Поднялся шум. Терлинк не побежал, а невозмутимо вошел к себе в кабинет,
закрыл за собой дверь, повернул выключатель. Первый свой взгляд он обра-
тил к Ван де Влиту, но тот, казалось, на этот раз ничего не понял. Не
ждал ли Йорис, что в дверь начнут ломиться, а то и высадят ее? Этого не
произошло. Недолгий гул голосов - и тишина! Не появился даже Кемпенар, и
когда Терлинк, не дозвавшись его, распахнул дверь секретарской конуры,
там даже не оказалось ни шляпы, ни макинтоша. Йорис был спокоен, очень
спокоен. Правда, несколько опустошен, как после нервного срыва; такой же
бывала Эмилия два-три дня после сильного припадка. Скоро он расстанется
с Эмилией. В просторном здании ратуши оставались сейчас только он да
привратник с семейством. Терлинк сам запер дверь и тщательно погасил
всюду свет. Потом пересек площадь, заметил, что лампа в одном из уличных
фонарей перегорела, и остановился наконец у витрины ван Мелле. Что еще
здесь можно найти хорошего? Терлинк просто не представлял себе этого -
он ведь каждый день покупал самое лучшее. Почему бы не паштет из гусиной
печенки?.. Кстати, есть и ананас, всего один, такой же, какой он купил
Лине... Он взял его. Сегодня г-жа ван Мелле глядела на бургомистра
как-то по-другому, нежели обычно. Что в нем особенного? Или ей уже расс-
казали о случившемся в ратуше?
- До свиданья, господин Терлинк.
- До свиданья. Чуть дальше, на другой стороне улицы, виднелись
большие ворота католического собрания, где на втором этаже горел свет.
Йорис с паштетом и ананасом под мышкой проследовал дальше, вытащил из
кармана ключ, вошел в свой дом, остановился в коридоре, снял шляпу и
дождевик. В доме пахло пореем. Значит, будет луковый суп. Стены, мебель,
воздух - все, вплоть до света и тени, было здесь теплое; казалось, будто
дом купается в прозрачной горячей воде. Терлинк распахнул дверь в столо-
вую и увидел, что дверь в кухню приоткрыта. Мария давно услышала, что он
вернулся. Она вышла ему навстречу, чтобы принять пакеты, шмыгнула носом
и, как если бы Йорис спросил ее, хотя он и не раскрыл рта, сокрушенно
повела головой.
- Очень плоха? - выдавил он наконец.
- Он только что ушел. - "Он" означало отныне "доктор Постюмес". - Се-
годня он сделал два укола. В девять вечера зайдет опять.
- Она спит?
Отрицательный жест. Нет! Тереса лежала с открытыми глазами и - это
самое страшное, - кажется, понимала, что происходит с нею и вокруг нее.
Она тоже наверняка слышала, как вернулся муж. Ждала. Знала, что он ездил
в Остенде.
На верху лестницы в темноте зашуршало платье. Марта перегнулась через
перила:
- Вы, Йорис?
Он хотел подняться, но она спустилась сама.
- Доктор Постюмес считает, уже недолго. Самое ужасное, что Тереса до-
гадывается. Она попросила кюре соборовать ее. Он скоро придет.
Да. Ну что ж!
Да так да.
Нет так нет.
Мог ли Терлинк сказать это вслух? Хотя бы признаться себе в этом?
Разве он чудовище? Грубая скотина?
Он бесился. Бесился при мысли, что Манола сейчас наверняка у Лины и
пересказывает ей их дневной разговор.
Он бесился при мысли...
Комната там, на набережной, и беспорядок в ней, комическая важность
Элси, виноград на подносе, пустая бутылка из-под шампанского на ка-
ком-нибудь неподходящем месте, Лина, вечно улыбающаяся так, словно она
не понимает, словно она ничего не поняла в жизни...
Вот так всю жизнь ему придется...
- Кюре! - повторил он тем же тоном, каким сказал бы
"до-ре-ми-фа-соль... "
Ладно! Надо продолжать.
- Мария, вы как будто получили паштет и ананас?
Первым делом - наверх, на третий этаж, харч Эмилии. Она была беспо-
койна и взъерошена, как животное, чующее грозу.
Затем этажом ниже. Тереса!
