобщая неразбериха после Момента Сопричастности. В ту неделю двери
казематов распахнулись перед многими узниками этого рукава Галактики.
После причастия... ну, трудно держать кого-то в заточении или пытать,
если через Связующую Бездну сам получаешь половину чужой боли. А у
Бродяг с Момента Сопричастности дел невпроворот - они заняты оживлением
