ветственным жестом и сел в одно из старинных кресел, бархат которых был
обрамлен чернозолотым деревом.
На зеленой скатерти, покрывающей стол, - стаканы и пивные бутылки.
Над головами завеса дыма. И - люди, покашливающие, двигающие ногами,
разглядывающие свои сигары, осторожно посматривающие на бургомистра.
- Ну, Терлинк? - проронил наконец Команс, отличавшийся таким малым
ростом, что сидя еле доставал ногами до полу.
- Ну, Команс? - в тон ответил бургомистр.
Нотариус решил перейти в атаку:
- Что вы об этом скажете?
Терлинк не спеша вынул сигару изо рта, вскинул голову и отчеканил
чуть ли не по слогам:
- Скажу, что, когда товар выставляют в витрине, следует проверять,
правильно ли указана его цена, потому что клиент имеет право требовать,
чтобы товар ему продавали именно по указанной цене.
Все призадумались. Сентенциозная фраза, казалось, удовлетворила всех,
и несколько уклончивые взгляды позволяли предположить, что каждый силит-
ся не упустить ни крупицы ее скрытого смысла. Терлинк тоже молчал, как
человек, сказавший все, что хотел сказать.
Быть может, кое-кто даже заучивал фразу наизусть, чтобы позднее, на
досуге, поразмыслить над нею: "Когда товар выставляют в витрине... "
Когда присутствующие увидели, что рот открыл Портер, торговец скобя-
ным товаром, на лицах выразилось уныние. Все были уверены, что он ляпнет
глупость, и ожидания оправдались.
- Я что-то не очень понимаю. Прежде всего, Леонард ван Хамме не тор-
гует в розницу, и у него нет витрины.
- Но он торгует политическими идеями и принципами - жестко парировал
Терлинк, не давая себе труда взглянуть на спорщика.
Разговор принимал нежелательный характер. Виноват в этом был Портер,
который так ничего и не понял и которого какой-то бес толкал довести
свой промах до завершения.
- Я, может, не такой смекалистый, как другие, но я не понимаю, о чем
речь и что...
Тут он сообразил, что нотариус Команс велит ему сесть, и покраснел,
как краснел всякий раз, когда допускал ошибку.
- Я, может, не такой смекалистый... - снова пролепетал он.
Все молчали, потому что говорить необдуманно стало сейчас особенно
опасно.
- Леонард вышел, - отважился признаться нотариус.
- Вернее, не совсем ушел, - с нажимом произнес Терлинк и, встретив
недоуменные взгляды, добавил: - Он ждет в подворотне.
Йорис держался холодно и жестко, смотреть предпочитал на кончик своей
сигары или носки ботинок. Если все присутствующие в большей или меньшей
степени были его противниками, если в течение двадцати лет он в одиночку
осуществлял политику оппозиции, не давая им покоя, то Леонард ван Хамме
всегда был просто его личным врагом, и он, Йорис Терлинк, в конце концов
отобрал у него кресло бургомистра, которое сам и занял.
Теперь он мог без обиняков объявить:
- Он ждет в подворотне.
В холодной сырой подворотне! За дверями! Шушукаясь с последним при-
верженцем, которого Терлинк не узнал.
Ван Хамме явился в эту комнату. Предстал перед ними. Атмосфера здесь,
без сомнения, была такой же, как сейчас: сигары, стаканы с пивом, скупые
осторожные слова, сопровождаемые взглядами, старавшимися не выдавать
мысли говорящих.
- Послушайте, Йорис... - Команс взял почти примирительный тон. - Мне
кажется, я понял, что вы имели в виду, говоря о витрине и ценниках.
От Терлинка не требовали уточнений, но он их сделал:
- Я имел в виду, что, когда человек строит свое положение на щеголя-
нии определенными принципами, необходимо...
- Мы поняли.
Команс, вероятно, да. Еще бы! Но другие обрадовались этому уточнению.
- Ван Хамме, - продолжал Терлинк, - в бытность свою бургомистром от-
дал под суд сотрудника полиции, присвоившего казенные тетради и перья
для своих детей. Этот человек служит сейчас в Де-Панне ночным сторожем
при гараже.
- Послушайте, Йорис...
- Когда Йосефина Эрте забеременела, он...
