в деревянной крыше и понял, что это обыкновенная силосная башня,
гигантский каменный цилиндр высотой около шестидесяти метров.
Неудивительно, что в ней всего одно окно и что дверь заложили кирпичами.
Я вновь покачал головой, не решаясь спуститься на деревянную
площадку. Рано или поздно любопытство меня погубит.
Внезапно я сообразил, что внутри чересчур темно. Не было видно ни
дальней стены, ни лестницы, которая проходила вдоль нее и очертания
которой различались выше. На уровне же моих глаз как будто возвышалась
некая преграда.
- Елки- палки! - прошептал я и медленно, по-прежнему держась руками
за подоконник, опустил ноги на площадку. Доски заскрипели, но выдержали.
Я обернулся.
Прошло, по всей видимости, не меньше минуты, прежде чем я
догадался, на что смотрю. Внутри башни, подобно патрону в барабане
старинного револьвера, находился космический корабль!
Позабыв все свои страхи, я отпустил подоконник и сделал шаг вперед.
По нынешним меркам корабль был не слишком большим - метров
пятьдесят в длину. Матово-черный металлический корпус - если то,
конечно, был металл - поглощал свет. В нем ничего не отражалось.
Очертания корабля можно было различить только на фоне стены благодаря
резкой границе между светом и тенью.
Я ни секунды не сомневался, что вижу настоящий звездолет, поскольку
он в точности отвечал моим представлениям о том, как должен выглядеть
космический корабль. Где-то я читал, что и сегодня дети на сотнях миров
изображают дом в виде квадрата с пирамидкой наверху и прямоугольником,
из которого идет дым, даже если сами живут в орбитальных "деревьях". То
же самое с горами - они продолжают рисовать Маттерхорны, несмотря на то,
что у них перед глазами холмы вроде тех, которые расположены у плато
Пиньон. Не помню, какое объяснение выдвигал автор статьи - то ли
коллективные воспоминания, то ли наведенные символы...
Пожалуй, этот звездолет слишком уж точно соответствовал моим
представлениям.
Я видел изображения старых ракет, летавших еще до Ордена, до
Падения, до Гегемонии, до Хиджры... Черт побери, до всего. Этот корабль
сильно на них смахивал. Узкий корпус, заостренный наверху, со
стабилизаторами внизу - короче, я смотрел на позаимствованный из
наведенных символов и коллективных воспоминаний космический корабль.
На Гиперионе не было ни частных, ни бесхозных звездолетов. Даже
обыкновенные "челноки" обходились слишком дорого, чтобы ими
разбрасываться и прятать в древних башнях. Столетия тому назад, еще до
Падения, когда возможности Великой Сети казались неограниченными,
кораблей имелось в избытке - они принадлежали ВКС, Гегемонии,
дипломатам, планетарным правительствам, корпорациям, фондам,
исследовательским группам и мультимиллиардерам. Но и в те дни
требовались ресурсы целой планеты, чтобы построить звездолет. На моей
памяти, а также на памяти моей матери, бабушки и прабабушки корабли
строил только Орден, нечто среднее между Вселенской Церковью и
галактическим правительством. А частный звездолет был не по карману и
Его Святейшеству на Пасеме.
И нате вам пожалуйста - космический корабль в старинной башне.
Не обращая внимания на скрип досок, я подошел еще ближе. От
лестницы до корпуса было метра четыре. Глянув вниз, в бездонный черный
провал, я почувствовал, что у меня кружится голова, а потом вдруг
заметил, что где-то в пятнадцати метрах подо мной лестница подходит к
корпусу едва ли не вплотную.
Я бросился вниз. Одна из ступеней провалилась у меня под ногой, но
я сумел сохранить равновесие и побежал дальше.
На площадке не было перил, она уходила в темноту, точно доска для
прыжков в воду. Если я упаду, то наверняка сверну себе шею. Отогнав эту
мысль, я приблизился к кораблю и прижал к корпусу ладонь.
