пробуждения. Капитана переполняла радость, которую невозможно выразить
словами.
Месса началась с фанфар, которые пронзили тишину точно сверкающие
лезвия. К ликующей музыке присоединился хор, торжественно зазвучал
орган, ослепительно-яркие огни выхватили из мрака Папу и его свиту.
"Как молодо он выглядит!" - подумалось капитану де Сойе. Папе Юлию
Четырнадцатому было слегка за шестьдесят, однако на святейшем престоле
он восседал свыше двухсот пятидесяти лет, за исключением того времени,
которое было потрачено на восемь воскрешении. Он стал первосвященником
под именем Юлия Шестого, после восьмидесятичетырехлетнего правления
антипапы Тейяра Первого, и всякий раз, воскресая, брал себе то же имя.
Наблюдая за Папой, де Сойя вспоминал историю Юлия, обе ее версии -
официальную и ту, что изложена в запрещенных "Песнях" (которые, кстати
сказать, прочитывает всякий обученный грамоте подросток).
Согласно обеим версиям, когда-то Папу Юлия звали Ленар Хойт и в
истинную веру он обратился под влиянием Поля Дюре, археолога-иезуита и
наделенного харизмой теолога. Дюре являлся поборником учения Святого
Тейяра, по которому человечество в состоянии эволюционировать к
божественности; допущенный к престолу святого Петра после Падения, Дюре
утверждал даже, что люди могут стать богами. Приняв сан и имя Юлия
Шестого, Ленар Хойт беспощадно искоренил эту гнусную ересь.
Обе версии сходились также и в том, что именно отец Дюре, находясь
в ссылке на Гиперионе, обнаружил симбиота, получившего название
крестоформа. А вот дальше начинались разночтения. Если верить поэме,
Дюре получил крестоформ от диковинного существа по имени Шрайк. Церковь
же учила, что Шрайк, который если и существовал, то являлся, безусловно,
очередным воплощением сатаны, не имеет с крестоформом ничего общего; он
только искушал впоследствии и Дюре, и Хойта. По церковной версии,
дьяволу поддался лишь Дюре. В "Песнях", которые представляли собой
чудовищное смешение искаженной истории и мифологии, рассказывалось, как
отец Дюре распял сам себя в огненном лесу на плато Пиньон, не желая
возвращать крестоформ Церкви. Поэт-язычник Мартин Силен, автор
кощунственных "Песней", полагал, что таким образом Дюре стремился
уберечь Церковь от греха, от роковой ошибки принять гнусного паразита за
дар свыше. Официальная история, которой, разумеется, верил де Сойя,
заявляла, что Дюре просто не выдержал мучений, причиняемых симбиотом, и,
подстрекаемый демоном Шрайком, какового мнил своим врагом, преданный
анафеме за фальсификацию археологических данных, решил скрыть от Церкви
ниспосланное через него Господом таинство воскрешения.
Молодой священник Ленар Хойт отправился на Гиперион в поисках друга
и бывшего наставника. В поэме утверждалось, что он принял оба
крестоформа - свой собственный и Дюре, а незадолго до Падения вернулся
на Гиперион, чтобы умолить Шрайка избавить его от этого бремени. Церковь
оспаривала подобный ход событий: отец Хойт проявил незаурядное мужество,
возвратившись на планету, чтобы покончить с демоном. Так или иначе, во
время второго паломничества на Гиперион Хойт скончался. Дюре воскрес с
крестоформом Хойта; он вынырнул из хаоса, воцарившегося после Падения, с
тем чтобы стать первым антипапой в современной истории. При нем Церковь
пришла в упадок, но произошел несчастный случай, после которого из
общего крестоформа, который Дюре именовал паразитом, а Хойт -
откровением свыше, воскрес не Дюре, а Ленар Хойт, будущий Папа Юлий
Шестой. Как это случилось, до сих пор оставалось одной из главных тайн
Церкви; со временем христианство превратилось из презираемого культа в
единственную религию человечества.
На глазах де Сойи Папа Юлий - худощавый мужчина с бледным лицом -
поднял над алтарем святые дары, и капитана внезапно бросило в дрожь.
