Все шло заведенным порядком. Достаточно было взглянуть на группы,
чтобы сказать, какие проследуют первыми, а какие еще долго будут ждать
своей очереди. Кое-кто даже, хотя час был ранний, заглядывал в "Старую
каланчу" и по случаю Нового года пропускал стопку можжевеловки.
Терлинк лично проследил, все ли в порядке. В монументальном камине
пылали поленья, что с тех пор, как в ратуше установили центральное отоп-
ление, происходило лишь в особых случаях. Дверь из кабинета бургомистра
в приемный зал со стенами, декорированными фламандскими коврами, была
распахнута. Наконец, невзирая на солнечную погоду, все люстры из уваже-
ния к традиции были зажжены, что придавало освещению оттенок какойто не-
реальности.
- С Новым годом, баас! - прочувственно поздравил Терлинка Кемпенар.
Йорис пожал его вечно влажную руку, что случалось всего раз в год:
- С Новым годом, господин Кемпенар!
Все ли готово? На столе вместо досье громоздились сигарные коробки.
На подносе стояли тридцать - сорок рюмок и бутылки портвейна. На другом
конце стола красовались фужеры для шампанского.
- Можно впускать, баас?
Кемпенар тоже был в порядке: он явился в сюртуке, который надевал,
когда пел, и теперь наспех натянул белые нитяные перчатки.
Терлинку не было нужды разглядывать себя в зеркале: он и без того
знал, как выглядит. Он стоял спиной к камину, как раз под Ван де Влитом,
и казался крупнее, чем фигура на портрете. Быть может, такое впечатление
создавалось сюртуком, который он надел в этот день, как и остальные? Во-
ротник был очень высокий, галстук из белого репса. Прежде чем дать окон-
чательный сигнал и уже слыша отдаленный гул голосов, он обрезал кончик
сигары и медленно раскурил ее.
- Впускайте, господин Кемпенар.
Сперва появился обслуживающий персонал ратуши, начиная с консьержа
Хектора, единственного, кому дозволялось брать с собой жену, работающую
уборщицей при муниципалитете. Косоглазый Хектор был в черном костюме и
рубашке удивительной белизны. Кемпенар стоял в дверях, впуская посетите-
лей лишь маленькими группками.
- Наши наилучшие пожелания, баас!
- Счастливого Нового года!
Терлинк оставался неподвижен и холоден, более холоден и, можно ска-
зать, более неподвижен, чем Ван де Влит в своей раме. Он делал только
два неизменно одинаковых жеста: пожимал протянутую руку, потом запускал
пальцы в коробку с сигарами, вытаскивал одну и вручал собеседнику.
- Благодарю, баас.
После чего посетитель, следуя за очередью, огибал стол, где секретарь
наполнял рюмки портвейном.
- За здоровье бургомистра Верне!
Фонарщик, полицейские в белых перчатках, служащие водо-, газо-,
электроснабжения.
- С Новым годом, баас!
- С Новым годом, Гуринген... С Новым годом, Тисен... С Новым годом,
ван де Нуте...
Небо все еще оставалось сплошь затянуто тучами.
Они как бы просеивали солнце, пропуская лучи лишь в самые неожиданные
моменты - так, что на главной площади были места, освещенные до стран-
ности ярко, и места, где лежали совершенно черные тени. Кучки людей не-
заметно приближались к ратуше. Достигнув тротуара, кое-кто выбивал труб-
ку, сморкался, бросал взгляд на второй этаж с окнами в мелкий переплет.
Колокола звонили к обедне. Город постепенно наполнялся двуколками с
целыми семьями принаряженных крестьян: все в черном, кое-кто из женщин в
чепцах, другие - под меховыми накидками и в смешных шляпах.
- С Новым годом, баас...
Жена Хектора, сбегав переодеться и возвратясь в рабочем платье, снова
поднялась к себе в кладовку и перемывала рюмки, все менее тщательно вы-
тирая их по мере того, как ускорялось движение очереди.
Сигара, рюмка портвейна. После этого посетитель получал право пройти
в большой зал, драпированный коврами, задержаться там ненадолго, подож-
дать товарища, но люди шли на цыпочках, лишь иногда поскрипывая новой
обувью, и говорили вполголоса:
- С Новым годом, баас...
