словно для того, чтобы удостовериться, что там нет Жефа Клааса.
Останься тот в живых, не получился ли бы из него человек вроде Дюпер-
рона или Йостенса?
С какой стати задаваться таким вопросом?
- До свидания, сударь... Нет-нет, меня не за что благодарить. Если вы
провернули удачное дело, то ведь и город Верне не внакладе... До сви-
данья, Команс, до свиданья, Мелебек.
Все рассеялось - атмосфера тепла, сытой еды, запахи горячего соуса,
вина, сигар и схидамского крюшона. Заработали моторы машин. Садясь в
них, гости учтиво махали на прощанье рукой.
Терлинк медленно обошел опустелый дом, погасил газовую печь, сложил
стопкой сигарные коробки на камине. Все двери оставались распахнуты. В
столовой Тереса и Мария еще не кончили убирать со стола посуду и смахи-
вать крошки.
- Что у нас сегодня за день? - спросил Йорис.
Ему не хотелось ни садиться, ни оставаться без дела. У него слегка
побаливала голова, и он с почти физическим отвращением избегал середины
кабинета, места, где Жеф Клаас...
- Все готово?
- Нет, баас, - отозвалась Мария. - Я еще не управилась.
Он принялся за уборку сам, прошел через кухню, очутился в своего рода
моечной, где имелся насос и все, что нужно для уборки. Достал ведро, на-
лил воду, взял щетку без ручки, тряпки.
- Подождите, баас. Я сама все снесу.
Не дав себе труда ответить, он дотащил свой инвентарь до двери в ком-
нату дочери.
Каждую среду он делал то же самое, но каждую среду до последней мину-
ты не знал, удастся ли ему довести дело до конца.
Он снял манжеты, пиджак, пристежной воротничок. Едва открыв дверь и
не успев даже повернуться лицом к кровати, машинально забормотал:
- Тише, тише, доченька. Веди себя хорошо, голубка моя.
И слово "голубка" поразило его: он ведь совсем недавно ел голубятину.
Дочь молча смотрела на него. Как раз перед его приходом она тянула -
он слышал это через дверь - какую-то бессвязную жалобную мелодию: в ней
не было ни мотива, ни определенных слов; петь вот так она могла целыми
часами.
Но как только появился отец, Эмилия напряглась, вцепилась пальцами в
матрас, взгляд у нее стал настороженным.
А Терлинк, не уверенный, что она не помешает ему, наспех смывал вся-
ческие нечистоты, загаживавшие пол. И приговаривал голосом, которого
никто бы не узнал:
- Моя птичка-умница... Она умница, правда?.. Она не будет огорчать
своего папу...
Внизу рыдала Тереса: до нее доносились обрывки мужних слов. В репли-
ках Йориса, которых она не могла разобрать, в его тоне и небывалой раз-
говорчивости она предчувствовала новую угрозу.
- Сознайся, Мария, сегодня он был какой-то необычный.
- Может, потому что баас выпил?
- Нет, Мария. Когда ему случается выпить, он молчит и замыкается в
себе.
Наверху каждый новый квадратный метр, обтертый мокрой тряпкой, уже
знаменовал победу, и Терлинк без устали твердил:
- Она умница... Она не хочет огорчать папу... Она даст себя помыть,
как большая девочка...
Глаза его оставались сухими, взгляд ничего не выражал. Запах в комна-
те стоял тошнотворный, но Терлинк его не замечал. Эмилия по-прежнему по-
коилась на кровати совершенно голая, вытянувшаяся, тощая, бледная" в
пролежнях.
- Сегодня она будет паинькой. Папа ее вымоет...
Наступил самый трудный момент. Когда Йорис подходил к кровати с дру-
гого боку, Эмилию чаще всего охватывал ужас, превращавшийся в конце кон-
цов в страшную ярость.
Тогда безумная набрасывалась на отца. Сегодня все произошло, как в
самые скверные дни, - она кричала, выла, царапалась и старалась укусить.
Ему пришлось удерживать ее так, чтобы не сделать ей больно, и выжидать
момент, когда он сможет отскочить к двери и вырваться из комнаты, где
она, визжа, продолжала изрыгать самые сочные ругательства.
Никто так и не узнал, где она им научилась. Некоторых отец просто не
знал, настолько они были грубы и похабны.