Отец Баджо объяснил, что всепоглощающее ощущение новизны и
непреходящее изумление, последствия воскрешения, исчезнут в ближайшие
недели, а вот чувство благодарности будет укрепляться с каждым
возрождением. Теперь де Сойя понимал, почему Церковь считала
самоубийство одним из наиболее тяжких грехов - совершивший такой грех
подлежал немедленному отлучению: ведь после того как погрузился в пепел
смерти, Благодать сияет гораздо ярче. Не будь наказание за самоубийство
столь суровым, процедура воскрешения вполне могла бы стать популярным
развлечением.
Тем временем месса приближалась к завершению. Вновь зазвучали
фанфары, вступил хор. Осознав, что вскоре вкусит тело Господне и
причастится Его крови, пресуществленных самим первосвященником, капитан
Федерико де Сойя, на которого обрушился очередной приступ
головокружения, зарыдал как ребенок.
После мессы капитан де Сойя вместе со спутниками отправился в сад.
Небо над куполом собора приобрело золотистый оттенок.
- Федерико, - проговорил отец Баджо, - вам предстоит очень важная
встреча. Достаточно ли прояснилось ваше сознание?
- Вполне, - ответил де Сойя. Монсеньор Лукас Одди, за спиной
которого маячила капитан Ву, положил руку на плечо офицеру.
- Федерико, сын мой, вы уверены? Мы можем подождать до завтра.
Де Сойя покачал головой. У него в голове роились воспоминания о
прослушанной мессе, во рту еще ощущался привкус святых даров, он слышал
голос Христа, однако все это не мешало ему думать.
- Я готов, - произнес он.
- Отлично. - Монсеньор Одди кивнул Баджо. - Можете идти, святой
отец. Вы нам больше не нужны.
Баджо поклонился и двинулся прочь. Де Сойя, на которого словно
снизошло озарение, понял, что никогда больше не увидит священника;
сердце затопила волна любви, на глаза вновь навернулись слезы. Хорошо,
что темно и никто этого не видит. Интересно, с кем он встретится и где?
В легендарных апартаментах Борджа? Или в Сикстинской капелле? А может, в
комнате для гостей, в башне, которая называлась когда-то башней Борджа?
Монсеньор Лукас Одди остановился и указал на каменную скамью, на
которой сидел какой-то человек; присмотревшись, де Сойя узнал кардинала
Лурдзамийского и понял, что встреча, к которой его готовили, состоялась.
Офицер опустился на колени перед кардиналом и прильнул губами к перстню
на протянутой руке.
- Встаньте, - произнес кардинал, дородный мужчина с резкими чертами
лица; его низкий голос показался де Сойе гласом Господним. -
Присаживайтесь.
Капитан уселся на скамью, остальные продолжали стоять. По левую
руку от кардинала, спрятавшись в тень, сидел еще один человек в
офицерской форме, на которой не было видно знаков различия. Чуть поодаль
находились и другие люди.
- Отец де Сойя, - начал Симон Августино, кардинал Лурдзамийский, -
позвольте представить вам адмирала Уильяма Ли Марусина. - Он кивнул на
человека слева от себя.
Капитан мгновенно вскочил, встал по стойке "смирно" и отдал честь.
- Виноват, сэр, - выдавил он. - Я должен был вас узнать.
- Вольно, - разрешил Марусин. - Садитесь, капитан. Де Сойя
подчинился; теперь он вел себя осторожнее, смутно начиная сознавать, в
чьей компании оказался.
- Мы довольны вами, капитан, - сказал Марусин.
- Благодарю вас, сэр, - пробормотал де Сойя, украдкой оглядываясь
по сторонам.
- И мы тоже, - пророкотал кардинал Лурдзамийский. - Вот почему мы
выбрали именно вас.
- Выбрали для чего, ваше преосвященство? - У де Сойи от напряжения
и сумятицы в мыслях вновь закружилась голова.
- Для осуществления миссии, которую поручают вам Орден и Церковь, -
проговорил адмирал, наклоняясь вперед. В свете звезд - луны у Пасема не
было - де Сойя отчетливо видел черты его лица.
