же небрежно одетым, с обвислыми усами и щетиной на лице.
Спокойствие, отстраненность - вот что поражало в нем этим утром. Он
стоял совсем рядом, а Марии казалось, будто он далеко-далеко или словно
за стеклянной перегородкой. Он равнодушно распорядился:
- Сходите за доктором Постюмесом.
- Прямо сейчас?
- Прямо сейчас.
Прежде чем выйти, Мария успела поймать взгляд Тересы, боязливо сле-
дившей за нею.
Кризис обозначился около четырех утра. Тереса с четверть часа подав-
ляла стоны, потом позвала:
- Йорис, Йорис! Кажется, я умираю.
Он не заворчал, не потерял голову. Поднялся, зажег свет. Глянул на
жену, наполовину оделся: хотя двери и окна были закрыты, в спальню при
таком ветре проникал сквозняк.
Терлинку не пришло в голову звать Марию. На камине у него стояли ма-
ленькая спиртовка и голубой эмалированный котелок.
Держась руками за живот, Тереса равномерно постанывала, а подчас,
когда боль усиливалась, пронзительно вскрикивала.
- Поднимите рубашку - я сделаю вам компресс.
Два часа, молча и словно думая о чем-то другом, он менял ей горячие
компрессы, а жена непрерывно вглядывалась в его лицо. Иногда, подлив во-
ды в котелок, он присаживался на свою постель и, уставясь в пол или на
камин, чего-то ждал.
- Я уверена, это рак, Йорис. Еще совсем маленькой я уже знала, что
умру от рака.
- Не говорите, пожалуйста, глупостей!
Разумеется, это был рак. Рак кишечника. Но сделать ничего было
нельзя.
Внизу хлопнула входная дверь, и коридор тут же наполнился голосами.
Мария разыскала доктора Постюмеса: он только что вернулся из деревни,
где принимал роды, и тут же последовал за нею.
При виде Терлинка он нахмурился и, взяв профессиональный тон, обра-
тился к больной:
- Что-нибудь не в порядке? У нас маленький приступ?
Тереса уставилась на него, потом на мужа, и мимика ее оказалась нас-
только выразительной, что Йорис пожал плечами.
- Буду ждать вас внизу, доктор, - объявил он.
Он отправился к себе в кабинет, достал сигару из коробки, сел на
обычное место спиной к газовому обогревателю, который предварительно за-
жег. Так он провел четверть с лишним часа, сохраняя на лице то же отсут-
ствие всякого выражения, которое так поразило Марию.
Над головой у него шел разговор. Слышались то спокойный глухой голос
Постюмеса, то - гораздо чаще - взволнованные жалобы Тересы. Доктор, ви-
димо, выслушивал ее. Она двигалась в постели, вскрикивала от боли. На
безлюдной площади, где ветер взметал обрывки бумаги, медленно занимался
день.
Когда Постюмес спустился вниз, Йорис открыл дверь кабинета, и доктор,
видя, что, вопреки ожиданиям, его ни о чем не спрашивают, опустил голо-
ву.
- Она боится, так ведь? - проронил наконец Терлинк, вновь усаживаясь
в свое кресло.
- Думаю, она отдает себе отчет в своем состоянии. Я доказывал ей, что
все это пустяки, но она мне не верит.
- И она сказала, что боится остаться прикованной к постели? Вам из-
вестно, что, собственно, ее страшит, Постюмес? - И, видя, что доктор от-
вел глаза, Терлинк добавил: - Знаете, почему она вам это сказала? Она
боится меня. Боится очутиться в моей власти, когда станет неподвижной и
будет одиноко лежать наверху. Эта женщина всегда чего-нибудь боялась...
О чем она вас просила?
Постюмес не знал, как себя держать.
- Да, она говорила со мной о своей сестре, живущей в Брюсселе. Совер-
шенно очевидно, что, если госпоже Терлинк придется надолго слечь, ока-
жется, вероятно, полезно...
- Признайтесь, она сказала, что я на это не соглашусь. Уверяла, что я
не выношу ее сестру так же, как ее самое... Да, Постюмес, не согла-
шусь... Зачем вы напускаете на себя такой вид? Вы же понимаете: у меня
свои привычки. Вот уже тридцать лет, как мы с ней женаты.
- Советую вам также отвести ей отдельную комнату.
- Думаете, она уже не встанет?
- Она может протянуть еще месяцы, даже годы; ее состояние будет то
улучшаться, то ухудшаться...
