воскрес из мертвых; и Его царство и сила и слава во веки веков (лат.).]
- Иисус Христос действительно воскрес из мертвых, - мягко сказала
Энея, щурясь от ярких бликов, отбрасываемых крестом. - И вы просто
обязаны славить его. И конечно, ему принадлежит царство, если вы того
пожелаете. Но в его намерения вовсе не входило, чтобы умерших оживляли,
как лабораторных крыс, по прихоти мыслящих машин...
- Немез! - закричал Альбедо. На сей раз никто не стал его
останавливать. Немез неспешно подошла к решетке, отрастила
пятисантиметровые когти и располосовала щеки Энеи от глаз до подбородка,
обнажив кости скул моей любимой. Испустив долгий, мучительный стон, Энея
без сил обвисла на крестовине. Немез склонилась к ней, оскалив в ухмылке
острые зубы. От ее дыхания несло тухлятиной.
- Отгрызи ей нос и веки, - приказал Альбедо. - И помедленнее.
- Нет! - Мустафа вскочил на ноги и бросился вперед, пытаясь
остановить Немез. Бесплотные голографические руки прошли сквозь вполне
материальное тело киборга.
- Минуточку. - Советник Альбедо поднял палец, и Немез замерла.
- Это чудовищно! - выкрикнул Великий Инквизитор. - Как и то, что вы
сделали со мной.
- Было принято решение преподать вам урок, ваше преосвященство, -
пожал плечами Альбедо.
Мустафа затрясся от ярости.
- Так вы и в самом деле считаете себя нашими хозяевами?
- Мы всегда были вашими хозяевами, - терпеливо вздохнул советник
Альбедо. - Вы - гниющая плоть, вместилище обезьяньих мозгов... болтливые
приматы, которые начинают разлагаться с момента рождения. Ваше
единственное предназначение во Вселенной - служить повитухами высших
форм разума. Тех, кто воистину бессмертен.
- Центр... - брезгливо процедил кардинал Мустафа.
- Отойдите, - распорядился Альбедо, - или...
- Или что? - рассмеялся Великий Инквизитор. - Или будете пытать
меня, как эту несчастную, введенную в заблуждение? Или заставите свое
чудовище снова забить меня до смерти? - Мустафа ткнул голографической
рукой сначала в Немез, потом - в Альбедо и, продолжая смеяться,
обернулся к Энее. - Ты все равно мертва, дитя. Скажи этому лишенному
души существу то, что оно хочет знать, и мы положим конец твоим мучениям
за считанные секунды, без...
- Молчать! - рявкнул Альбедо, вытянув руку и сомкнув пальцы в
кулак.
Кардинал Мустафа застонал, схватился за сердце и рухнул на пол. Его
голографический образ прокатился сквозь ноги Немез к окровавленным
стопам Энеи и погас.
Кардинал Лурдзамийский и монсеньор Одди, сохраняя полнейшую
невозмутимость, повернулись к Альбедо.
- Советник, - сказал госсекретарь вкрадчивым, заискивающим тоном, -
не позволите ли мне вкратце допросить ее? Если мы не преуспеем, вы
сможете сделать с ней что пожелаете.
Одно долгое мгновение Альбедо холодно-изучающе смотрел на
кардинала, потом хлопнул Немез по плечу, и та отступила.
Лурдзамийский потянулся к изувеченной руке Энеи, словно желая
пожать ее. Голографические пальцы погрузились в истерзанную плоть.
- Qued petis? - шепнул кардинал, и в десяти световых минутах от
них, вопя и мечась в противоперегрузочном баке, я понял через знание
Энеи: "Чего ты ищешь?"
- Virtutes, - прошептала Энея. - Concede mihi virtutes, quibus
indigeo, valeum impere.
"Силы. Мне нужны силы довести до конца то, что задумала".
- Desiderium tuum grave est ("Серьезное решение"), - ответил
кардинал. - Quid ultra quaeris? ("Чего еще ты ищешь?")
Сморгнув кровь со здорового глаза, чтобы видеть собеседника, она
негромко, но решительно произнесла:
- Quaero togam pacem. ("Я ищу мира".)
Советник Альбедо снова рассмеялся.
- Ваше преосвященство, - саркастически заметил он, - неужели вы
полагаете, что я не знаю латыни?
