здоровьем, словно дожидаясь нашего возвращения.
Я стоял у корабля Консула, в куске города-внутри-Древа, в окружении
старых друзей Энеи. Я говорил о приземлении, интересовался, не хочет ли
кто отправиться с нами, и все это время думал только о маленьком
металлическом контейнере в сумке отца де Сойи.
- Простите, месье Эндимион, - вдруг сказал А.Беттик, подходя ко
мне, - не хотелось бы вас прерывать. - Казалось, голубое лицо старого
друга вот-вот покраснеет от смущения. Так бывало всякий раз, когда ему
приходилось высказывать кому-либо свои возражения. - Но мадемуазель Энея
оставила мне указания на случай, если вы вернетесь на Старую Землю, что
вы, совершенно очевидно, и сделали.
Все молча ждали. Я вообще-то не слышал, чтобы она давала указания
андроиду на "Иггдрасиле". С другой стороны, к концу путешествия там был
страшный шум и полная неразбериха.
А.Беттик откашлялся.
- Мадемуазель Энея говорила, что во время приземления, если таковое
состоится, корабль должен пилотировать Кет Ростин, кроме него, на
планету должны высадиться еще четверо. Она просила меня принести
извинения всем, кто хотел бы спуститься на Старую Землю немедленно. А
особые извинения - самым дорогим друзьям: мадемуазель Рахиль,
мадемуазель Тео. Мадемуазель Энея просила заверить вас, что все вы
будете желанными гостями на Земле ровно через две недели, в последний
день пребывания корабля-дерева на орбите. Кроме того, она просила
сказать, что через два стандартных года... то есть через два земных
года, конечно... всякий, кто будет в состоянии телепортироваться сюда
сам, сможет посетить Старую Землю.
- Через два года? - переспросил я. - Это почему?
- Мадемуазель Энея не объяснила, месье Эндимион, - покачал лысой
головой А.Беттик. - Извините.
- Ну и кому же дозволено спуститься сейчас? - поинтересовался я.
Если моего имени в списке нет, я все равно высажусь, пусть даже вопреки
ее последнему желанию. Пробью себе дорогу силой. Или угоню корабль
Консула.
- Вам, сэр. Она вполне однозначно упомянула вас, месье Эндимион. И
месье Силена, разумеется. Отца де Сойю. И... - Андроид смущенно замялся.
- Продолжай! - бросил я более резко, чем хотел.
- Меня, - договорил А.Беттик.
- Тебя, - повторил я. И тут же все понял. Андроид проделал вместе с
нами долгий путь... был с Энеей даже дольше, чем я, - из-за разницы в
объективном времени, набежавшей во время моей одиночной одиссеи. Более
того, А.Беттик ради нее, ради нас, рисковал жизнью, он потерял руку на
Роще Богов, угодив в западню Немез. Он учился у Энеи еще до того, как
Рахиль и Тео - не говоря уж обо мне - стали ее учениками. Конечно, она
хотела, чтобы ее друг А.Беттик был на Старой Земле, когда ее прах будет
развеян по ветру. Мне стало стыдно.
- Извини, - сказал я. - Ну конечно, ты должен пойти с нами.
А.Беттик едва заметно кивнул.
- Еще две недели, - повернулся я к остальным нашим друзьям. На их
лицах читалось разочарование. - Через две недели мы все будем там,
внизу. И посмотрим, какие сюрпризы приготовили нам львы, медведи и
тигры.
Попрощавшись с нами, тамплиеры, Бродяги и люди покинули островок
Эндимиона, чтобы помахать нам вслед с лестниц и мостов корабля-дерева.
Рахиль уходила последней. Внезапно она обернулась и крепко обняла меня.
- Чертовски надеюсь, что ты достоин этого, - прошептала она.
Понятия не имею, о чем говорила эта пылкая брюнетка. Она - как и
большинство женщин - всегда была для меня загадкой.
- Порядок, - сказал я, и мы все поднялись в башню к Мартину Силену.