- Ее сестру вызовут из Брюсселя.
Отрешенность, с которой он говорил, удивляла. Терлинк смотрел на че-
ловека так, словно не видел его, и доктор ушел, что-то пролепетав.
- Кофе готово, Мария?
Йорис выпил кофе на кухне, взял ковшик горячей воды для бритья и под-
нялся в спальню.
- Я предупрежу вашу сестру и попрошу ее приехать, - бросил он, не
глядя на жену.
Он оделся, отнес, как всегда, завтрак Эмилии, которая была сегодня
более нервной, чем обычно.
То и дело задувал шквальный ветер, огромные, готовые разразиться дож-
дем тучи сменялись прояснениями, и в эти моменты мокрая мелкая брусчатка
на площади сверкала под солнцем, как грани драгоценных камней.
Когда Терлинк вернулся к себе в кабинет набить портсигар, на бюваре
лежала почта, и Йорис, присев, стал разбирать ее. На третьем письме,
вместо того чтобы нахмуриться, он стал еще спокойнее, как будто пустот"
внутри него стала абсолютной.
"Дорогой крестный.
Не мог в воскресенье навестить и обнять мать, потому что опять угодил
под арест. На этот раз на две недели. Прошу вас верить, что это не слиш-
ком веселое занятие. На губе очень холодно, а баланда такая вонючая, что
меня с души воротит. Тем не менее есть приходится - не подыхать же с го-
лоду.
Все это из-за одной скотины вахмистра, невзлюбившего меня. Когда в
роте что-нибудь не ладится, отсыпаются на мне.
Совсем недавно я узнал, что наш новый командир - уроженец Берне и ваш
знакомый капитан вон дер Донк. Уверен, что, если вы повидаете его и за-
молвите за меня словечко, дела мои пойдут гораздо лучше.
Кроме того, мне надо бы малость деньжат, потому как я нашел один ход
и мне будут носить еду из солдатской столовой, а также покупать сигаре-
ты. Ни письма, ни переводы проштрафившимся не отдают, но вы можете оста-
вить конверт с деньгами в известном вам кафе - за ним зайдет один мой
сослуживец.
Вы знаете: мне никогда не везло и не к кому обратиться, кроме вас.
Именно потому, что у меня пусто в кармане, меня и донимают в казарме.
Рассчитываю на вас, крестный, в том, что касается капитана ван дер
Донка и денег.
Не говорите ничего моей матери: она ничего не поймет и перепугается.
Благодарю и шлю сердечный привет.
Альберт".
Сигара Терлинка потухла, и он снова раскурил ее. Потом без всякой це-
ли встал, обошел вокруг стола, невольно отводя взгляд от того, казалось
бы, ничем не примечательного места, где отныне перед ним всегда стоял
Жеф Клаас.
- Мария! - неожиданно крикнул он, распахнув дверь.
Она явилась, вытирая руки передником, и Терлинк с первого взгляда по-
нял, что она все знает.
- Закройте дверь, Мария. Что он написал вам?
- Все то же, баас. Сидит на гауптвахте. Похоже, вахмистр невзлюбил
его.
- Скажите, Мария... Он сообщил вам, что написал мне?
- Да, он пишет об этом. Говорит, что...
- Что он говорит?
- Что вы наверняка вытащите его с гауптвахты, потому как вам доста-
точно сказать словечко капитану ван дер Донку.
- Это все?
- А в чем дело? Разве еще что-нибудь случилось?
Наверху затрещала кровать. Невзирая на боли, Тереса наверняка пытает-
ся расслышать через пол их разговор!
- Вы сказали ему?
Она, не моргнув глазом, притворилась удивленной.
- Он знает правду, не так ли? И рассказали ее вы?
- Клянусь, нет, баас. Он сам... Как-то раз, когда я умоляла его быть
посерьезней и задуматься о своем будущем, он рассмеялся: "Чего мне ду-
мать о будущем? Старику придется сделать все необходимое... "А я, кля-
нусь Пресвятой Девой, никогда не сказала ничего такого, чтобы он вообра-
зил...
Она отваживалась поглядывать на хозяина, но понимала все меньше и
меньше. Казалось, дело идет о ком-то постороннем и его совершенно не ка-
сается.
- Можете идти, Мария. - И когда она уже собиралась перешагнуть порог,
Терлинк добавил: - Кстати, должно быть письмо и для моей жены. Раз уж он
за это взялся, значит, попробует сделать максимум.
