столкнул лбами и уронил на каменные плиты.
- Энея!
Она снова была на ногах, вырвавшись из рук гвардейца, но двое
полицейских в черных доспехах преградили ей путь. Прихожане вопили.
Огромный орган вдруг всхлипнул, как роженица. Агент безопасности
выстрелил в Энею с пяти метров. Она крутнулась. Женщина в черных
доспехах ударом дубинки сшибла мою любимую и навалилась на нее, завернув
ей руки за спину.
Одним ударом я отбросил эту суку на пять метров. Стражник врезал
мне пикой в живот. Летучий агент всадил в меня парализующий заряд.
Парализаторы должны действовать мгновенно, гарантированно мгновенно, но
я успел вцепиться в глотку ближайшему гвардейцу и не разжимал рук, пока
в меня не всадили еще один заряд, а потом еще. Конвульсивно дернувшись,
я повалился на пол и наделал в штаны. Последнее, что я помню, была
горячая струя, изливающаяся из брюк прямо на плиты собора Святого Петра.
Я ничего не почувствовал, когда дюжина полицейских навалилась мне
на спину, прижав мои руки к полу. Я не почувствовал даже, как с маху
ударился лбом о камень, рассекая кожу от бровей до волос.
В последние секунды угасающее сознание пассивно регистрировало все,
что попадалось мне на глаза: мельтешение черных подошв армейских сапог,
упавший берет швейцарского гвардейца, снова подошвы. Я знал, что Энея
упала слева от меня, но был не в состоянии даже повернуть голову, чтобы
взглянуть на нее в последний раз.
Они поволокли меня прочь, оставляя след из крови, мочи и слюны. Но
мне уже было все равно.
И это - конец моей истории.
Во время так называемого "суда" - десятиминутного фарса перед
облаченными в черные сутаны судьями Священной Канцелярии - я был в
сознании, но обезврежен нейроблокираторами. Меня приговорили к смерти.
Никто не хотел брать грех на душу, приводя приговор в исполнение, - меня
просто-напросто сунули в "кошачий ящик" Шредингера, вращающийся на
орбите около планеты-лабиринта Армагаст - она сейчас в карантине.
Приговор приведут в исполнение непреложные законы физики и квантовой
механики.
Сразу после суда меня отправили туда на высокоперегрузочном
беспилотном роботе-факельщике с двигателем Хоукинга - два месяца пути по
объективному времени. Где бы ни была Энея, что бы с ней ни случилось,
моя помощь опоздала на целых два месяца. Я очнулся от наркотического
забытья, лишь когда запечатали силовую оболочку моего узилища.
А потом я впал в безумие на долгие дни... а может, и месяцы. А
потом долгие дни и месяцы я начитывал свою историю на скрайбер,
обнаружившийся в моей тесной яйцевидной тюрьме. Наверное, мои палачи
знали, что скрайбер послужит перед смертью дополнительным наказанием -
ведь я снова и снова вынужден пускать свои жалкие листочки микровелена в
переработку, как змея, пожирающая собственный хвост, зная, что никто и
никогда не доберется до информации, записанной на микрочипе.
Я с самого начала сказал тебе, мой непредполагаемый читатель, что
не стоило даже приступать к чтению. Я говорил, что, если тебя интересует
ее или моя участь, ты взял в руки не тот документ. Меня не было с ней,
когда наступила развязка, мой финал сейчас гораздо ближе, чем тогда,
когда я диктовал первые строки.
[Меня с ней не было.
Меня с ней не было.]
О Господи Иисусе, Бог Моисея, Аллах, Будда, Зевс, Мюир, Элвис,
Христос... если кто-то из вас существует, или когда-либо существовал,
или смог удержать в своих мертвых ладонях хоть крупицу могущества...
пожалуйста, сделайте так, чтоб я умер сейчас. Сейчас. Пусть детектор
зарегистрирует частицу, пусть газ наполнит камеру. Сейчас.
[Меня с ней не было.]
31
Я лгал вам.
Я сказал в начале этого повествования, что меня не было рядом с
Энеей в последнем акте трагедии, и еще раз повторил, что меня с ней не
было, - не помню когда, но повторил. Я думал тогда, что подвожу итог
всему.