Выбегая в коридор, он опрокинул ведро, вернулся назад и подобрал его,
чтобы не оставить в комнате ничего, обо что Эмилия могла бы пораниться.
Он постоял в коридоре, прислушиваясь к потоку ругани и непристойностей.
Затем Терлинк заперся в своей туалетной комнате на втором этаже и
тщательно вымылся, с важным видом смотрясь в зеркало.
Он мог бы отправиться на табачную фабрику - рабочий день еще не кон-
чился, но, успев уже переодеться, не испытывал желания вторично вымок-
нуть.
Терлинк тяжелыми шагами спустился вниз и проследовал в кабинет, не
заходя в столовую, где - он это слышал - хлопотала его жена. Зажег газ,
взял сигару, надел очки и бегло окинул помещение взглядом.
Затем скрестил ноги и углубился в газету. Ему - вероятно, после вина
- хотелось пить, но у него не хватило духу пойти за водой на кухню, а
звонка, чтобы позвать прислугу, не было.
К тому же Мария поднялась наверх. Он слышал, как она приводит в поря-
док комнату, в которой он только что был. Даже в войлочных шлепанцах шаг
у нее всегда был тяжелый: поднимаясь или спускаясь по лестнице, она про-
изводила вдвое больше шума, чем любой другой на ее месте, а вечером,
когда она раздевалась в своей мансарде на третьем этаже, этот шум прев-
ращался в форменный грохот.
Из школы возвращались дети, закоченевшие в своих плащах с остроконеч-
ными закрывающими лицо капюшонами. По тротуарам отрывисто щелкали сабо.
Пылали газовые рожки. Терлинк еще не зажег свет, и, чтобы проделать это,
ему пришлось встать. Он по-прежнему держал газету перед глазами, но
больше не читал. Его сигара потухла. Над головой у него Мария принялась
развешивать по местам одежду, кроме тех вещей, которые ей предстояло
унести на просушку вниз, на кухню. Она подошла к кровати. Первым делом
наклонилась, сняла с нее одеяла и простыни и одним сильным рывком пере-
вернула оба матраса.
Вот так это когда-то и началось. Терлинк вошел к ней случайно: он ни
о чем таком и не думал.
Йорис со вздохом поднялся, подошел к двери и шагнул в лиловые сумерки
коридора. Из-под дверей столовой пробивался свет. Тереса наверняка под-
няла голову, оторвавшись от шитья и раздумывая, войдет муж или нет. Но
Терлинк, понурясь, поднялся выше. На площадке, заколебался и дважды от-
дернул руку от дверной ручки. Наконец, пожав плечами, перешагнул порог и
запер дверь на ключ, хотя в том не было никакой нужды: Тереса все поня-
ла, как только услышала, что он идет наверх, и теперь ей не пришло бы в
голову потревожить его. Убираясь, Мария зажгла свет. Йорис погасил его.
Она промолчала.
И все это время он не переставал смотреть на зарево городских огней
за окнами, острые стрелы газовых фонарей за пеленой тумана, темную гро-
маду ратуши, как бы служившую фоном для высоких узких окон.
Дети все еще шли мимо. Их было много, все в плащах с капюшонами, у
всех красные простуженные носы и завистливые глаза, обращенные к ярким
витринам, особенно к тем, где выставлено съестное.
Потом он поднялся. Поднялась, не сказав ни слова, и Мария, принявшая-
ся за работу с того же места, где прервала ее. Выходя, он мог бы повер-
нуть выключатель, но не сделал этого, закрыл за собой дверь и оказался
один на площадке между двумя лестничными маршами - тем, что ведет вверх,
где его дочь наверняка спит после припадка, и тем, что ведет вниз, где
его жена, хныча, склонилась над шитьем.
На лестнице было темно. Она не отапливалась. Всякий раз, когда распа-
хивалась дверь, при выходе в лицо веяло холодом, при входе - теплом.
Терлинк спустился, снял с вешалки шубу.
- Уходите, Йорис? - донесся голос Тересы.
Промолчав, он пожал плечами, надел шапку, открыл дверь и засунул руки
в карманы.
По-прежнему лил дождь. Терлинк глянул на окно своего кабинета в рату-
ше, где не горел свет, поскольку хозяин отсутствовал, и подумал, что Ван
де Влит остался в темноте.
Йорис не пошел, куда собирался. Не пошел на фабрику. Не поехал в Ос-
тенде. Он никуда не пошел.