Тем хуже для него! Понадобилось мужество, чтобы распахнуть дверь и
встретить взгляд жены, который ждал, впивался в мужа, высматривал в нем
все чужое и настораживающее, спрашивал, искал, тревожился...
А тут еще неподвижная, как кариатида, свояченица Марта, уже склонив-
шая голову, словно над изголовьем покойника!
- Вернулся, - слабым голосом проронила она.
А почему бы ему не вернуться? Или она ждала, что он не вернется?
По обе стороны носа у Тересы пролегли тени. Она уже не могла повора-
чиваться на бок и была вынуждена - если только не делала это нарочно -
держать руки скрещенными, как у покойника.
- С Эмилией все в порядке?
Лучше бы уж она молчала, чем говорить таким отрешенным голосом!
- Ездили в Остенде?
Она вложила в эти слова столько странной кротости, как если бы хотела
спросить: "Хорошо отдохнул? Доволен? "
Стоя справа от постели. Марта смотрела на него твердым, как приказ,
взглядом.
- Какая сегодня погода? - спросила Тереса, как будто это имело для
нее какое-то значение.
Терлинк поймал себя на том, что отзывается в подобающем тоне:
- Почти весь день шел дождь. А теперь поднялся ветер.
Было слышно, как Мария накрывает внизу на стол, а на улице по брус-
чатке подпрыгивает грузовик и стучат лошадиные копыта, напоминая шум в
кузнице.
V
На мгновение она как бы превозмогла недуг. Лицо ее слегка разглади-
лось, взгляд покинул смутные дали, где обычно блуждал, отыскал Марту,
потом дверь, Тереса прошептала, сделав над собой усилие, чтобы упредить
новый приступ болей:
- Послушай, что он делает.
Она сказала "послушай", а не "посмотри". Это стало уже почти ритуа-
лом. Марта, которая только-только села, со вздохом встала. Бесшумно по-
вернула ручку двери и, чуть наклонясь вперед, замерла возле узкой щелоч-
ки.
Прошло уже несколько минут, как Терлинк неторопливым тяжелым шагом
поднялся наверх, но женщины так и не услышали, чтобы он вошел к Эмилии.
К тому же в этот час он вообще не навещал дочь. И с постели, сложив руки
на животе, с лицом, то и дело искажаемым спазмой, Тереса не сводила глаз
с сестры.
- Я ничего не слышу, вернее, слышу только его дыхание. Он стоит на
площадке. Свет не зажег. На этом беседа прервалась. Говорить стоило Те-
ресе большого расхода энергии. Да чаще всего ей и не нужны были слова:
Марта понимала значение почти каждого ее взгляда.
Им самим не верилось, что, в общем, только теперь, на склоне дней,
оставаясь вот так, вдвоем в одной комнате, одна - болея, другая - ухажи-
вая за сестрой и дежуря около нее, они узнали друг друга.
Если не считать самых последних дней, лишь тридцать лет назад, в ка-
нун свадьбы Тересы, они провели ночь в одной комнате. Марте тогда не бы-
ло и тринадцати. Сестры были, так сказать, чужими друг другу. Тридцать
лет они встречались только по торжественным случаям - на свадьбах, похо-
ронах или у ложа болезни.
Тем не менее Марта была рядом, и с первой же минуты обеим казалось,
что они всегда так и жили вместе. Только вот не вообразили ли они себя
снова девочками, хотя давно превратились в уродливых старух? Марта рас-
топила печку, которую пришлось установить в комнате. Неторопливо, без
раздражения приготовила очередной компресс, не брезгуя прикасаться к са-
мым отталкивающим предметам.
Прошло добрых четверть часа, прежде чем она опять взглянула на сестру
и поняла, что все время думает о человеке, который неподвижно стоит на-
верху в темном коридоре перед дверью, может быть, открыв проделанное в
ней окошко.
Марте вновь захотелось послушать, но в ту минуту, когда она нажала на
ручку двери, Йорис стал спускаться по лестнице еще более тяжелым, мед-
ленным и как бы размеренным шагом, чем когда он шел наверх.
Он не мог не видеть свет под дверью. Наверняка заколебался, прежде
чем толкнуть ее, и в комнате стало слышно, как он дышит за филенкой. Но
Тересе было уже не до него. Обернувшись, Марта увидела, что лицо сестры
осунулось, губы приоткрылись, обнажив бескровные десны, и она держится
обеими руками за живот, в который, казалось, вгрызаются сотни хищников.