- Разрешите мне продолжать, Терлинк. Вы все такой же: говорите и го-
ворите... Леонард ван Хамме пришел сюда сам. Он честно предложил нам
свою отставку.
Все настороженно следили за Терлинком, потому что на самом-то деле
все зависело от него. Они могли извинить или осудить от имени Большого
или Малого собрания, но решал в конечном счете Терлинк. И раз уж он поя-
вился сегодня здесь, среди них, значит, он что-то задумал.
Теперь они боялись, что их сочтут чересчур снисходительными и завтра
же или на днях на заседании городского совета обвинят в потворстве Лео-
нарду ван Хамме.
- Мы не приняли его отставки... Все глаза по-прежнему смотрели на
Терлинка, который даже не моргнул.
- Мы не приняли ее, потому что наш друг Леонард сообщил нам о своем
решении. Вы христианин, Терлинк, господь сказал: "И если глаз твой соб-
лазняет тебя, вырви его и брось от себя" [5]. Сегодня под вечер Леонард
отправился на машине к сыну в Брюссель.
На стенах старинные панели. Над головами вычурная люстра, цедящая
скупой свет. В креслах мужчины в черном, с горящими сигарами, со скре-
щенными или вытянутыми ногами. Седая борода нотариуса Команса, жестику-
лирующего маленькой сухонькой рукой.
- Леонард ван Хамме не желает отныне иметь ничего общего со своей до-
черью.
В лице Терлинка не дрогнул ни один мускул. Он медленно повернул голо-
ву и поочередно взглянул на каждого.
Быть может, когда взгляд бургомистра вновь остановился на розовом
кончике его сигары, он вспомнил о ван Хамме на сквозняке в подворотне.
- Что он намерен предпринять? - сухо спросил он.
- Как только она станет транспортабельна, он отправит ее в одну из
клиник Остенде. В любом случае она имеет право на наследство своей мате-
ри, что позволит ей жить самой и воспитывать ребенка.
- В общем, Леонард ждет внизу вашего последнего слова?
Они не осмелились сказать "да". Однако не сказали и "нет", а просто
замерли неподвижно, как на картине. Тогда Терлинк словно подводя черту,
выдохнул:
- Ладно.
Затем лениво поднялся и взял со стола свою выдровую шапку:
- Доброй ночи.
По лестнице он спустился так же медленно, как поднимался, и на первом
этаже остановился у дверей зала. Там теперь ждали всего три человека,
недостаточно важных, чтобы их пустили наверх, но тем не менее желавших
знать. Терлинк не стал задерживаться и прервал движение лишь в подворот-
не, на расстоянии меньше метра от двух мужчин, по-прежнему затаившихся в
темноте. Он нарочно вновь раскурил сигару, хотя она вовсе не потухала, и
бросил:
- Доброй ночи, Леонард. До завтра, господин Кемпенар.
Он узнал секретаря городского совета. Хлопья снега стали плотней и
падали медленней. На площади часы ратуши показывали десять вечера. В
"Старой каланче" погасли все лампы, кроме одной, а это означало, что по-
сетителей больше нет и Кес снимает кассу или взгромождает стулья на сто-
лы. Люди, уснувшие во всех домах города и низких строениях окрестных де-
ревень, еще не знали, но узнают поутру, что Йорис Терлинк только что
одержал самую большую свою победу.
Истекший день оказался еще более важным, чем тот, когда он занял мес-
то Леонарда ван Хамме. Как повернулись бы события, если бы он не пошел в
собрание, не распахнул дверь на второй этаж и не сел среди членов коми-
тета?
Йорис повернул ключ в замке, оббил обувь о порог, повесил шубу на ве-
шалку. Войдя в спальню, отчетливо увидел, что жена смотрит на него, сле-
дя за выражением его лица одним глазом, потому что другим уткнулась в
подушку. Она вздохнула.
И опять он разделся и лег, не сказав ей ни слова. Потом, очутившись в
темноте, попытался припомнить свою фразу о витрине и этикетках: он был
доволен ею.
Удивительно было одно - ему не удавалось представить себе лицо Лины
ван Хамме, хоть он не раз встречал ее.
- Скажите, господин Кемпенар...
По утрам Кемпенар выглядел опухшим, и во всем его облике было что-то
ущербное. Он наверняка плохо спал, вскакивал в последнюю минуту, не да-
вая себе труда умыться, и одевался наспех в слишком холодной комнате. В
ратушу он приходил с набрякшими веками, розовыми пятнами на бледном лице
и криво завязанным галстуком.
