И губу его вздернула презрительная усмешка, подлинный смысл которой
был ясен только ему.
- Полагаю, что насчет Остенде тоже рассказывают разные разности. Чего
же вы ждете? Начинайте проповедь.
Почувствовав, что у нее нет сил продолжать. Марта пролепетала:
- Предпочитаю оставить вас наедине с вашей совестью.
Как бы то ни было, совесть не помешала ему проделать все то же, что и
каждое утро: спуститься вниз, велеть Марии подать завтрак, затем под-
няться к Эмилии и отнести ей утреннюю еду.
В такую глухую пасмурную погоду мансарда выглядела еще более зловеще.
Пахло там действительно скверно, но ведь Терлинку из-за приступов Эмилии
редко удавалось убраться как следует.
Может быть, следовало прибегнуть к смирительной рубашке? Один раз -
это тоже правда - безумную привязали к кровати. Полотенцами - так, чтобы
не поранить. Терлинк позвал на помощь Марию в надежде капитально убрать
комнату и вымыть покрытую пролежнями больную.
Однако у Эмилии случился такой приступ, что она зубами искромсала се-
бе губу, а глаза у нее закатились так, что страшно было смотреть.
Сегодня она вела себя тихо. Тянула свою жалобную мелодию, играя с
собственными пальцами и, похоже, даже не замечая присутствия отца.
Спустившись, Терлинк зашел к жене, наклонился над нею, прикоснулся ко
лбу губами.
- Добрый день, - поздоровался он.
Она устало подняла глаза, боязливые и покорные одновременно. Потом,
словно для того чтобы придать Себе бодрости, торопливо глянула на сест-
ру.
- Удалось поспать?
- Очень мало, - отозвалась она почти неузнаваемым голосом. - Но это
ничего. Скоро я усну надолго-надолго.
Слезы приподняли ее морщинистые веки, покатились по щекам. В комнате
было пасмурно и печально. Здесь тоже пахло болезнью и ее тошнотворной
кухней.
- Я попросила, чтобы меня навестил священник... Вы не сердитесь?
Терлинк отрицательно покачал головой и вышел. Это был его дом! Он за-
вернул к себе в кабинет за сигарами и машинально обошел то пресловутое
место, которое определял с безошибочной точностью, хотя оно не хранило
никаких следов.
Пасха уже минула. Терлинк носил теперь не выдровую шапку, а черную
шляпу и, когда не было дождя, выходил на улицу в одном пиджаке.
Он пересек площадь, пробираясь между овощами, птицей и здоровавшимися
с ним женщинами. Перед ним на фоне серого дня высилась башня и толчками
двигалась по кругу стрелка часов.
Не его ли была и ратуша?
Там над камином висел Ван де Влит в своем карнавальном наряде. Там
Терлинка ждали кресло и бумаги, аккуратно разложенные на столе.
- Господин Кемпенар, попрошу...
- Добрый день, баас. Госпоже Терлинк лучше?
Кемпенар почитал своим долгом каждое утро скорбным тоном осведом-
ляться о здоровье жены бургомистра.
- Ей все так же плохо, господин Кемпенар. К тому же это вас не каса-
ется.
Терлинк взял у секретаря из рук почту, но не затем, чтобы ее просмот-
реть. Напротив, он немного отодвинул свое кресло, пыхнул сигарой, чтобы
окружить себя дымом, и посмотрел секретарю совета в глаза:
- Скажите, господин Кемпенар, давно вы были в католическом собрании?
- Я играл в пьесе, которую давали в прошлое воскресенье.
- Не прикидывайтесь дурачком, господин Кемпенар. Вы же знаете: я го-
ворю не о ваших клоунадах. Были вы в собрании в понедельник?
Секретарь понурился, словно пойманный на месте преступления.
- Вы оставались внизу, не так ли? Но, похоже, те, кто входит в Малое
собрание, заседали на втором этаже?
Точно, как в день, когда обсуждался вопрос о Леонарде ван Хамме. Игра
была все та же. Второсортные члены, вроде Кемпенара и ему подобных, бро-
дили внизу по залу, где с прошлого воскресенья еще стояли неубранные де-
корации и где из экономии горели всего одна-две лампочки. Там пили
скверное, вечно теплое бутылочное пиво и пытались угадать, что происхо-
дит наверху в гостиных с зелеными бархатными креслами. Оттуда доносились
голоса. В воротах то и дело появлялись люди, устремлявшиеся вверх по
лестнице.
