- Если прибыл наблюдать, месье Эндимион, следует находиться там,
где есть что наблюдать.
Я склонился к постели Мартина Силена. Я готов был вытрясти из него
ответ, даже если он уже умер.
- Ты знал об этом, старик?
- Нет. До тех пор, пока он не ушел с тобой, Рауль, - сказал поэт. -
Но когда я прочел через Бездну твою повесть и догадался...
Я отступил от старика.
- О Боже, какой же я был дурак! Ничего не видел! Ничего не понимал!
Какой дурак!
- Нет, - покачал головой отец де Сойя. - Вы просто были влюблены.
Я решительно шагнул к А.Беттику. Не ответь он мне сразу и без
утайки, клянусь, я бы задушил его!
- Ты отец, - сказал я. - Ты лгал, будто не знаешь, где Энея
пропадала почти два года. Ты отец ребенка... очередного мессии.
- Нет, - спокойно ответил андроид. Наблюдатель. Однорукий
Наблюдатель, друг, десятки раз вместе с нами рисковавший жизнью. - Нет,
я не муж Энеи. И не отец.
- Пожалуйста, - прошептал я, - не лги мне.
У меня тряслись руки. Я знал, что он не мог солгать. Он никогда не
лгал.
А.Беттик посмотрел мне в глаза.
- Я не отец, - повторил он. - Отца сейчас нет. Очередного мессии не
было. И ребенка нет.
"Умер. Оба умерли... ее ребенок, ее муж - кем бы или чем бы он ни
был... сама Энея. Моя дорогая девочка. Моя единственная. Ничего не
осталось. Только прах".
Даже когда я принял решение отыскать ребенка, чтобы потом молить
отца-Наблюдателя позволить мне стать его другом и телохранителем, как я
был другом и телохранителем Энеи, даже когда я возродил в себе надежду -
а не будь надежды, мне бы никогда не сбежать из ящика Шредингера, - даже
тогда в самой глубине сознания я знал: во вселенной нет ребенка моей
возлюбленной... Я бы непременно расслышал в Бездне музыку его души,
словно фугу Баха... ребенка нет. Все, что осталось, - ее пепел.
Я обернулся к отцу де Сойе. Да, теперь я уже готов был прикоснуться
к цилиндру с прахом Энеи и, почувствовав холод стали, признать: та, кого
я любил, ушла навсегда. Я один найду место, где надо развеять ее прах.
Дойду, если понадобится, до Аризоны... Или туда, где был Ганнибал... где
был наш первый поцелуй. Возможно, именно там она была счастливее всего.
- Где контейнер? - с трудом проговорил я.
- Я не взял его, - ответил священник.
- Где он? - Я не злился, просто я очень устал. - Я схожу за ним в
башню.
Отец Федерико де Сойя сделал глубокий вдох и покачал головой.
- Я оставил его на корабле, Рауль. Не забыл, а специально оставил.
Я недоуменно уставился на священника. А потом заметил, что и он, и
А.Беттик, и даже старый поэт - все повернули головы к обрыву над рекой.
Бывает так: на солнце набежит тень, а потом вдруг упадет на землю,
пробившись сквозь тучи, удивительно яркий луч, и на мгновение все
озарится и заиграет волшебными красками. Вот так озарились вдруг для
меня две фигуры, несколько долгих секунд хранившие неподвижность. А
потом та, что поменьше, стремительно зашагала к нам и, не выдержав,
сорвалась на бег.
Конечно, рослого субъекта нетрудно было узнать даже с такого
расстояния - солнечные блики играли на хромированной броне, красные
глаза горели угольями, сверкали шипы, клинки и пальцы-кинжалы. Но я не
стал долго разглядывать неподвижного Шрайка. Шрайк сделал свое дело. Он
перенесся сквозь время с такой же легкостью, как я теперь переношусь
сквозь пространство. Он доставил ее сюда.
Последние тридцать метров Энея мчалась во весь дух. С тех пор как я
видел ее в последний раз, она словно помолодела на три года, стряхнула с
себя бремя горестей и забот; золотые, выгоревшие на солнце волосы были
небрежно стянуты на затылке. Нет, вдруг понял я, она не помолодела,
просто она сейчас почти на три года моложе - ей только-только
исполнилось двадцать; для нее с момента нашего расставания в Ганнибале
прошло лишь четыре года.