Сигары были больше и толще, чем в предыдущие годы, и каждый с изумле-
нием разглядывал еще не знакомые бандероли на них - широкие, раззолочен-
ные, с очень четким изображением ратуши, на котором можно было пересчи-
тать окна, и надписью: "Город Верне".
Руки становились все менее шершавыми, костюмы - менее поношенными.
Кто-то - им оказался служащий больницы - робко осмелился пошутить:
- За здоровье новой сигары!
Но Терлинк не улыбнулся. Он издали видел всех. Был знаком с каждым
визитером. Знал, чей подходит черед. Внизу, на тротуаре, начали появ-
ляться советники, некоторые подъезжали даже на машинах, и голоса их зву-
чали громче - они ведь были у себя.
Йорис знаком дал понять приставу, наполнявшему рюмки: "Кончайте о
портвейном".
И, закрыв едва початую коробку, взял другую - с такими же бандероля-
ми, но более тщательно изготовленными сигарами.
Обращение "баас" больше уже не употреблялось.
- С Новым годом, Терлинк! За вас и наш родной Верне!
Бургомистр не сдвинулся с места с самого начала церемонии Служащие,
избавившись от официальной части дня, встряхивались на площади и навод-
няли кафе. Иные расходились по домам, где их уже ждали жены и дети, что-
бы отправиться с визитом к родным. У всех во рту торчали одинаковые си-
гары.
- Господин Кемпенар! - позвал Терлинк.
Тот встревоженно подбежал к нему.
- Почему не подано печенье?
Итак, несмотря ни на что, секретарь опять проштрафился. Обычно к
портвейну, затем к шампанскому для советников подавалось сухое печенье,
коробка которого со вчерашнего дня была припасена в стенном шкафу.
- Забыл, баас. Извините меня.
Было немножко смешно на виду у всех отдирать железную полоску. У Кем-
пенара не нашлось перочинного ножа, чтобы взрезать бумагу, и один из
эшевенов [6] одолжил ему свой. Наконец, не приготовлены были и хрус-
тальные подносы, на которых в прошлые годы искусно выкладывалось пе-
ченье.
- С Новым годом, Терлинк...
Теперь Йорис знал, что Леонард ван Хамме - на лестничной площадке.
Знал, потому что входящие были обычно спутниками пивовара. И все знали,
что он это знает.
После известных событий оба еще ни разу не встречались. Было молчали-
во решено немного выждать, и перед прошлым заседанием городского совета
ван Хамме, извинившись за отсутствие, отбыл в Антверпен, куда его призы-
вали дела.
Они все были здесь - доктор Тис, нотариус Команс, тоже в сюртуке, се-
натор де Керкхове; Мелебек, державшийся у самой двери, должен был, види-
мо, подать ван Хамме сигнал.
Уже откупорены были первые бутылки шампанского и гул разговоров стал
заметно громче, когда вошел наконец Леонард, казавшийся огромным в своей
шубе.
Он был еще выше и плотнее Терлинка, еще более полнокровен и налит со-
ками, чем тяжеловозы его пивного завода. Он озирался вокруг большими
глазами, но вряд ли воспринимал окружающее: ему предстояло пережить тя-
желую минуту.
Мгновенно все смолкли. Потом, чтобы прервать гнетущее молчание,
кто-то кашлянул. Леонард пожал руку Комансу - он наверняка только что
расстался с ним на лестнице, но этот жест позволил ему сохранить невоз-
мутимость.
- С Новым счастливым годом, дорогой председатель...
- Господин Кемпенар, принесите, пожалуйста, мне бокал, - четким голо-
сом отозвался Терлинк.
Угадать, как он намерен поступить, было невозможно, но кое-кто ут-
верждал после, что бургомистр стал бледнее обычного.
Все остальное произошло так быстро, что свидетели так и не пришли по-
том к согласию относительно подробностей. В общем, Леонард ван Хамме
направился к бургомистру, нарочно замедляя шаг около каждой группы, что-
бы придать непринужденность своей походке. Как и все, шляпу он оставил в
вестибюле, так что обе руки у него были свободны.
Чуть слева от него запыхавшийся Кемпенар спешил с шампанским.