Корпус оказался теплым. Он напоминал на ощупь шкуру некоего
гигантского зверя. Впечатление усиливалось тем, что по корпусу время от
времени пробегала дрожь - словно корабль дышал, словно у меня под
ладонью билось его сердце.
Неожиданно моя ладонь провалилась в пустоту. Часть корпуса исчезла
- не то чтобы в нем открылся люк или повернулась на шарнирах дверца,
нет, просто-напросто образовалось широкое отверстие.
Зажглись огни. Я увидел коридор. Почему-то мне на ум пришло
сравнение с кишкой. Потолок и стены коридора тускло светились.
Я помедлил. На протяжении многих лет моя жизнь, подобно жизням
большинства людей, была спокойной и предсказуемой. На этой неделе я
случайно убил человека, был приговорен к смертной казни и казнен, а
когда воскрес, очутился в легенде. Так стоит ли останавливаться на
достигнутом?
Я вошел в корабль, и отверстие за моей спиной мгновенно затянулось.
Разверстая пасть проглотила добычу и захлопнулась.
Коридор начисто опроверг мои ожидания. Когда речь заходила о
звездолетах, мне всегда вспоминался трюм транспорта, на котором нас
переправляли на Урсу: серый металл, повсюду заклепки, защелки, которых
не откроешь, трубы, из которых тоненькими струйками сочится пар. А тут
все было иначе. Стены гладкие, можно сказать, безликие, переборки
отделаны деревом, теплым, почти живым на ощупь. Если на корабле имелся
воздушный шлюз, я его не заметил. Лампы в стенах вспыхивали при моем
приближении и гасли у меня за спиной. Я догадывался, что ширина корабля
в поперечнике не больше десяти метров, однако из-за того, что коридор
слегка изгибался, казалось, что на самом деле звездолет куда просторнее.
Наконец коридор вывел меня к колодцу, в котором обнаружилась
металлическая лесенка. Я поставил ногу на ступеньку, и наверху вспыхнули
огни. Предположив, что там интереснее, чем внизу, я стал подниматься.
На следующей палубе я наткнулся на проекционную нишу вроде тех,
изображения которых видел в старинных книгах; еще там имелись столы и
стулья, расставленные весьма причудливым образом, а также рояль.
Наверно, ни один из десяти тысяч жителей Гипериона не догадался бы, что
это за инструмент. Мне было проще: бабушка и мать любили музыку, а
потому в нашем фургоне пианино занимало почетное место. Много раз дядья
и дед жаловались, что из-за него не повернуться, что приходится
расходовать кучу электричества, таская его повсюду за собой, что
здравомыслящие люди давно купили бы себе карманный синтезатор или
что-нибудь в том же роде. Однако женщины стояли на своем - никакой
другой инструмент не сравнится по звуку с настоящим пианино (и не важно,
что после каждого переезда его нужно настраивать заново). А когда
бабушка вечерами играла Рахманинова, Баха или Моцарта, всякие жалобы
прекращались. Именно от бабушки я узнал о великих инструментах прошлого
- и вот теперь вижу перед собой один из них, явно изготовленный до
Хиджры.
Не обращая внимания ни на проекционную нишу, ни на прозрачную
стену, за которой виднелась каменная кладка башни, я приблизился к
роялю. Над клавиатурой отливала позолотой надпись "Стейнвей". Я тихонько
присвистнул и коснулся пальцами клавиш, не осмеливаясь, правда, нажать.
Бабушка утверждала, что эта фирма перестала производить рояли еще до
Большой Ошибки и что после Хиджры не появилось ни единого нового
инструмента. Значит, передо мной рояль, которому как минимум тысяча лет.
Среди тех, кто любил музыку, "Стейнвеи" и скрипки Страдивари были чем-
то вроде мифа. Неужели такое возможно? Клавиши, наверное, изготовлены из
слоновой кости - из бивней вымершего животного, которое называли слоном.
Человек может жить очень и очень долго благодаря поульсенизации и
криогенной фуге, и Мартин Силен - лучшее тому подтверждение; а вот как
сохранился этот артефакт, как уцелели в столь длительном путешествии
сквозь пространство и время дерево, металл и слоновая кость?