Я увидел Старую Землю... Земля... над головой. А потом она вдруг
стала размытой и совсем исчезла - силовое поле башни слилось с полем
дерева, сгустилось, поля разъединились, и город поплыл в пространство,
подталкиваемый ходовыми полями. Тамплиеры и Бродяги устроили пульт
управления в лазарете, и без того забитом реанимационной аппаратурой, и
там стало совсем тесно. Мне почему-то пришло в голову, что, когда эрги
попытаются приземлить целый городок с башней, звездолетом и ведущим в
никуда обрубком моста на планету, лишенную космопортов и диспетчерской
службы, я узнаю о неминуемой катастрофе за секунду до гибели - пойму,
глядя на бесстрастное лицо Кета Ростина, полуприкрытое капюшоном.
Я даже не почувствовал, как мы вошли в атмосферу. Только увидел,
что изменился цвет неба в отверстии башни. И приземления тоже не
почувствовал. Мгновение мы стояли в полной тишине и ждали, а потом Кет
Ростин оторвался от дисплеев, прошептал что-то своим любимым эргам и
повернулся к нам:
- Приземлились.
- Я забыл сказать вам, где мы должны приземлиться, - встрепенулся
я, вспомнив пустыню, которая когда-то была Талиесином. Должно быть,
именно там Энея была счастливее всего. Там мы должны развеять ее прах -
я знал, что это ее прах, но все равно не верил, - развеять на знойном
ветру Аризоны.
Кет Ростин оглянулся на Мартина Силена.
- Я сказал ему, где приземлиться, - прохрипел синтезатор голосом
старого поэта. - Где я родился. И где намерен умереть. А теперь не
будете ли вы все столь любезны перестать ковырять в носу и выкатить меня
отсюда, чтобы я мог взглянуть на небо?
А.Беттик отключил почти всю аппаратуру жизнеобеспечения, оставив
только самое необходимое, и устроил поэта на силовой подвеске. Пока мы
были на корабле-дереве, андроиды, Бродяги и тамплиеры построили от
вершины башни до самого края плиты длинную пологую аппарель. При посадке
она нисколько не пострадала. Когда мы проходили мимо эбеново-черного
звездолета, из динамика прозвучало:
- До свидания, Мартин Силен. Знакомство с вами - большая честь.
Древний старик поднял в приветствии костлявую руку:
- До встречи в аду, Корабль. Покинув город, мы сошли с аппарели и
стояли, глядя на луга и холмы, мало чем отличавшиеся от Пустошей моего
детства. Сила тяжести и давление были такими же, как и четыре года
назад, только воздух здесь оказался куда более влажным, чем в пустыне.
- Где мы? - спросил я, ни к кому не обращаясь. Кет Ростин остался в
башне. Ласковым весенним утром под небо Северного полушария вышли только
андроид, умирающий поэт, отец де Сойя и я.
- Здесь было поместье моей матери, - прошептал синтезатор Мартина
Силена. - В сердце сердца Североамериканского заповедника.
А.Беттик поднял глаза отдатчиков.
- Полагаю, данная местность в дни, предшествующие Большой Ошибке,
называлась Иллинойсом, - проговорил он. - Центр штата, видимо. Прерии
вернулись. Вон те деревья - вязы и каштаны, если не ошибаюсь, -
окончательно исчезли к двадцать первому веку. Река за холмами течет на
юго-юго-восток и впадает в Миссисипи. Полагаю, вы... э-э... прошли часть
этой реки, месье Эндимион.
- Да. - Я вспомнил ненадежный маленький каяк, прощание в Ганнибале
и первый поцелуй Энеи.
Мы ждали. Солнце поднималось все выше. Ветер шелестел в траве.
Где-то за деревьями кричала птица. Я поглядел на Мартина Силена.
- Мальчишка, - проворчал синтезатор, - если ты надеешься, что я
помру по сигналу, только бы спасти тебя от солнечного удара, выкинь это
из своей дерьмовой башки. Я вишу на волоске, но это старый, крепкий и
длинный волосок.
Я с улыбкой притронулся к его костлявому плечу.
- Мальчик? - шепнул поэт.
- Да, сэр.
- Много лет назад ты сказал мне, что твоя старая бабка - ты называл
ее бабушкой - заставляла тебя заучивать "Песни", чтобы от зубов
отскакивали. Это правда?
- Да, сэр.
- Ты можешь вспомнить строки, которые я написал об этом месте...
