квартирке, когда он еще работал у Берты де Гроте.
Она тоже умерла.
Он сделал несколько шагов. В горле у него пересохло. Сквозь занавеси
"Старой каланчи" он убедился, что у Кеса никого нет, вошел и пересек
весь зал, пол которого был усыпан опилками.
- Старой можжевеловки, - распорядился Терлинк.
И взглянув на Кеса, также бывшего городским советником, увидел, что
тот уже одет для заседания. Стена, к которой он сидел спиной, отражалась
в зеркале, и заметив что-то ненормальное, Терлинк повернулся со стопкой
в руке и на секунду замер. Обеих реклам его сигар не было на месте! Их
даже не дали себе труда чем-нибудь заменить, и на обоях, расписанных под
утрехтский бархат, еще виднелись два светлых прямоугольника.
Не моргнув глазом, бургомистр опрокинул рюмку и осведомился:
- Сколько?
- Два франка, господин Терлинк.
Кес тоже назвал его по имени, а не баасом.
Секретарь в парадном одеянии, с серебряной цепью на груди уже два ра-
за прошел, потрясая колокольчиком по коридорам и залам. Никогда еще отк-
рытию заседания не предшествовали столь долгие приготовления.
Тридцать шесть кресел в зале были расположены амфитеатром, и мало-по-
малу их красный бархат исчезал под одетыми в черное более или менее чо-
порными фигурами с бело-розовыми лицами.
Запоздавшие советники тянулись к дверям. Хотя еще не стемнело, люстры
были зажжены, и люди передвигались в скупом свете, делавшем их похожими
на ожившие портреты.
Позади расставленных уступами кресел тянулся барьер, отделявший офи-
циальных особ от стоявшей публики. Ее, как всегда, составляли одни и те
же старики, пенсионеры, любопытные, которые уже добрый час как заняли
свои места, готовые терпеливо ждать сколько ни придется.
В стороне за маленьким столом, покрытым зеленым сукном, сидел Кемпе-
нар. Колокольчик, перемещаясь по всей ратуше, прозвонил в последний раз,
люди откашлялись, двери закрылись. Терлинк, ни с кем не здороваясь, вы-
шел из кабинета и сел на свое место среди эшевенов.
- Господа, объявляю заседание открытым.
Присутствующие еще не устроились окончательно.
Потребовалось несколько минут на то, чтобы каждый выбрал позу поудоб-
ней. Пурпурные бархатные занавеси, пропускали закатное солнце только
сквозь щели между ними, и люстры в этом обманчивом свете казались туск-
лыми ночниками.
Вид у г-на Команса был торжественный. Он стоял за председательским
столом, но казался сидящим - настолько он был малого роста. Он поочеред-
но поглядывал на каждого вокруг, ожидая, когда стихнет кашель, а заодно
и более раздражающий звук - шарканье ног по паркету.
- Господа, прежде чем перейти к повестке дня, я как председатель это-
го собрания почитаю своим долгом...
Двери подрагивали: они не закрывались наглухо, а толпящиеся за ними
служащие, равно как люди, явно не желавшие занять место в рядах публики,
пытались видеть и слышать, что происходит в зале.
Голос г-на Команса резонировал. Акустика зала заседаний была такой,
что каждое слово приобретало торжественное звучание.
- Как почти всем известно, наша ратуша стала вчера местом инцидента,
какого она, смею утверждать, не знавала за все века своего существова-
ния.
Головы опускались и поднимались в знак одобрения. Раздалось несколько
негромких голосов:
- Правильно!
- С другой стороны, к лицу, от коего зависят судьбы нашего города,
правосудие проявляет с сегодняшнего утра интерес, о котором я не вправе
здесь распространяться...
Теперь головы завертелись справа налево и слева направо, в зависимос-
ти от места сидящего, потому что каждый ощутил потребность взглянуть на
Терлинка.
- В любых других условиях я первым потребовал бы отчета от первого
должностного лица в Верне. Таким образом, обсуждение, которое состоялось
бы...
