- Я ничего тебе не сделал, - удивился тот.
Шопенгаэур рассмеялся, на сей раз по-доброму, по-привычному, почти
по-людски, а не по-своему, без святого надрыва и вольчьей задоринки:
- Сделал, Леша. Я смотрю на тебя и радуюсь. Не перевелись, короче,
мужчины в русских селеньях. Потому что окончательная хана придет Харт-
лэнду в тот момент, когда в миллионных селеньях переведутся мужчины.
Женщины не спасут, без мужчин они не даже не совсем женщины. Смотрю на
тебя и думаю: а ведь не хана еще Хартлэнду.
- Спасибо, - ответил несмутившейся Леха. - И насчет баб совершенно
правильно, кого им спасать? Слабоваты бабы на энергетику.
- Водки что ли выпить, - бессвязно предложил Илья.
- Ребята, мне утром выступать, - извинительно напомнил Железов.
- Перед твоим избирателем выступать только с бодуна, - безапеляционно
заявил Шопенгауэр. - Или по накурке с пары затяжек. Твой избиратель,
Саш, такая зверушка, что большего не заслуживает. Чтобы терпеть его по-
мятые рожи, надо вообще переходить на ЛСД и пейотные шарики. Или на уг-
лубленные дзэнские медитации. В крайнем случае, на добротный и трехразо-
вый секс. А то захрюкаешь как народники.
- Разве народники хрюкали? - недоверчиво спросил Железов.
- Я в этом не сомневаюсь, - без тени улыбки утвердил Шопенгауэр. -
Все их действия так или иначе есть следствия большого рассеянного перех-
рюка. Ребятам по всему не хватало пейотных шариков, дзэнских медитаций и
регулярного секса. Вот и перехрюкнули с раздолбая. А историки: в народ,
за людей, цели там святые и благородные... Хрен-та с два. Делов-то:
большой идейный перехрюк на почве истощения жизни. Однако я не читал ни
одного российского автора, который разглядел бы за гуманитарно-соци-
альной хреновушкой всего-навсего всхрюк дурной и стоящей на раскоряку
жизни.
- Так, значит, мне правильно с бодуна? - переспрашивал Александр Же-
лезов.
- Конечно, Саша, - рассмеялся Шопенгауэр. - Ты пока хрюкаешь неиск-
ренне, за что мы тебя ценим и уважаем. Однако профессия портит. Хочешь
пройти по одномандатному коровнику, честь тебе и любовь. Но не дай бог
превратиться в лоббиста коровьих дел. Ты уж помычи, порычи, а потом
все-таки возвращайся к людям.
- Да я козлов в шеренгу построю, - убежденно пообещал Железов. - По-
веду их мочить рога на водах Атлантики. А некоторые поедут на Чукотку
мостить автобан Москва-Вашингтон. Поляжет их там несчитано, зато вместо
недоделанных людей у страны появится полезная трасса. У меня в голове
комплексная программа, и каждый пункт против недоделанных.
- Ай да Вторник, - по-дружески хохотал Шопенгауэр, - ай да сукин сын.
Ну не зря, не зря ты родился. Здорово пока говоришь.
А потом они упились вдрызг и поговорили по-задушевному. За окном све-
тало, и в комнату повеяло нежарким утренним небом.
- Наверное, спать, - определил для себя Добрыня.
- Работать, только работать, - бормотал Железов.
Торопливымы движениями он повязывал галстук. До встречи с инвесторами
оставалось сорок минут.
- Молодец, - заметил Артур.
- Я знаю, - шипел Железов. - Ты помнишь, где в этом доме бритва?
- Твой же дом, - вздохнул Шопенгауэр. - Тебе и решать.
Из девяти пиджаков Железов выбрал самый тонкий, светло-серый, в едва
заметную клетку.
- Ходит слух, что он куплен в Лондоне, - зевнул Артур.
- Пиджачонка-то? Сплетничают, - отрезал Железов. - В Больших Грызунах
брал, на распродаже. Не веришь? Я тогда нуждался, ходил в рванье. Иму-
щество роздал беднякам, а до политики еще не дорос.
- Давай наладим в Грызунах пошив нашей униформы, - предложил Шопенга-
уэр. - У места рабочие создадим, и городишка войдет в историю.
- Это деревня, - с сожалением произнес Железов. - Там десять домов, а
живут одни старики. По воскресеньям выползают к бывшему сельсовету и
продают друг другу ненужные вещи, это их единственная отрада. Торгуются
очумело, хотят таким образом походить на людей.