Указать на камин, где лежали шприц и ампулы с морфином, - вот все, на
что у нее достало сил в перерыве между двумя приступами.
Никто не считал ударов, отбиваемых часами на ратуше. Иногда слышался
перезвон, но на него не обращали внимания, и никто не имел ни малейшего
представления, который теперь час.
Йорис спустился на первый этаж и вошел в свой кабинет. Казалось, что
это произошло уже очень давно, что вокруг ничего не слышно - ни шагов,
ни тех легких звуков, которые выдают присутствие человека.
Тереса, похоже, спала. В комнату вошла Мария: в это время они с Мар-
той составляли диспозицию на ночь, определяя очередность дежурств, время
капель и уколов. Разложенная раскладушка хранила отпечаток человеческого
тела. Когда у Марты было время, она расстегивала корсаж, расшнуровывала
корсет, сбрасывала верхнюю юбку и в нижней вытягивалась на час-другой,
приподнимаясь на локте, как только до нее доносился шорох со стороны
постели. Свет она притушила.
- Уверяю вас, я предпочитаю бодрствовать...
Сестра уже звала ее взглядом и, хмуря брови от боли, шептала:
- Пойди посмотри.
Марта спустилась вниз. Лестница по-прежнему была не освещена, и сама
не зная почему, Марта не осмелилась зажечь свет. Постучала, вернее, по-
царапала дверь кабинета, распахнула ее и увидела Терлинка, глядевшего на
нее из своего кресла.
Казалось, он в жизни не видел ее и не знает, почему она возникла пе-
ред ним, но это ему явно безразлично.
- Вот вы где? - бросила она, лишь бы хоть что-то сказать.
И быстро обвела глазами комнату, где все было в порядке. Да, она не
усмотрела ничего необычного. Вернее, не отдала себе отчета в том, что
вызвало у нее непривычное ощущение пустоты, когда она поднималась по
лестнице. Йорис не курил!
- Он ничего не делает. Спокойно сидит...
Мария вздохнула и отправилась к себе наверх спать, предварительно об-
менявшись с Мартой сокрушенным взглядом. Затем беспредельная тишина
опять воцарилась вокруг комнаты, где обе сестры, застыв в ожидании, не
двигались и не говорили ни слова.
Вот почему таким неожиданным, даже тревожным показались им внезапный
скрип ножек кресла, а затем звук шагов, хотя и знакомых, стук, щелчок
выключателя.
Йорис опять стоял за дверью на лестничной площадке. Он поколебался,
потом вошел к себе в спальню и не раздеваясь растянулся на постели.
- Постарайся немного поспать, - вполголоса посоветовала Марта сестре.
Марта вздрогнула. Ей почудилось, что она с головокружительной ско-
ростью возвращается откуда-то очень издалека. Резким движением она села
на своей раскладушке, но услышала только, как сестра вполголоса и, види-
мо, не в первый раз окликает ее:
- Марта!
Первым побуждением ее было пойти к камину и взять бутылочку с ле-
карством. Но глаза Тересы просили вовсе не об этом. Тогда Марта прислу-
шалась и поняла. В другой комнате на том же этаже Слышались шаги.
Большие шаги. И размеренные, как ход пущенных часов. Пять шагов к окну,
остановка, затем пять шагов в противоположном направлении.
Как давно это тянется? Который теперь чае? Будильник на ночном столи-
ке остановился, стрелки показывают без десяти двенадцать.
И вот Марта, так же как ее сестра, затаила дыхание. Открылась дверь
какой-то комнаты, потом дверь спальни. Марта не успела надеть платье. Ее
зять стоял перед нею полностью одетый, но взъерошенный, в расстегнутом
жилете и без галстука.
В электрическом свете он выглядел особенно усталым и, словно для того
чтобы усугубить это впечатление, подвинул стул, сбросил связывающий его
костюм и сел в изголовье кровати лицом к жене.
Ему было безразлично, что здесь присутствует Марта. Он ее просто не
видел. Он, конечно, даже не заметил, что, не зная, куда деться, она
вновь улеглась на раскладушку и оставила лишь маленькую щелочку между
простынями, чтобы наблюдать за ним.
Почему Тереса закрыла глаза? Может быть, из желания показать, что она