Где-то зазвонил колокол, созывая монахов к вечерне. На близлежащих
зданиях вспыхнули прожектора, направленные на купол собора.
- Как обычно, - продолжил кардинал, - докладывать будете своему
командованию и представителю Церкви. - Он бросил взгляд на адмирала.
- А что за миссия, ваше преосвященство? Или мне следует спросить у
господина адмирала? - Марусин являлся прямым начальником де Сойи, однако
высшие офицеры Ордена все же уступали рангом прелатам Церкви.
Марусин кивнул Марджет Ву, которая приблизилась к скамье и
протянула де Сойе голокуб.
- Включите, - велел адмирал.
Де Сойя надавил пальцем на выступ на днище керамического куба. В
воздухе сформировалось изображение девочки. Капитан стал вращать
изображение, отметив про себя темные волосы и пристальный взгляд широко
распахнутых глаз. Картинка разогнала тьму вокруг скамьи; подняв голову,
де Сойя увидел, что изображение отражается в зрачках кардинала и
Марусина.
- Ее зовут... - Кардинал помолчал. - Вообще-то мы точно не знаем.
Как по-вашему, святой отец, сколько ей лет?
Де Сойя прикинул, перевел гиперионские годы в стандартные и
ответил:
- Наверно, двенадцать. - Честно говоря, он не слишком хорошо умел
определять возраст детей. - Быть может, одиннадцать. Разумеется,
стандартных.
- Ей было одиннадцать лет по гиперионскому календарю, когда она
исчезла двести шестьдесят с лишним стандартных лет тому назад.
Де Сойя вновь повернулся к изображению. Вероятнее всего, девочка
давным-давно мертва или же успела несколько раз воскреснуть, если,
конечно, ее крестили. Интересно, зачем ему показывают этот портрет?
- Эта девочка - дочь женщины по имени Ламия Брон, - заметил адмирал
Марусин. - Ничего не вспоминаете?
Имя казалось смутно знакомым. Де Сойя напряг память. Неожиданно на
ум пришли строки из "Песней".
- Вспоминаю. Она вместе с Его Святейшеством участвовала в последнем
паломничестве на Гиперион.
Кардинал сложил на коленях пухлые руки и слегка подался вперед. В
свете, исходящем от голокуба, его сутана казалась ярко-красной.
- Ламия Брон имела половую близость с исчадием ада. С кибридом,
клонированным подобием человека, мозг которого представлял собой один из
искусственных интеллектов Техно-Центра. Вы помните историю, святой отец?
Помните гнусные вирши Силена?
Де Сойя моргнул. Неужели его вызвали в Ватикан только для того,
чтобы покарать за детские грехи? Ведь он еще двадцать лет назад
признался на исповеди, что читал "Песни", получил отпущение и с тех пор
не прикасался к проклятой книге. Капитан покраснел.
- Все в порядке, сын мой, - утешил кардинал, заметив смущение де
Сойи. - Каждый из нас читал "Песни"... Слишком сильно любопытство,
слишком велико искушение. Никто из нас не избежал этого греха... Вы
помните, что Ламия Брон сошлась с кибридом Джона Китса?
- Смутно, - отозвался де Сойя и, спохватившись, прибавил: - Ваше
преосвященство.
- А вам известно, кто такой Джон Ките?
- Нет, ваше преосвященство.
- Поэт, живший до Хиджры, - пророкотал кардинал. Звездное небо над
Пасемом прочертили три голубых инверсионных следа. Де Сойя без труда
определил, какого класса корабли и чем они вооружены, и вновь погрузился
в размышления. Его не удивило, что он не помнит подробностей
относительно Джона Китса; уже в детстве техника и великие космические
сражения интересовали капитана гораздо больше, чем что-либо из эпохи
до-Хиджры, в особенности поэзия.
- Женщина, о которой рассказывается в "Песнях", - продолжал
кардинал, - не только спала с кибридом, но и понесла от него.
Де Сойя вопросительно изогнул бровь.
- Я не знал, что кибриды... Ну... Мне всегда казалось, они... гм...
- Стерильны? - со смешком уточнил кардинал. - Как андроиды? Увы,
сын мой, закосневшие в грехе ИскИны создали точную копию человека.