Кардинал Лурдзамийский оглянулся на человека в сером.
- Напротив, советник, я нисколько не сомневаюсь в ваших познаниях.
Ее дух почти сломлен. Это видно по лицу. Но более всего она боится
огня... А не зверя, которому вы хотите ее скормить.
Альбедо скептически посмотрел на него.
- Дайте мне пять минут, советник, - попросил кардинал. - Если не
поможет огонь, натравите на нее своего зверя.
- Три минуты. - Альбедо отступил к Немез. Лурдзамийский попятился
шагов на пять.
- Дитя! - Он снова перешел на стандартный английский. - Боюсь, тебе
будет очень больно.
Он повел голографической рукой в воздухе, и из-под решетки вырвался
столб синего пламени, опалившего голые ступни Энеи. Кожа запылала,
обуглилась и потрескалась. В каземате запахло паленым мясом.
Энея, крича, рвалась из оков. Нижний конец железной крестовины
раскалился, обжигая икры и бедра. Кожа вздулась волдырями.
Кардинал Лурдзамийский снова повел рукой, и пламя ушло под решетку;
синие язычки словно притаились и сверкали как глаза голодных хищников.
- Ты испытала лишь малую боль, - вкрадчиво проговорил кардинал. -
Как ни прискорбно, но при сильных ожогах боль не стихает, даже когда
сгорают нервы и кожа. Говорят, это самая мучительная смерть.
Энея скрипнула зубами, удерживая крик. Кровь из разодранных щек
капала на грудь... грудь, которую я ласкал и целовал... Заточенный в
противоперегрузочном саркофаге в миллионах километров от нее, я вопил и
неистовствовал в окружающем безмолвии.
- Телепортируйся прочь от всего этого, - ступив на решетку,
посоветовал Альбедо. - Телепортируйся на корабль, который несет Рауля
навстречу верной гибели, и освободи его. Телепортируйся на корабль
Консула. Автохирург вылечит тебя. Ты проживешь с любимым долгие годы.
Иначе тебе придется из-за своего упрямства медленно умирать в ужасных
муках здесь, а Раулю из-за тебя - умирать жуткой смертью где-то далеко.
Ты больше никогда не увидишь его. Никогда не услышишь его голос.
Телепортируйся, Энея. Спасайся, пока не поздно. Спасай своего любимого.
Через минуту этот человек сожжет твои ноги и руки, оставив только
обугленные кости. Но умереть мы тебе не позволим. Я натравлю на тебя
Немез, и она будет пожирать тебя. Телепортируйся, Энея. Прямо сейчас.
- Энея, - возгласил кардинал Лурдзамийский, - es igitur paratus?
("Итак, ты готова?")
- In nomine Humanitis, ergo paratus sum, - глядя кардиналу в глаза,
отвечала Энея. "Во имя Человечества - готова".
Кардинал Лурдзамийский взмахнул рукой. Все горелки взревели
одновременно. Пламя поглотило мою любимую и кибрида Альбедо.
Пожираемое огнем тело Энеи выгнулось в мучительной агонии.
- Нет!!! - взревел Альбедо из пламени и бросился прочь от
охваченной огнем решетки. Синтетическая плоть пылала, отваливаясь от
синтетических костей. Дорогой костюм горящими лохмотьями взлетел к
потолку, классическое лицо оплавилось, стекая на грудь. - Нет, черт тебя
подери! - Он потянулся пылающими пальцами к горлу кардинала.
Руки Альбедо прошли сквозь голограмму. Вглядываясь сквозь пламя в
лицо Энеи, кардинал поднял правую руку:
- Miserecordiam Dei... in nomine Patris, et Filia, et Spiritu
Sanctus. [Помилуй, Господи... во имя Отца и Сына и Святого Духа.]
Это были последние слова, которые она услышала. Пламя поглотило ее
лицо. Волосы вспыхнули факелом. На миг все затмило ослепительно
оранжевое сияние, а потом наступила тьма.
Но я чувствовал боль ее последних мгновений. И слышал ее мысли,
будто крик - нет, шепот в моем сознании.
["Рауль, я люблю тебя".]
А потом жар усилился, боль умножилась, ее ощущение жизни, любви и
долга вознеслось над пламенем, уходя в небеса, - и Энея умерла.