В эту минуту все увидели, насколько взволнован нотариус Команс. Он
тщетно поискал слова, чтобы закончить фразу, потом махнул рукой, словно
отказываясь от своей попытки:
- Короче... Короче, говорю я, вам известно также, что горестные се-
мейные обстоятельства, перед которыми мы склоняем головы, не позволяют
нам усугублять положение человека, уже испытавшего удар судьбы. Вот по-
чему, господа и дорогие коллеги, я обращаюсь к бургомистру Терлинку и
спрашиваю его, не находит ли он более достойным - как его самого, так и
города Верне, - незамедлительно направить королю свою отставку...
Солнце освещало теперь лишь малую часть площади. Служанка Кеса, взоб-
равшись на стремянку, мыла зеркальное окно заведения.
В зале совета видны были уже только люстры, струившие приглушенный
свет на черные костюмы, лица, усы и бороды, зеленый стол Кемпенара и,
наконец, на вставшего с места Йориса Терлинка.
Вдруг маленький нотариус Команс сел так неожиданно, словно резко кач-
нулось коромысло весов. Двери задрожали. Петли скрипнули.
- Господа...
Однако коромысло снова качнулось, но уже в другую сторону - это бур-
гомистр, встав, поочередно рассматривал советников, и они, один за дру-
гим, испытывали потребность отвести глаза.
- Господа, покорнейше прошу председателя городского совета соблагово-
лить перейти к повестке дня.
Последнее слово прозвучало в полной тишине, в почти нечеловеческой
неподвижности. Потом ноги задвигались, подметки шаркнули о паркет, и в
задних рядах послышался ропот.
- Господа! - воскликнул председатель Команс.
И тут совету пришлось стать свидетелем уникального, подлинно уни-
кального события в истории ратуши города Верне. Йорис Терлинк снова сел.
Быть может, он не сознавал, что делает? Из жилетного кармашка он вытащил
футляр с янтарным мундштуком.
Затем, хотя на собрании строжайше возбранялось курить, выбрал сигару,
откусил зубами кончик, чиркнул спичкой.
- Господа, потише, пожалуйста! Итак, совет переходит к повестке дня.
Первым вопросом стоит...
Кемпенар, не ожидавший такого поворота, лихорадочно перелистал тща-
тельно подготовленные папки, нашел какую-то страницу, встал, сообразил,
что взял не тот документ и вновь перерыл свои бумаги.
- "Просьба о субсидии на... "
Сигара Терлинка всех загипнотизировала.
VI
- "Инициативная группа Де-Панне, Коксейде и СинтИдесбалда, принимая
во внимание, что город Верне в силу своего географического положения по-
лучает непосредственную выгоду от наплыва иностранцев на пляжи вышеупо-
мянутых городов, и учитывая, с другой стороны, что нынешний момент бла-
гоприятен для... "
Кемпенар поднял голову, констатировал, что все смотрят на одну и ту
же дверь, и сам посмотрел на нее. Но было уже слишком поздно. Лишь нем-
ногие разглядели черный мундир, галуны и серебряный аксельбант жандарма,
препирающегося с приставом. Теперь дверь снова закрылась, восстановилось
спокойствие, и пристав, лавируя между рядами, пробирался к Йорису Тер-
линку, чтобы вручить ему письмо.
- "... что момент благоприятен для... "
Секретарь никак не мог найти нужную строку и чувствовал, что его ник-
то не слушает. Ему, как и всем, хотелось понаблюдать, как бургомистр
распечатывает и читает письмо.
- "... благоприятен для..." Ага!.. "... усиления пропаганды, в част-
ности за рубежом, в странах с устойчивой валютой, просит муниципалитет
Берне выдать ему в порядке исключения субсидию в двадцать тысяч фран-
ков".
Кемпенар добросовестно поднял уже опущенный им лист и подтвердил:
- Да. Точно двадцать тысяч.
Терлинк, положив письмо перед собой, скрестив руки на груди и зажав
янтарный мундштук в зубах, был самым неподвижным и невозмутимым из всех
собравшихся.
Он знал, что все, кто следит за ним из рядов полукруглого амфитеатра,
более или менее представляют себе содержание письма, и понимал наконец
угрожающие слова председателя Команса.