Я лгал умолчанием, как сказал бы священник христианской Церкви.
Я лгал, потому что не хотел говорить об этом, описывать, вновь
переживать, не хотел верить. Но теперь я знаю - я должен, должен это
сделать. Я переживал это час за часом, все время своего заточения здесь,
в ящике Шредингера. И я-то верил, поверил с той минуты, как разделил
все, что случилось с моей единственной, моей любимой Энеей.
Я знал, еще до отправки с Пасема знал, какая участь уготована моей
милой девочке. Приняв и поверив, я должен - как того требует истина в
изложении фактов и в память нашей любви, - должен все описать.
Это пришло, когда я, одурманенный наркотиками, болтался в
противоперегрузочном баке робота-корабля, через час после
десятиминутного суда Инквизиции. И я знал: то, что я слышу, чувствую,
вижу, - все это действительно происходит именно сейчас, что только моя
близость с Энеей и способность понять язык живых дали мне такую силу
сопереживания. Когда все закончилось, я орал, рвал шланги
жизнеобеспечения, молотил кулаками в стены бака, бился головой, пока
вода не побурела от крови. Я пытался сорвать осмотическую маску,
облепившую лицо как паразит, высасывающий мое дыхание, но не смог. Три
часа я вопил и метался, измочалив себя до потери сознания, тысячу раз
переживал - и разделял с ней эти минуты и тысячу раз кричал от боли,
пока робот не впрыснул снотворное, погрузив меня в криогенную фугу, -
звездолет достиг точки перехода для скачка к системе Армагаста.
Очнулся я уже в "кошачьем ящике" Шредингера. Робот-корабль загрузил
меня в энергетическую оболочку и запустил ее на орбиту. Некоторое время
я пребывал в растерянности - может, все то, что я разделил с Энеей,
привиделось мне в страшном сне? Но нет, подлинность этих мгновений
обрушилась на меня, вновь заставив кричать от боли. Видимо, я пребывал в
полном безумии не один месяц.
Вот что довело меня до помешательства.
Энею тоже утащили из собора Святого Петра и тоже всю в крови и без
сознания, но ее не накачали наркотиками. Она пришла в себя - и это
сопереживание ее пробуждению было явственнее, чем все, что я когда-либо
мог вызвать в своей памяти. Каменные стены громадного круглого зала
уходили ввысь на десятки метров. Тусклый свет лился сквозь окно на
потолке. Энея решила, что свет - обман зрения и зал находится скорее
всего где-то глубоко под землей.
Пока я был без сознания, медики привели меня в приличный вид для
десятиминутного суда, но об Энее никто не позаботился: разбитое лицо
болело, левый глаз едва открывался, правый плохо видел из-за контузии,
губы распухли. С нее сорвали одежду, выставив на обозрение синяки,
ссадины и порезы.
Ее привязали к ржавому железному каркасу, подвешенному на цепях,
спускавшихся с потолка. Ее руки и ноги безжалостно пристегнули и
прикрутили к раме. Ее ступни оказались в нескольких дюймах от
решетчатого пола. Головой она могла двигать свободно.
В круглом зале почти пусто - только большое мусорное ведро с
пластиковым пакетом справа от ржавого кресла, а слева - ржавый поднос с
инструментами: древние зубные долота и клещи, скальпели, хирургические
ножовки, какие-то длиннющие щипцы, мотки колючей проволоки, длинные
ножницы, короткие зубчатые ножницы, бутылки с темной жидкостью, тюбики,
иглы, суровые нитки и молоток. Но еще страшнее то, что под ней, -
решетка, а под решеткой ряды крохотных голубых язычков пламени.
В воздухе пахло газом.
Энея дернулась, попробовав ослабить веревки, - бесполезно, только
боль пульсирующими ударами отозвалась в стянутых лодыжках и запястьях.
Она бессильно откинула голову на железную раму и стала ждать, что будет
дальше. Волосы сбились в колтун, на затылке была громадная шишка, а чуть
пониже - еще одна. Перед глазами все поплыло, и Энея с трудом справилась
с приступом тошноты.