Мгновение ее смерти обрушилось на меня как взрыв... образы, звуки -
все исчезло. В этот миг из вселенной исчезло все, ради чего стоило жить.
Я больше не кричал. Я прекратил биться о стены и безвольно завис в
невесомости, чувствуя, как опорожняется бак, как в мои жилы вливаются
наркотики, как присасываются ко мне шланги, словно пиявки и черви,
пожирающие еще живую плоть. Мне было наплевать.
Энея мертва.
Факельщик перешел в квантовое состояние. Очнулся я уже в
Шредингеровой камере смертников.
Наплевать. Энея мертва.
32
В моей камере нет ни часов, ни календаря. Не знаю, сколько дней,
недель, месяцев я пробыл за гранью безумия. Может, я провел без сна
много суток. Может, проспал несколько недель. Не знаю.
Но день за днем, час за часом, минута за минутой цианид и
вероятностные законы все не желали отнимать у меня жизнь, и тогда я
взялся за это повествование. Я не знаю, зачем мои тюремщики снабдили
меня грифельным скрайбером, стилом, принтером и микровеленом. Может,
полагали, что приговоренный захочет письменно исповедаться или хоть
как-то излить бессильный гнев. Может, считали подобное изложение всех
своих прегрешений и бедствий, радостей и утрат дополнительным
наказанием. В какой-то мере так оно и было. Но не только. Я обрел в этом
свое спасение. Я не сошел с ума, не покончил с собой в порыве отчаяния.
Я уберег свои воспоминания об Энее, вытянул их из болота кошмара - и
вновь увидел ее живой, исполненной радости бытия. Я возвращался в те
дни, когда мы были вместе, вспоминал наше долгое странствие, думал о ее
миссии и размышлял над ее вестью - такой короткой, законченной и
невероятно прямолинейной, - вестью мне и всему человечеству. Фактически
это спасло мне жизнь.
Только приступив к этому повествованию, я обнаружил, что теперь
обладаю способностью понимания и сопереживания мыслям и действиям
каждого участника нашей долгой одиссеи и проигранной битвы. Я знал, что
обязан этим Энее, научившей меня языку живых и мертвых. Я по-прежнему
встречался с умершими и во сне, и наяву: мама часто разговаривала со
мной, я постигал муку и мудрость тех, кто еще жил, и тех, кто уже давно
умер, но более всего меня занимали воспоминания и ощущения тех, чьи пути
пересеклись с Энеей.
За все время ожидания смерти в "кошачьем ящике" я ни разу не слышал
мыслей людей, живущих за стенами моей камеры - видимо, виной тому была
энергетическая оболочка, - зато я довольно быстро научился приглушать
шум несметного числа голосов, резонирующих в Связующей Бездне, и
сосредоточиваться только на воспоминаниях тех - и мертвых, и живых, -
кто принял участие в истории Энеи. Вот так я и постиг в какой-то мере
мысли и мотивации людей, столь от меня отличных, что их можно считать
представителями иного вида: кардиналов Симона Августино Лурдзамийского и
Джона Доменико Мустафы, Ленара Хойта - в инкарнации Папы Юлия и Папы
Урбана Шестнадцатого, торговцев Кендзо Исодзаки и Анны Пелли Коньяни,
священников и воинов - отца де Сойи, сержанта Грегориуса, капитана
Марджет Ву и старпома Хогана Жабера. Некоторые из них присутствуют в
Связующей Бездне в виде пустот, разрывов и дыр - ИскИны, советник
Альбедо, Немез и ей подобные, - но я проследил перемещения и действия
этих существ по перемещению пробелов в матрице чувственных ощущений,
чем, собственно, и является Бездна, подобным же образом можно увидеть
абрис человека-невидимки во время сильного дождя. Таким вот способом, да
еще вслушиваясь в тихий шепот мертвых, я воссоздал картину избиения
невинных на Седьмой Дракона, услышал свистящее шипение и увидел
смертоносные действия Скиллы, Гиеса, Бриарея и Немез на
Витус-Грей-Балиане Б. Но как бы ни были омерзительны эти погружения в
вакуум и кошмар, они с лихвой искупались вновь пережитым ощущением
дружбы и тепла при встрече с Дем Лоа, Дем Риа, отцом Главком, Хетом
Мастином, А.Беттиком... Многих я смог найти только в своей памяти - это