- Вы прекрасно поступили, морально поддержав Леонарда ван Хамме. Он
очень в этом нуждался, не правда ли?
- Клянусь вам, баас...
- В чем, господин Кемпенар?
- Что я сделал это не нарочно. Я пошел в собрание, как все. Собирался
вернуться пораньше, потому что у моей жены снова боли в животе. Господин
ван Хамме стоял у ворот. Я работал с ним в бытность его бургомистром. Он
мне и говорит: "Хюберт, не будете ли добры побыть минутку со мной? "
Продолжая говорить, Кемпенар тем не менее заметил, что Йорис Терлинк
выглядит более усталым, чем обычно. День был ледяной. Снежные вихри мяг-
ко бились в окно, и площадь была вся белая, кроме тех мест, где проезжа-
ли телеги, оставляя после себя следы, похожие на черные рельсы.
- Скажите, господин Кемпенар, как друг Леонарда ван Хамме...
- Я не решился бы утверждать, что я его друг.
Терлинк через плечо секретаря смотрит на Ван де Влита, застывшего в
своей золоченой раме.
- Вы ведь казначей его певческого общества, не правда ли?
- Я музыкант и...
- Впрочем, это не важно!.. Составить ему компанию в трудную минуту он
попросил вас. К тому же, господин Кемпенар, вы один из тех жителей Вер-
не, кто наиболее осведомлен обо всем, что происходит в городе.
Точно так же, тем же равнодушным тоном, с тем же бесстрастным лицом,
Терлинк атаковал и своих противников в городском совете, выбирая нас-
только окольные пути, что люди с тревогой спрашивали себя, куда он гнет.
- Я хочу задать вам почти что служебный вопрос, господин Кемпенар.
Гостиницы Верне не могут принять постояльца, не заполнив на него карточ-
ку в полиции. Сотрудники последней охраняют нравственность в обществен-
ных местах. Исходя из этого, известно ли вам, где встречались барышня
ван Хамме и Жеф Клаас?
Голос бургомистра зазвучал резче, что удивило Кемпенара. Терлинк ред-
ко выказывал чувства вообще, и определить, каково оно в данных обстоя-
тельствах, было особенно трудно.
Секретарь понурился.
- Слушаю вас, господин Кемпенар.
- Я никогда не видел их вместе.
- Бесспорно. Но вы знаете все. Каждый вечер, выходя отсюда, вы захо-
дите в маленькое кафе, куда стекаются все новости города.
Значит, Терлинк и это знал, хотя до сих пор даже намеком себя не вы-
дал! Действительно, каждый вечер - по крайней мере зимой, потому что ле-
том Кемпенар боялся, что его заметят, - он появлялся у Анны в маленьком
кафе у канала, где, по слухам, кое-кому позволялось заходить на хозяйс-
кую половину.
- Итак, господин Кемпенар?
- Поговаривают... Только это ведь сплетни... Молодой человек, похоже,
забирался во двор, перепрыгивая через ограду вокруг стройки.
- Значит, она принимала его у себя в спальне?
- Вы знаете, что господин ван Хамме очень занятой человек. Ему неког-
да заниматься своими детьми.
Еще бы, черт побери! Он же хотел быть хозяином всего города, предсе-
дателем всех обществ, первым всюду! У него в семье из поколения в поко-
ление все были богатеями, по выражению старой г-жи Терлинк.
- Что же он сказал вам, господин Кемпенар?
И Терлинк посмотрел в глаза собеседнику, словно угрожал ему: "Мне от-
лично известно, что ты за ван Хамме и против меня. Я знаю, что ты меня
ненавидишь. Знаю, что передаешь ему все происходящее в ратуше. Но ты
труслив и теперь предаешь ван Хамме, потому что сейчас хозяин положения
- я".
- Он был очень подавлен, особенно из-за сына...
Если бы Кемпенар мог издали попросить прощения у ван Хамме, он сделал
бы это. Но перед ним Терлинк, и секретарь был вынужден говорить.
- Он вправду уехал под вечер к сыну. Тот, конечно, очень расстроен...
Когда хочешь сделать военную карьеру, да еще при дворе, куда как непри-