Она расцеловала А.Беттика, обняла отца де Сойю, склонилась к
старому поэту, а потом обернулась ко мне.
А я словно прирос к месту.
И тогда она подошла ко мне и поднялась на цыпочки. Она всегда
поднималась на цыпочки, когда хотела поцеловать меня в щеку.
Но только сейчас она поцеловала меня в губы.
- Прости, Рауль, - прошептала она. - Мне очень жаль, что тебе
пришлось пережить такое. И всем остальным.
И она еще просит у меня прощения! Она, прекрасно знавшая о подвале
в замке Святого Ангела, о клонах Немез, что будут кружить вокруг ее
обнаженного тела, о вздымающемся стеной пламени... Энея провела рукой по
моей щеке.
- Рауль, милый. Это я. Я здесь. Еще целый год, одиннадцать месяцев,
двадцать три дня и шесть часов я буду с тобой. И никогда больше не
упомяну об оставшемся у нас времени. У нас впереди вечность. Мы всегда
будем вместе. И наш ребенок тоже будет с тобой.
Наш ребенок. Нет, не мессия, рожденный по необходимости. Не от
брака с Наблюдателем. Наш ребенок. Наш человеческий ребенок, способный
ошибаться, способный упасть, расквасить себе нос и расплакаться.
- Рауль! - позвала Энея.
- Привет, детка, - выдохнул я и подхватил ее на руки.
35
Мартин Силен умер на следующий день, под вечер, через несколько
часов после того, как мы с Энеей обвенчались. Венчал нас, конечно, отец
де Сойя. А перед закатом он отслужил мессу за упокой души старого поэта.
Мы похоронили Силена на высоком, поросшем травой берегу реки,
оттуда открывался чудесный вид на прерию и далекие леса. Рядом с тем
местом, где стоял когда-то дом его матери. Мы вырыли глубокую могилу -
поблизости рыскали звери, ночью был слышен вой волков, а потом принесли
туда тяжелые камни и сложили надгробие. Энея высекла на плите даты
рождения и смерти поэта - он прожил без малого тысячу лет, - его имя, а
внизу добавила просто "НАШ ПОЭТ".
Шрайк неподвижно стоял на поросшем травой холме. Он стоял так и в
полдень, во время венчания, и потом, когда умер старый поэт, и на закате
во время панихиды, и когда мы хоронили Мартина Силена - хоронили
буквально в двадцати метрах от этого существа, высившегося над обрывом,
словно утыканный шипами, закованный в серебристые латы часовой. Но когда
мы уходили, Шрайк медленно приблизился к могиле и замер, склонив голову
над свежим холмиком. Последние отсветы догорающей зари рдели на его
блестящих доспехах и отражались в рубиновых глазах. Больше он не
шелохнулся.
Отец де Сойя и Кет Ростин уговаривали нас остаться на ночь в башне,
но у нас с Энеей имелись другие планы. Мы позаимствовали на корабле
Консула кое-какое экспедиционное снаряжение, надувной плотик, охотничье
ружье и массу сублимированных продуктов - на случай неудачной охоты - и
погрузили все в два тяжеленных рюкзака.
Стоя на самом краю городской плиты, мы смотрели на сумеречный мир
трав и лесов. На фоне закатного неба чернел могильный холм Мартина
Силена.
- Скоро совсем стемнеет, - беспокоился отец де Сойя.
- У нас есть фонарь, - ухмыльнулась Энея.
- Там дикие звери, - не унимался священник. - Этот вой вчера
ночью... Бог знает, что за хищники сейчас пробуждаются.
- Это Земля, - сказал я. - Я уложу из ружья любого хищника, разве
что кроме гризли.
- А если вы как раз на гризли и наткнетесь? Кроме того, вы можете
заблудиться. Тут нет ни дорог, ни городов. И мостов нет. Как вы
собираетесь переправляться через реки?
- Федерико! - Энея ласково взяла священника за запястье. - Это ведь
наша брачная ночь.
- А-а. - Он поспешно обнял Энею, пожал мне руку и отступил.
- Мадемуазель Энея, месье Эндимион, могу я внести предложение? -
робко спросил А.Беттик. Приладив на пояс ножны, я поднял голову.