Он толкнул дверь с матовым стеклом у входа в "Старую каланчу" и втя-
нул ноздрями привычный запах пива, можжевеловки и сигар. Репродукции ви-
сели на своих местах. Все стулья были свободны.
Был час, когда посетителей не бывает. Из кухни, привлеченный стуком
двери, выскочил сам Кес:
- Вы, баас? Что прикажете подать?
Он не знал, что предложить бургомистру в такое время.
- Как всегда.
Терлинк сел на свое место неподалеку от печки, скрестил ноги, достал
новую сигару и вставил ее в янтарный мундштук. Раздался сухой щелчок
футляра.
- Сейчас включу свет.
Йорис заколебался. Когда он вошел, горела только половина ламп. Это
создавало впечатление жизни при ночнике, в серых тонах, слегка напоминая
чувства, которые бургомистр испытывал, если в будни отправлялся в собра-
ние и входил в парадный зал, когда единственный плафон издали освещал
меблировку и знамена.
- Да, да, включи.
Только повернувшись к нему спиной, Кес позволил себе нахмуриться. На-
качивая пиво, он все еще хмурился.
- Итак, баас, все прошло хорошо?
- Очень.
- А все-таки вы, по-моему, чем-то недовольны.
Да, это был его день! Большего могущества не достигал даже Ван де
Влит. И вообще никто. Он был не просто бургомистром, лицом, которому на
более или менее долгий срок доверено управлять городом, лицом, чьего
благоволения добиваются. Он был хозяином, баасом!
Город стал его собственностью, такой же как сигарная фабрика, и он
управлял им, как управлял ею. И вот лучшее тому доказательство: газовый
завод будет не просто снесен - его демонтаж поручен крупной брюссельской
фирме.
Никто не пикнул. Терлинку возражали, уверяя, что полсотни семей ока-
жутся на улице, что начнутся манифестации. А полсотни семей ограничились
тем, что наблюдали сквозь стекла своих хилых домишек за кортежем автома-
шин и господами, которые, выйдя из них, под дождем разгуливали по пусты-
рям.
Полсотни семей вновь станут тем же, чем были прежде.
- Я хочу, чтобы всегда были бедняки, которые будут подбирать конский
навоз на улицах, - заявил он совету в полном составе. - В противном слу-
чае навоз пропадает, а значит, пропадает богатство. Отсюда - новые бед-
няки...
Разве он поколебался заявить Комансу, что его, Терлинка, никогда не
сменят? Иными словами, тот, кому захотелось бы его заменить, вынужден
будет с ним считаться. Ведь тогда все получилось бы так же, как раньше,
как все эти двадцать лет, когда Йорис, в сущности, в одиночку представ-
лял собой оппозицию, не давая покоя бургомистру с эшевенами, доводя их
до отчаяния.
Кесу было не по себе. Он поглядывал на часы, показывающие пять, вре-
мя, когда бургомистру полагалось бы видеть, как отворяется дверь в его
кабинете и входит Кемпенар с почтой на подпись.
- Сдается мне, приезжие господа обедали у вас? С нотариусом Комансом
и адвокатом Мелебеком?
- Хочешь партию в шашки, Кес?
- С удовольствием, баас.
- На что играем?
- На угощение, идет? Или предпочитаете кружку против сигары?
Йорис Терлинк с лицом, посуровевшим от усиленных размышлений, провел
четверть часа, склонясь над шашечной доской в черную и белую клетку. Он
курил. Ворчал. Кес был первоклассный игрок: он ведь тренировался каждый
день, поскольку клиенты нуждались в партнере, Он даже устраивал себе пе-
редышки между двумя ходами, чтобы сходить подтянуть пивной насос, из ко-
торого капало.
Тем временем Терлинк, вперившись в доску и стиснув зубами мундштук,
рассчитывал комбинации.
- Тебе ходить.
- Беру три ваших, баас. Неудачно вы сыграли.
Кес уже почти раскаивался в своих словах - настолько остро, как ему
показалось, прореагировал на них партнер: лицо бургомистра стало землис-
тым, и он склонился над доской с такой заинтересованностью, какой эта
партия отнюдь не заслуживала.
- Еще одна ошибка вроде этой, и я в дамках.
- А теперь? - спросил Йорис, двинув вперед шашку и лишь после долгого