- Не стоит смущаться, господин Кемпенар. Сами видите, я в курсе. Мо-
жете сказать, кто был в Малом собрании?
- Нотариус Команс. Сенатор Керкхове. Еще господин Мелебек с другим
адвокатом, чья фамилия мне не известна.
- Кто еще, господин Кемпенар?
- Больше не помню... Минутку... Нет... Возможно, каноник Вьевиль. Мне
кажется, я заметил его сутану на лестнице.
- Это все?
Зачем лгать, если знаешь, что правда все равно выплывет?
- Присутствовал ли на заседании Леонард ван Хамме?
- Да, мне об этом говорили.
- Что вам еще сказали, господин Кемпенар? Разве Леонард теперь не в
наилучших отношениях с этими господами?
- Да, похоже, они ладят.
- Разве он вчера не заходил в ратушу? И не зашел в вашу канцелярию
поздороваться с вами?
- Он по-прежнему муниципальный советник, и я не вправе запрещать
ему...
- Что он вам сказал?
Это был прежний Терлинк, тот, что наводил на всех страх, - холодный,
невозмутимый, неподатливый, как печной камень.
- Он говорил со мной о разном...
- И объявил вам, господин Кемпенар, что не замедлит сменить меня в
этом кресле. Вот что он вам сказал и что вы не осмеливаетесь мне повто-
рить! А вы ответили тем, что поддакнули ему. Потому что вечно боитесь
потерять свое место, не так ли, господин Кемпенар? У вас очень грязная
рубашка, а мне нужно, чтобы мои служащие выглядели прилично. Сделайте
одолжение, меняйте почаще белье, господин Кемпенар. Вы свободны.
В десять утра он зашел в "Старую каланчу" к Кесу. Там сидели только
несколько огородников, которые принесли с собой еду и заказали лишь по
большой чашке кофе с молоком.
Терлинк прошел в глубь зала, за стойку, поближе к бильярду, и Кес со-
образил, что должен последовать за ним.
- Что они решили? - не садясь, спросил Терлинк вполголоса.
- Кажется, нотариус Команс ходил за Леонардом. Но тот не хочет больше
выдвигать свою кандидатуру. Команс заверил его, что у вас со дня на день
будут неприятности.
- Из-за моей дочери?
- Из-за нее и еще из-за другого. Нотариус взял мать Жефа к себе прис-
лугой. Она по-прежнему пьет, а напившись, болтает всякую всячину. - И
Кес, осторожно осмотревшись, добавил: - Надо бы вам поостеречься, баас.
- А здесь что говорят?
Под словом "здесь" подразумевалась кучка завсегдатаев "Старой калан-
чи", собиравшихся в кафе по вечерам.
- Эти ждут. Кое-кто уверяет, что коль скоро нотариус Команс опять со-
шелся с Леонардом... Вы хоть не дадите им застать вас врасплох?
- Налейте мне рюмку можжевеловки, Кес.
Терлинк ограничился тем, что посмотрел на площадь сквозь запотевшее
стекло витрины.
Его площадь! Его город!
Затем пошел к себе в гараж, вывел машину и долго крутил заводную руч-
ку, прежде чем мотор заработал.
Он знал: не надо бы ему ехать. Не потому, что во время завтрака
тет-а-тет со свояченицей Марта с вопросительным видом посматривала на
зятя, словно для того, чтобы успокоить себя. И подавно не из-за тех
взглядов, что бросала на него Мария всякий раз, когда что-нибудь подава-
ла к столу.
Нет, просто на пять часов назначено заседание финансовой комиссии.
Председательствует в ней Команс. В числе вопросов - бюджет отдела бла-
готворительности. А он, бургомистр, наверняка не поспеет к сроку.
Вставая из-за стола, он угадал вопрос, готовый сорваться с губ Марты:
"Едете в Остенде? "
Он не дал ей задать его, объявив:
- Я еду в Остенде.
- В три часа здесь будет доктор Постюмес.
- Он же не меня лечит, правда?
В этот день Терлинк почувствовал потребность завернуть к матери. Семь
раз в неделю он проезжал перед низеньким домиком с зеленой деревянной
изгородью по фасаду и всякий раз замечал старушку в белом чепце то за
одним из окон, то в садике, который она обрабатывала своими руками.