- Не хочешь ли ты рассказать нам, что ваш народ по ту сторону
Связующей Бездны наметил для Земли на ближайшие годы?
- Э-э... нет, - смутился андроид. - На самом деле предложение более
походит на скромный свадебный подарок. - Он вручил нам кожаный тубус.
Я сразу узнал его. И Энея тоже. Опустившись на четвереньки, мы
извлекли из футляра ковер-самолет и раскатали его на траве.
Он включился от первого же прикосновения, зависнув в метре от
земли. Мы забросили на ковер рюкзаки, надежно принайтовали их, положили
ружье, а потом я сел перед рюкзаками, скрестив ноги, а Энея устроилась у
меня на коленях.
- Он перенесет нас через реки и спасет от хищников, - сказала она.
- А лагерь мы разобьем где-нибудь неподалеку. Прямо за рекой, за
пределами слышимости.
- За пределами слышимости? - переспросил иезуит. - Но к чему
останавливаться поблизости, если мы не сможем вас услышать? Что, если вы
будете звать на помощь и... ох. - Он покраснел.
Энея обняла священника. Потом пожала руку Кету Ростину.
- Я буду очень признательна, если через две недели вы позволите
Рахили и всем прочим телепортироваться сюда. Если захотят, они могут
взять корабль Консула и спуститься на нем. Мы будем ждать их в полдень у
могилы дядюшки Мартина. Они здесь желанные гости. А через два года
всякий, кто в состоянии телепортироваться сюда сам, сможет в течение
месяца гулять по Земле. Но не дольше. И никаких построек - ни домов, ни
городов, ни дорог, ни заборов. Два года... - Она улыбнулась, глядя на
меня: - Я разработала с тиграми, львами и медведями кое-какие планы. Еще
несколько лет - и здесь начнется что-то очень интересное. Но эти два
года Земля принадлежит нам - Раулю и мне. Истинный Глас Древа, не будете
ли вы так любезны, возвращаясь на корабль, установить огромный знак
"ВХОД ВОСПРЕЩЕН"?
- Непременно, - кивнул тамплиер и направился к башне готовить эргов
к взлету.
Мы устроились на ковре. Я крепко обнял Энею. Теперь я еще долго не
разомкну объятий. Один год, одиннадцать месяцев, неделя и шесть часов
для того, кто этого хочет, могут стать вечностью. Вечностью может стать
и день. И даже час.
Отец де Сойя благословил нас.
- Я могу чем-нибудь помочь вам? - спросил он. - Если надо, я мог бы
переправить вам на Старую Землю какие-либо припасы.
Я покачал головой:
- Спасибо, отец. Все, что нужно, у нас с собой - лагерное
снаряжение, корабельная аптечка, надувной плот, ружье. Я ведь недаром
был проводником у охотников на Гиперионе.
- У меня есть одна просьба, - оживилась Энея. В уголке рта у нее
угнездилась озорная ямочка, как всякий раз, когда она затевала очередную
шалость.
- Что угодно, - улыбнулся отец де Сойя.
- Если бы вы вернулись где-нибудь через год... Мне может
понадобиться хорошая акушерка. У вас как раз хватит времени заполнить
пробелы в своем образовании.
Отец де Сойя побледнел, хотел было что-то сказать, потом передумал
и мрачно кивнул.
- Я шучу, - рассмеялась Энея, взяв его за руку. - Дорже Пхамо и Дем
Лоа уже согласились телепортироваться сюда, если понадобится. - Она
оглянулась на меня. - А они понадобятся.
Святой отец вздохнул, возложил ладонь на голову Энеи в прощальном
благословении и медленно двинулся прочь по городской плите. Мы смотрели
ему вслед, пока он не скрылся в сумерках.
- А что станет с его Церковью? - тихонько спросил я у Энеи.
Она покачала головой.
- Что бы с ней ни стало, у нее появился шанс начать сначала...
вновь открыть свою душу. - Энея улыбнулась мне, глядя через плечо. - И у
нас - тоже.
У меня отчаянно колотилось сердце, но я все-таки нашел силы
заговорить:
- Детка!
Энея повернула голову, прижавшись щекой к моей груди, и
выжидательно посмотрела на меня.
- Мальчик или девочка? Я ведь так и не спросил.
- О чем ты? - удивленно переспросила Энея.