Я сыграл до-ми-соль си-бемоль, затем взял аккорд до-мажор. Звук был
безупречным, как и акустика корабля. Несмотря на свой почтенный возраст
и все световые годы, которые ему довелось преодолеть, инструмент
оказался прекрасно настроенным.
Я выдвинул табурет, сел и принялся играть "Fur Elise" ["К Элизе" -
музыкальная миниатюра Л. ван Бетховена.]. Простая, незатейливая мелодия
гармонировала с тишиной, что царила на корабле. Лампы в стенах слегка
потускнели, аккорды заполнили каюту, отдавались эхом в колодце с
лестницей. Играя, я думал о матери и бабушке, о том, что они и не
догадывались, где мне придется вспоминать полученные в детстве уроки
музыки. На душе стало грустно, и эта печаль словно передалась мелодии.
Закончив, я быстро, почти виновато отдернул пальцы, мне стало
стыдно, что я играл столь простую мелодию на таком замечательном
инструменте, настоящем подарке прошлого. Вставать не хотелось, и я
погрузился в размышления о корабле, старом поэте и о том, каким образом
оказался во все это замешан Рауль Эндимион.
- Очень мило, - произнес голос у меня за спиной.
Признаюсь, я подскочил от неожиданности. Я не слышал ничьих шагов,
не ощущал присутствия постороннего...
Я резко обернулся. В каюте никого не было.
- В последний раз эту мелодию играли давным-давно. - Голос,
казалось, исходил из центра каюты. - Мой прежний пассажир предпочитал
Рахманинова.
Я постарался взять себя в руки и не задавать глупых вопросов,
которые вертелись на языке.
- Ты - корабль? - спросил я, не зная, глупый ли это вопрос, но
рассчитывая получить ответ.
- Разумеется. - Голос был мужским. Естественно, мне и раньше
доводилось слышать механические голоса; правда, ни одну из машин, с
которыми я общался, нельзя было назвать действительно разумной. Церковь
с Орденом запретили производство ИскИнов более двух столетий назад, а
после того как Техно-Центр помог Бродягам уничтожить Гегемонию,
большинство населения тысячи обезображенных войной миров целиком и
полностью поддержало церковников. Что там говорить - едва я осознал, что
беседую с по-настоящему разумной машиной, у меня взмокли ладони, а к
горлу подкатил комок.
- А кто был твоим... э... прежним пассажиром?
- Человек, которого называли Консулом, - ответил корабль после
секундной заминки. - Большую часть жизни он провел на дипломатической
службе.
Настала моя очередь помедлить, прежде чем раскрыть рот. Я вдруг
подумал, что казнь, быть может, все-таки состоялась и "жезл смерти"
искорежил мой мозг настолько, что я вообразил, будто попал в эпическую
поэму.
- Что случилось с Консулом?
- Он умер, - ответил корабль. В голосе машины промелькнул, как мне
показалось, намек на сожаление.
- Как? - уточнил я. В "Песнях" говорилось, что после Падения Консул
ушел на космическом корабле в Сеть. На каком корабле, на этом? - И где?
- Из "Песней" следовало, что в компьютере звездолета, на котором Консул
покинул Гиперион, находился второй кибрид Джона Китса.
- Я не помню, где умер Консул, - сообщил корабль. - Помню только,
что он умер, а я возвратился. Очевидно, меня в свое время
запрограммировали на возвращение.
- У тебя есть имя? - справился я. Интересно, с кем я разговариваю -
с бортовым компьютером или с Джоном Китсом?
- Нет. Просто "Корабль". - Машина вновь выдержала паузу. - Хотя я
как будто припоминаю, что когда-то у меня было имя.
- Джон? Или Джонни?
- Может быть. Не помню.
- Почему? Неполадки с памятью?
- Память функционирует нормально. Около двухсот стандартных лет
назад я получил травму, которая уничтожила ряд воспоминаний, а в