Но вот открылась потайная дверца, и вошла Радаманта Немез.
Направилась к Энее, остановилась справа от края решетки. Следом - еще
одна Радаманта Немез вошла и встала слева. Еще две Немез заняли место
позади первых. Никто не проронил ни слова. Энея не делала попыток
заговорить первой.
Все замерли в ожидании - и вот воздух замерцал, и перед Энеей
материализовался Джон Доменико кардинал Мустафа - голографический образ
в натуральную величину. Иллюзия физического присутствия была бы полной,
если б не отсутствие на голограмме кресла, и потому казалось, что
кардинал парит в воздухе. Выглядел Мустафа куда более молодым и
здоровым, чем на Тянь-Шане. Секунды через три к нему присоединились
массивный кардинал в алом облачении и худой, словно чахоточный,
священник. А еще мгновение спустя через настоящую дверь в настоящей
стене настоящей темницы вошел высокий симпатичный мужчина в сером, с
иголочки, костюме и остановился рядом с голограммами. Мустафа и второй
кардинал продолжали сидеть в невидимых креслах. Епископ и мужчина в
сером стояли поодаль.
- Мадемуазель Энея, - заговорил Великий Инквизитор, - позвольте вам
представить госсекретаря Ватикана его преосвященство кардинала
Лурдзамийского, помощника госсекретаря монсеньора Лукаса Одди и нашего
многоуважаемого советника Альбедо.
- Где я? - спросила Энея. Ей пришлось повторить вопрос дважды -
разбитые губы не слушались.
- Сначала, моя дорогая, мы ответим на все ваши вопросы. А потом вы
ответите на наши. За это я ручаюсь. Что же до ответа на первый вопрос,
вы находитесь в тайной... э-э... комнате переговоров... в замке Святого
Ангела, на правом берегу нового Тибра, неподалеку от Ватикана, все еще
на планете Пасем.
- Где Рауль?
- Рауль? - переспросил Великий Инквизитор. - А-а, это тот
неудачливый телохранитель? В данный момент, полагаю, он завершил беседу
со Священной Канцелярией и находится на борту корабля, который вот-вот
покинет нашу замечательную систему. Он вам нужен, дорогая? Тогда мы
быстро все уладим, и его вернут в замок Святого Ангела.
- Да нет, не нужен, - пробормотала Энея, и слова ее отозвались во
мне мучительной болью, но вот боль отступила, и я ощутил то, что она
прятала за безразличием слов: заботу и тревогу.
- Как пожелаете. Сегодня мы хотим побеседовать именно с вами. Как
вы себя чувствуете?
Энея промолчала.
- Что ж, - вздохнул Великий Инквизитор, - вряд ли вы рассчитывали
на безнаказанность, осмелившись напасть на святого отца в соборе Святого
Петра.
Энея что-то пролепетала.
- Что-что, моя дорогая? Мы не поняли. - Мустафа самодовольно
усмехнулся.
- Я... не... нападала... на... Папу.
Кардинал развел руками:
- Ну, если вы так считаете, мадемуазель Энея... Однако ваши
намерения отнюдь не выглядели дружелюбными. Что же вы замышляли, когда
бежали к святому отцу по центральному проходу?
- Я хотела предупредить его.
Слушая Великого Инквизитора, Энея частью сознания оценивала свое
состояние: множество серьезных ушибов, но переломов нет. На рассеченное
шпагой бедро нужно наложить швы, и на грудь тоже. Но в организме
какие-то серьезные неполадки... Может, внутреннее кровотечение? Нет,
вряд ли. Видимо, впрыснули что-то чужеродное.
- О чем предупредить? - ласково спросил кардинал Мустафа.
Энея повернула голову, посмотрела здоровым глазом на кардинала
Лурдзаминского, на советника Альбедо. И ничего не сказала.
- О чем предупредить? - повторил свой вопрос кардинал.
Не дождавшись ответа, Великий Инквизитор кивнул ближайшему клону
Немез. Неестественно бледная темноволосая женщина медленно подошла к