- Убиенные дела творятся, - с восхищением отозвался Шопенгауэр.
- Одеколон хочу, - капризничал Железов. - Куда нормальные люди ставят
одеколон?
<Линкольн> подошел к подъезду. Резкий и деловитый председатель партии
сел на излюбленное место рядом с водителем.
- В офис, - привычно распорядился он.
Через двадцать минут он смотрел в умные глаза отечественных капита-
листов.
- Гарантии дам, - городил он кубики. - Какой пересмотр приватизации?
Наоборот, экономику надо предоставить достойным людям. Делайте заявки.
Это ложь, что все якобы продано. Далеко не все. Так вот, я продам. Да-
вайте, оценивайте свои возможности. Я продам вам собственность, как наи-
более достойным представителям нации. Только сразу договоримся: деньги
нужны сейчас. Иначе провалим мою компанию. А если мы с вами ее провалим,
какая собственность?
- Продадите по-человечески? - спросили его.
- Нормально, - хохотнул он. - Один к пяти. Оценка по рыночной коти-
ровке. Только проплата в ближайший месяц, а расчет при получении меха-
низмов.
- Бесплатно, что ли? - не поверили Железову.
- А что, надо по-другому? - улыбнулся он. - Я предельно честный с те-
ми, кто этого заслужил. Обещал четыреста годовых, будет вам четыреста
годовых.
- Гарантии, - потребовали с него.
- У вас останутся подтверждащие документы. Так считайте компроматом
любое упоминание о нашем сотрудничестве. Это первое, но важнее второе:
здравый смысл на отдаленную перспективу. Судите сами, на кого мне опи-
раться в той программе, которую я взял? Вы имеете о ней полное представ-
ление. Судите сами, нужны ли по-настоящему свои люди в столь масштабных
реформах. Те, чье поведение рационально и прогнозируемо. Те, с кем свя-
зывает если не общий идеал, то единые тактические цели. Те, кто готов
работать и превратиться в опору нации. Люди, которые однажды помогли и
готовы помогать дальше. Я ведь не Сталин, чтобы косить своих, верно? По
всем прикидкам получается, что нам трудно завершать свои дела друг без
друга. Господь толкает нас на взаимное понимание. Я уверен, что страна
не поднимется, если люди вроде нас будут путаться в эгоистических инте-
ресах. Если мы погрязнем в недоверии, страна потеряет центр реальной си-
лы. Надо верить в себя и в будущее страны, потому что кроме нас нет здо-
рового элемента. Я не люблю левых, двести лет долдонящих о благоденствии
убогих и сирых. Я не люблю шестидесяхнутых, навязавших стране дурную мо-
дель и свое видение мира, не люблю их никчемность и недоделанный гума-
низм, в глобальном смысле убивающий нацию. Я не люблю демократичных и
либеральных, по безволию разваливших большое и сильное государство. Я
предлагаю свой путь и вижу, что вы его одобряете. Ну а кроме того, я
предлагаю вам четыреста годовых.
- Риск велик, - напомнили ему. - Пролетим все.
- Я знаю, что риск велик, - безрадостно признал Железов. - Но надо
верить. Только настоящая вера. Других гарантий успеха нет. У Христа тоже
была единственная гарантия.
- Счет тот же?
За окном прозрачно щебетали летние птицы и мокрые от погоды люди спе-
шили по обыкновенным людским делам, торопясь и задевая друг друга. Желе-
зов посмотрел на них и увидел.
- Тот же, - обыкновенно ответил он.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ, В КОТОРОЙ ТВОРЯТСЯ ПАРТИЙНЫЕ ЧУДЕСА
Мышка бежала, хвостиком слона окрутила. А дальше поздняк: налево ком-
сомол, направо мшисто. Впереди русач, позади стабилизец, а на месте кры-
солов за феньки торгуется. Несистемно, дражайший мой? А вы еще учтите,
что козел перехватом частокол взял. И все ему, ретивому, нипочем. Кургу-
зый он, что ли, в честь такого непроходима? Ладно, отступаю на предыс-
ходные, а то у наших уже вяленая горячка на пятистах.