- Да, письмо есть.
- Дайте сюда... Да, да! А моей жене можете сказать, что я потребовал
отдать его мне.
Терлинк положил письмо рядом с первым.
"Дорогая крестная, Пишу вам потому, что очень несчастен и, кажется,
серьезно болен... "
Мальчишка давно подметил, что заговорить с Чересой о своей болезни -
значит открыть себе дорогу к ее сердцу и кошельку.
"Если не сумею устроиться так, чтобы мне носили малость еды из сол-
датской столовки, просто не знаю, как... "
Часы на ратуше начали бить восемь точно в тот момент, когда зазвонили
колокола. Терлинк взял шапку, натянул короткую шубу и спустя минуту уже
пересекал ровным шагом площадь, задерживаясь, как обычно на несколько
секунд перед стаями голубей.
Мимо проехал и свернул на дорогу в Брюссель большой американский ав-
томобиль ван Хамме. С тех пор как Леонард вернулся из Южной Франции, он
меньше участвовал в жизни Верне, зато несколько раз на неделе ездил в
Брюссель.
Терлинк обычным путем добрался до своего служебного кабинета, где,
как всегда, глянул на Ван де Влита. Сразу вслед затем встал спиной к
печке, вздохнув так, словно хотел этим выразить полное безразличие ко
всему.
- Вы на месте, господин Кемпенар?
Дверь открылась. Поспешно вошел Кемпенар с бумагами в руках:
- Добрый день, баас. Правда ли, что госпожа Терлинк нездорова и утром
к ней приходил врач?
- Вам-то что до этого, господин Кемпенар?
- Прошу прощения, я...
- Вы сказали это, чтобы что-то сказать. Даже не для того, чтобы дос-
тавить мне удовольствие.
Он сел. Кемпенар склонился над ним, одну за другой подавая ему бума-
ги, и бургомистр просмотрел их, карандашом нанося на поля резолюцию или
переадресовочную надпись.
- Господин Команс опять приходил вчера днем, баас. Сказал, что зайдет
повидать вас сегодня с самого утра.
- Что ему надо?
- Он не сказал, баас.
Неожиданно, прежде чем успело спрятаться солнце, на площадь, стуча об
окна и отскакивая от них, посыпались градины. Потом солнце скрылось и
опять вышло, но уже из-за другой тучи.
- Добрый день, Терлинк. Я пришел так рано, чтобы наверняка застать
вас на месте.
Это уже пришел нотариус Команс - розовое лицо, белая борода, словно
розово-белый фарфор. Улыбаясь и подпрыгивая на ходу - этакий лукавый ве-
сельчак, - он с ног до головы окинул Терлинка взглядом, явно ожидая уви-
деть в нем перемену.
Однако он остерегался начать разговор, пока не уйдет Кемпенар, соби-
равший бумаги.
- Правда ли, что вы задумали открыть сигарный магазин в Остенде?
Нотариус наконец сел. Стал набивать пенковую трубку, что отнюдь не
мешало ему двигаться всем телом, включая короткие ножки, словно он все
еще семенил по кабинету.
- Возможно, это и неплохое дело. Остенде - крупный город.
- Я не собираюсь открывать магазин в Остенде, - возразил Терлинк.
- Нет? Значит, это ошибка? Но говорят, вы ездите туда каждый день
и... Впрочем, не стоит об этом.
Старая обезьяна! Хорошо вымытая, причесанная, одетая старая обезьяна,
вечно строящая гримасы!
- Кемпенар доложил мне, что вы хотели меня видеть.
- Да. То есть... Да и нет. Я не склонен отнимать ваше время, если у
вас есть дела поважнее. Речь идет самое большее о рекомендации.
Ах, как Команс рассчитывал, что его собеседник вскинется от этого
слова! Терлинк терпеть не мог ничьих рекомендаций. Ничуть не бывало!
Бургомистр по-прежнему с отсутствующим взглядом дымил сигарой, положив
ладони на стол.
- Вы, конечно, знаете Схротена, ризничего церкви Святой Валбюрги? Он
хороший человек, католик, избиратель. У него восемь детей. Старшему, ко-
торого зовут Клементом, исполнилось пятнадцать.
Тучи беспрерывно наползали на солнце, и всякий раз казалось, что пло-
щадь становилась еще более пустынной и ледяной.
- Я поясню... Юный Клемент брал уроки игры на скрипке у органиста Бо-