Да, теперь у матери был дом, и точно такая же изгородь, и окна со
ставнями в два цвета - зеленый и белый, о которых она когда-то мечтала.
Из-за дождя матери в саду не оказалось. Она чистила картошку и, под-
няв голову, ограничилась тем, что чуть удивленно проронила:
- А, это ты!
Йорис рассеянно поцеловал ее. Он был не приучен к излияниям; ког-
да-то, еще малышом, он хотел обнять одного - ныне покойного - из своих
дядей, но тот оттолкнул его, объявив:
- Мужчины не обнимаются.
Сказать матери ничего особенного он не мог. По привычке привез ей
полдюжины мягких вафель - мать их любила, - но, когда он положил пакет с
ними на покрытый клеенкой стол, мать не обратила на это внимания.
- Спешишь? - спросила она, заметив, что сын не сел.
- Нет, не очень.
- Последнее время ты часто проезжаешь мимо... Правда, что свояченица
поселилась у тебя? Вы наверняка здорово цапаетесь. Насколько я тебя
знаю...
Время от времени она поглядывала на Йориса поверх очков. Выглядела
она точь-в-точь как добрые старушки на репродукциях. Только вот доброй
не была. Во всяком случае снисходительности в ней не было ни капли.
Иногда казалось даже, что она ненавидит сына или по меньшей мере опаса-
ется его.
- Выходит, скоро твоя бедная жена отойдет?
Он знал: мать говорит это, чтобы посмотреть, как он ответит. И вот
доказательство: она украдкой глянула на него.
- У нее рак кишечника.
- Что ты будешь делать?
Как будто такие вещи решаются заранее!
- Выпьешь чашку кофе?
- Спасибо.
На стене висел портрет, изображавший Йориса в возрасте лет пяти-шес-
ти, с серсо в руке, а у стола стоял стул, который всегда был его стулом.
- Надо бы мне съездить навестить ее, пока это не случилось, да боюсь,
я вас побеспокою.
- Вы отлично знаете, что ничуть не побеспокоите нас.
Оба говорили еле слышно. Лгали, не желая лгать, роняли ничего не зна-
чащие фразы, вне всякой связи с тем, что думали.
- Ты по-прежнему доволен жизнью?
Возможно, хоть в эти слова она вложила частицу души? Йорису был ясен
смысл вопроса - он ведь знал свою мать не хуже, чем она его: "Тебе
по-прежнему доставляет удовольствие делать деньги, быть могущественным
Йорисом Терлинком, сигарным фабрикантом и бургомистром Верне? Ты уверен,
что ни о чем не жалеешь и что все складывается так, как ты хочешь? "
Он ответил, наливая себе кофе:
- Очень доволен.
Она знала, что он лжет. Но это не имело значения. Между ними всегда
так было.
- Взгляни, есть ли еще сахар в коробке.
Имелась в виду коробка из-под какао; украшенная картинкой с изображе-
нием Робинзона Крузо; она стояла на камине, еще когда Йорис был совсем
маленьким. Он встряхнул ее. В ней оставалось три кусочка и сахарная пуд-
ра.
- Вести себя надо разумно, верно? - вздохнула старуха, словно он на-
конец доверился ей. - Не езди слишком быстро. Похоже, вчера у въезда в
Де-Панне опять случилась катастрофа.
Терлинк вел машину ни быстро, ни медленно. Он ехал в Остенде и по ме-
ре того, как приближался к цели, постепенно забывал о том, что осталось
позади, и думал только о никелированном мотоциклете и вчерашнем офицере.
В иные дни он не знал, что еще купить. Крупный испанский виноград в
конце концов портился в квартире. Шампанское было заготовлено впрок. А
что касается конфет и шоколада, то коробки с ними валялись по всей ком-
нате.
Терлинк отважно проявил инициативу: зашел к парфюмеру, попросил хоро-
ших духов и удивился, что маленький флакончик стоит двести франков.
Приехав на набережную, он поискал глазами мотоциклет и облегченно
вздохнул, не увидев его. Он злился на Яннеке, хотя и несправедливо: она
же не виновата, если накануне Лину посетил какой-то офицер. Тем не менее
он отомстил хозяйке кафе тем, что не зашел к ней, а прямо поднялся в
квартиру.
Элси, открыв дверь, машинально приняла пакет - настолько уже вошло в
привычку, что Терлинк всегда приходит с одним или несколькими свертками.