"Господин бургомистр,
Поскольку сегодня утром мои попытки связаться с вами по телефону ока-
зались безуспешны, считаю долгом своим уведомить, что мною получено про-
шение начать против вас судебное расследование. После ряда анонимных пи-
сем ко мне поступило обращение за подписью многих граждан вашего города
относительно особого положения одного из членов вашей семьи и его образа
жизни в вашем доме.
Мне известно, что состояние здоровья г-жи Терлинк внушает вам
сильнейшую тревогу, и я повременю несколько дней, прежде чем допросить
вас по вышеупомянутому вопросу.
Благоволите, господин бургомистр, принять мой самый искренний привет.
Тон, королевский прокурор".
Терлинк еще не бросил им вызов. Он стоял, благонравно глядя во все
глаза на Кемпенара, и любой поклялся бы, что бургомистр, как все ос-
тальные, просто присутствует на очередном заседании.
Он сел, и Команс поднялся. И тот и другой сделали это торопливо, мас-
кируя спешкой овладевшее ими чувство неловкости.
- Кто хочет высказаться о субсидии инициативной группе?
Терлинк заботливо положил сигару на закраину откидного щитка и под-
нялся с такой медлительностью, словно поочередно приводил в движение все
шарниры своего крупного тела.
- Слово господину бургомистру.
- Господа, помнится, четыре года назад я совершил свой первый полет
на аэроплане, прибывшем в Верне, дабы устроить желающим воздушное креще-
ние. Ваш почтенный председатель господин Команс летал вместе со мной и,
если не ошибаюсь, забыл уплатить за место.
Никто не засмеялся. Никто пока ничего не понимал. И Терлинк еще не
пустил в ход всю силу своего голоса, которому обычно отвечало звонкое
эхо от всех стен полукруглого зала. Он вроде как подыскивал слова, под-
бирался к теме.
До сих пор он стоял, уставившись в паркет под ногами, и только теперь
начал постепенно поднимать голову.
- Когда я очутился в воздухе, моим глазам предстали башня ратуши,
церковь Святой Валбюрги и другие колокольни, тесно окружившие нашу пло-
щадь.
Никогда в жизни он не был так безмятежен, так трезв умом. С ним про-
исходило даже нечто более необыкновенное. Он видел всех своих коллег в
черном, видел их розовые лица в бледном свете люстр, изучал каждое поо-
чередно и, продолжая говорить, успевал думать, вспоминать то или иное
событие.
Он видел не только их, но и себя. Терлинк словно наблюдал себя отку-
да-то со стороны: очень рослый, очень широкий, очень прямой и - он знал
это - настолько бледный, что его застывшие черты пугали присутствующих.
Он бил голосом в стены, и голос отскакивал обратно; Терлинк ждал, по-
ка отзвучит эхо, и продолжал. А двери подрагивали, потому что люди в ко-
ридоре теснились все плотнее, силясь разглядеть бургомистра сквозь узкие
щели.
- Я видел также вокруг этих памятников, вокруг того, что мы именуем
городом, низкие одноэтажные домишки, доныне кое-где покрытые позеленев-
шей соломой, и вокруг каждого из этих домишек - клочок вспаханной земли,
луг, заботливо поддерживаемые ирригационные каналы. Дальше в дюнах попа-
дались иные здания, с причудливыми красными кровлями, виллы, курортные
псевдогорода, которые летом наполняются приезжими и слишком широкие ули-
цы которых пусты зимой, как заброшенные каналы. В эту минуту, господа, я
понял душу Верне...
Неправда! Он понял ее только сейчас. Зато понял до конца. Он смотрел
на коллег, один за другим опускавших глаза.
- Я понял, что в этом куске провинции, отвоеванным нашими предками у
моря, подлинно важны и должны приниматься в расчет только эти домишки за
зелеными изгородями да эти мужчины с женщинами в белых чепцах, которые
круглый год гнут спину над клочком земли.
Я понял, что город со своей ратушей и церквями представляет собой
лишь сборный пункт. Я уразумел наконец, что наш субботний базар, конная
и скотная ярмарки суть более величественные торжества, чем даже праздник
Тела Господня...
В зале зашевелились, кое-кто закашлялся. Терлинк выждал. Времени у
него хватало. Это был его день, который никто не мог у него отнять.