каким оно было в мои дни?
- Могу попробовать.
Я закрыл глаза. Мне очень хотелось прикоснуться к Бездне, отыскать
эхо этих уроков в голосе бабушки и не мучиться, выуживая строки из
памяти. Но я устоял перед искушением, я пустил в ход мнемонические
приемы, которым она меня учила, и вспомнил мерную поступь стихов. Я
стоял с закрытыми глазами и читал:
Нежно-фиолетовые сумерки розовеют и плавно
перетекают в малиновый рассвет.
Силуэты деревьев у юго-западного края лужайки
кажутся вырезанными из папиросной бумаги.
Небосвод из полупрозрачного фарфора
не пятнает ни единое облачко,
ни единый инверсионный след.
Предрассветная тишина...
Такая тишина
бывает в зале за секунду до того,
как оркестр грянет увертюру.
И, как удар литавр, восход Солнца.
Оранжевые и бежевые тона
вдруг вспыхивают золотом,
а затем медленно остывают,
расцветая всеми оттенками зеленого,
тени листьев, полумрак поддеревьями,
кроны кипарисов и плакучих ив,
тускло-зеленый бархат прогалин.
Поместье матери - наше поместье -
занимало около тысячи акров.
А вокруг него простиралась равнина,
в миллион раз большая.
Лужайки размером с небольшую прерию,
покрытые нежнейшей травкой,
чье мягкое совершенство так и манило
прилечь и вздремнуть.
Величественные, раскидистые деревья -
солнечные часы Земли.
Их тени синхронно поворачиваются:
слитые воедино, они затем разделяются
и сокращаются, отмечая наступление полудня,
и, наконец, на закате дня
вытягиваются на восток.
Королевский дуб.
Гигантские вязы.
Тополя. Кипарисы. Секвойи. Бонсай.
Стволы баньяна тянутся ввысь,
подобно колоннам храма,
крыша которого - небо.
Вдоль каналов и причудливо
извивающихся ручьев
выстроились ивы, ветви которых поют
древнюю погребальную песнь.
Я умолк. Дальше шло нечто совсем туманное. Мне никогда не нравились
эти ложно-лирические строфы, я предпочитал батальные сцены.
Читая, я держал старого поэта за плечо и теперь почувствовал, как
оно обмякло. Я открыл глаза, ожидая увидеть в кровати покойника.
Мартин Силен одарил меня ухмылкой сатира.
- Недурно, недурно, - просипел он. - Недурно для деревенщины. - Его
видеоочки обратились к андроиду и священнику. - Поняли, почему я выбрал
этого мальчика, чтобы он закончил за меня "Песни"? Писатель из него -
дерьмо дерьмом, зато память - как у слона.
Я уж собрался было спросить, что такое слон, и тут мой взгляд упал
на А.Беттика. И в это мгновение, после долгих лет знакомства с вежливым
андроидом, я впервые увидел его таким, каков он есть на самом деле. У
меня отвисла челюсть.
- Что случилось? - с тревогой в голосе спросил отец де Сойя.
Наверное, подумал, что со мной приключился инфаркт.
- Ты, - сказал я А.Беттику. - Ты - Наблюдатель.
- Да, - кивнул андроид.
- Ты один из них... от них... от львов, медведей и тигров.
Священник посмотрел на А.Беттика, потом на ухмыляющегося старика,
потом - снова на андроида.
- Никогда не понимал, почему мадемуазель Энея выбрала эту метафору,
- очень спокойно проговорил А.Беттик. - Я никогда не видел настоящих
львов, медведей или тигров, но у меня сложилось впечатление, что их
объединяет определенная свирепость, совершенно чуждая... э-э... иной
расе, к которой я принадлежу.
- Ты принял образ андроида много веков назад! - Я не сводил с него
глаз. Понимание, внезапное и болезненное, как удар по голове, продолжало
углубляться. - Ты присутствовал при всех ключевых событиях... расцвет
Гегемонии, открытие Гробниц Времени на Гиперионе, Падение
пуль-порталов... Боже милостивый! Ты участвовал в последнем
паломничестве к Шрайку!
А.Беттик слегка склонил свою лысую голову.