В какой точно момент Терлинк схватил фужер левой рукой? Во всяком
случае произошло все так: подойдя к Йорису, Леонард протянул правую руку
и довольно неуверенно сказал:
- Желаю вам, Терлинк, счастливого Нового года.
В это мгновение бургомистр держал в правой руке сигару, в левой - фу-
жер с шампанским. Ван Хамме немедленно получил в ответ эту сигару, отче-
го в совершенной растерянности уставился на собственную руку.
Он покраснел. На этот счет разноречия не было. А краснел он разом,
словно вся кровь бросалась ему в лицо. В тот же миг в наступившей тишине
стало слышно, как он дышит.
Стоя перед ним, бесстрастный, но бледный Терлинк протягивал к нему
бокал шампанского жестом, каким святые с витражей протягивают распятие
страждущим.
Кто-то в глубине зашелся в приступе нескончаемого кашля. Леонард под-
нял руку. Йорис смотрел ему в глаза холодным и жестким взглядом.
И тут все увидели, как ван Хамме, который всегда был самым значи-
тельным лицом в городе, принял фужер из рук своего врага. Рука его дро-
жала. Он отступил назад, прошел через одну из групп собравшихся, на
мгновение оперся о стол и - вероятно, машинально, потому что у него пе-
ресохло в горле, - отпил глоток шампанского.
Еще через несколько секунд он ушел, и вскоре все услышали, как зара-
ботал мотор - его большой американской машины.
Кое-кто утверждал, что Терлинк уронил:
- Сволочь!
Но если Йорис, жуя свою сигару, что-то и процедил, никто не мог пох-
вастаться тем, что разобрал слова.
Когда он вернулся от матери, куда ездил, чтобы поздравить ее с Новым
годом, было уже около полудня. В столовой, служившей также гостиной,
пахло легким белым вином, которым г-жа Терлинк угостила соседок, явив-
шихся к ней с поздравлениями. Здесь тоже стояли сухое печенье в форме
полумесяца и грязные рюмки.
Из кухни вышел молодой человек в форме цвета хаки и неловко - он счи-
тал такие излияния смешными - выпалил:
- С Новым годом, крестный! Пусть все ваши желания...
Он торопливо подставил Терлинку свои впалые щеки, затем слегка кос-
нулся губами его щек.
- С Новым годом, Альберт. Тебе дали-таки увольнительную?
- Я договорился с вахмистром, - вульгарно подмигнув, ответил гость.
Тереса была в черном шелковом платье с огромной камеей на груди.
- Что ты еще наделал, Альберт? - осведомилась она тем тоном, которого
было достаточно, чтобы приправить унынием любое мгновение жизни.
- Схватил четыре дня гауптвахты: обер-вахмистру не понравилось, как у
меня начищена сбруя. Ладно, пусть новобранцы драют сбрую. Но чтобы ста-
рослужащий...
Если не считать немногих затененных мест, гололед всюду сошел, и по
площади черными зигзагами стекали ручейки воды.
Трезвонили бесчисленные колокола. Из "Старой каланчи" выходили прина-
ряженные посетители: все выпили сегодня малость больше, чем обычно, все
торопились ко второму завтраку.
Мария приготовила жареную курицу. Дверь в кухню была распахнута. За-
пахи смешивались, и в конце концов получался один-единственный - запах
Нового года.
Альберт носил форму с непринужденностью, обличавшей в нем старослужа-
щего и озорника. Вероятно, на здоровье он не мог пожаловаться, но еще не
возмужал и, должно быть, недостаточно много спал. Он был бледен той
скверной бледностью, которая выдает завсегдатая пьянок в маленьких ос-
тендских кафе. Известная лихорадочность в глазах, не слишком приятная
ирония.
- Все ваши чудаки уже промаршировали? - спросил он Терлинка, который
снял сюртук и остался в рубашке, обнажив два ослепительных пятна манжет.
Бургомистр промолчал. Альберт безусловно был единственным, кто мог
позволить себе такую бесцеремонность в его присутствии. Он это знал,
чувствовал себя как дома. Как мальчуган, все трогал руками, открывал
ящики шкафов и коробки.
На столе стояли три прибора. Один из них - для него. Давно уже стало
- вернее, всегда было - традицией, что в Новый год он ест с Терлинком и
его женой; традицией стало и то, что Йорис в этот день что-нибудь ему