Адик в свое время умирал: в ночлежке для беспризорных, нищий, голод-
ный, без статусов и вне смысла. Дело было в лучшем на земле городе Вене,
а человек достиг прекрасного возраста - двадцати с чем-то лет. Лежал не-
нужным поленом и вяло раздумывал: то ли сейчас сдохнуть, то ли денек по-
годить. Решил, короче, денек-другой погодить. А потом вышел из ночлежки
в пространство мира. Но то потом было. А нынче он умирал, плакал и хотел
бы найти работу за невзрачный кусок белого хлеба. Или черного. Шопенгау-
эр непривычно сидел с Дюймовочкой в пустом номере, тешась задушевными
разговорами. Другим тешиться не хотел - своим ликом девушка не склоняла
его на секс. И он, видимо, ее не склонял, а иначе вечерок случился бы
чуть менее говорливым и посильнее в плане участия (секс актуальнее само-
го умного разговора, и мастера умных разговоров при случае подтвердят,
не говоря уж о мастерицах).
- Ты изумительно красива и до ужаса сексуальна, - улыбчиво делился
Артур. - Спать вместе мы не будем. Факт есть факт, но не забывай, что в
моих глазах ты красивая, сексуальная и вообще, извини за домысел, навер-
няка женщина чьей-то чистой и отчаянной мечты.
- Спасибо, конечно, - слегка недоуменно отозвалась Дюймовочка. - А
что ты можешь еще сказать?
- Ох, не знаю, - сверкально-улыбнулся Шопенгауэр. - Давай хоть о жиз-
ни поговорим. Только, чур, без дураков и девичьей скромности.
- Ага, - сказала Дюймовочка. - Конечно. По-моему, ты хороший. Знаешь,
я люблю Леху. Ты совсем не он, совсем. Ты какой-то перпендукулярный к
нему и, следовательно, отнюдь не мое. Но тоже, как ни странно, хороший.
- Я знаю, - ответил Шопенгауэр. - Более того, я осознаю, что перпен-
дикулярен к Лехе и оттого, по всей видимости, и не твое.
- Что твоя система думает о любви?
- Там есть мнение. Давай хоть выпьем с безделья, а потом я расскажу
тебе это мнение?
- Давай, - запросто согласилась женщина и пошла в сторону холодильни-
ка нашаривать алкоголь.
Отыскала ликер и водку. Играя в рационалистов, они насчитали восемь
преимуществ ликера, но из чувства внутренней свободы выбрали горькую,
прозрачную и мерзкую на вкус жидкость. Дюймовочка сладострастно звякнула
рюмками, водрузила на стол бутербродную закуску, прищурились.
Они выпили. Улыбнулись. Выпили еще, закусили. Шопенгауэр ради забавы
поведал, что думает система, как выразилась Дюймовочка, о любви и сексе.
- Есть постулат, - начал он. - Правильный, в принципе, постулат: ка-
кие-то вещи преподносятся только целиком и никогда не бывают наполовину.
Это относится к любви, например. Если что-то наполовину, то это означает
не половину, а полное отсутствие. Заниматься отсутствием чего-то всегда
оставляет не лучшее впечатление... Выглядит, что занимаются любовью, а
на самом деле занимаешься ничем, да? Если единицей события считать акт
любви с любимым и оттого избранным... то все остальное просто по нулям,
лучше воздухом подышать, чем что-то по нулям делать. Есть же люди, кото-
рым все равно, кого трахать - так вот у них в нашем смысле все по нулям.
Они, разумеется, мечтают, чтоб им завидовали, раз им все равно, но они
не производят События. Я скажу, конечно, что будет событием, а что нет,
без теории видно: если уроды чем-то занимаются, это мерзость, а не Собы-
тие. В любом смысле уроды: в духовном, физическом... У нас просто щадят
уродин и мудаков, декларируя, что к полноценной любви, мол, способен
каждый... Хрен-та с два, что каждый: ко многим это слово не может отно-
сится по определению, не теми родились или криво выросли, но факт, что
развились без того, чтобы оказаться в той совокупности, где возможны
настоящая любовь и все остальное. Дружба, например, находится в совокуп-
ности. Не способно людское барахло на то, что именуется этим словом, хо-
тя, конечно, обожает его употреблять, как и слово любовь, само собой. Я
скажу на первый взгляд глупость: все зависит от наличия души, а не у
каждого она есть. В общепринятом смысле она есть у всех или ни у кого.
Но я давно воткнул во все слова свои смыслы, так что повторю: душа, ко-
нечно, есть, но не у каждого. К слову душа можно построить сининимичес-
