радируют. К сорока забывают то, что знали в тридцать. К пятидесяти ухит-
ряются похерить даже то, чем располагали в момент собственного зачатия.
Для них, конечно, и голый палец в новинку, если они ничего не знают. Та-
ким можно нараспев читать телефонный справочник, - нечего не поймут и
примут за просветленного. Только сколько бисера не мечи, а Иван дурак
все равно желудями питается. И вот это фундаментально. С желудей на
правду ни один поросенок в истории не переходил. Просто у него такая фи-
зиология, что мозговые нейроны сразу загибаюся в хвостик. Вряд ли в этом
виноваты среда и тяжелое пасмурное детство.
Таким образом, любая аудитория сразу делится на две категории, и с
любой из них разговаривать бесполезно - по разным причинам, конечно, и
Артур Шопенгауэр эти причины знал. Между тем он делал, что делал, и это
обьясняется достаточно просто: если предположить, что он говорил не к
аудитории, что смешно, а к Человеку, что еще смешнее, но все же оставля-
ет надежду. Ну мало ли: стоишь себе, ведешь пассионарные речи, а из под
коряги вылазит вдруг Человек. И говорит спасибо. Мол, жил я серым мышон-
ком, а тебя послушал и ушел в нормальные мужики. Буду, говорит, фюрером
всея Руси. И вот это, конечно, лучшая награда для ведущих пассионарные
речи. Поэтому пассионарные речи надлежит вести везде и всегда, наплевав
на их банальность и непостигаемость. Человек обязательно появится. Надо
только встать у коряги и говорить достаточно долго.
Ну не водилось в лесу коряг! Между тем Шопенгауэр говорил достаточно
продолжительно для того, чтобы вызвать искомое. И Человек появился. Он
вылез из дупла. А как же иначе? Летопись умолчивает о том, что делал Че-
ловек в дупле. Наверное, спал. Или медитировал. Не исключено, что выче-
сывал блох. Для всемирной истории это не примечательно, тем не менее она
фиксирует совершившееся - долгожданный Человек покинул дупло и спустился
на землю.
Он выпрыгнул, приземлился на зеленую траву, принюхался к воздуху. Ат-
мосфера пахла хорошо и подозрений не вызывала. Человек поправил шкуры, в
которые был задернут, затянулся невесть откуда взявшейся папироской и
выдохнул дым.
- Ну бля, ни х.. себе, - сказал Человек, пуская дым в ясное и чистое
небо.
Шопенгауэр молчал, заинтересованно глядя на незнакомца. Тот дымил,
глухо матюгался и приветливо смотрел на философа.
- Пойдешь ко мне министром идеологии? - наконец-то спросил сваливший-
ся из дупла.
- А чем править будем? - вежливо поинтересовался Артур.
- В перспективе, конечно, планетой, - добродушно объяснил Человек. -
Ну а начнем с окрестных земель. Будем Хартлэнд собирать в единую силу.
Под единое, стало быть, авторитарное управление.
- Правильно, - улыбнулся Шопенгауэр. - Давно пора. Осточертело ви-
деть, как коммунисты с капиталистами херней маются.
- Мы поднимем страну, - удовлетворенно выдохнул Человек.
- Какую страну? Мы возродим империю.
- Какое возродим? Мы создадим то, чего и на свете не было.
- А звать-то как? - хохотнул Шопенгауэр.
- Да не помню, - честно признался он. - Родители как-то хреново наз-
вали, даже вспоминать не хочется. Ромуальд, кажется, Пуговкин.
- Это не человеческое имя, - откровено сказал Шопенгауэр. - Не может
быть президентом Хартлэнда человек с таким идиотским названием.
- А я понимаю, - ответил он. - Я даже сам себя так не зову. Я себя
вообще никак не зову. Пока. Будет время, подберу достойные имя и фами-
лию. Нормальные для национального лидера, хочу я сказать.
- Ну а как ты именуешься теперь?
- Че такой настырный? - обиделся национальный лидер. - Я потом приду-
маю. А пока зови меня хоть Вторником. Сегодня как раз вторник на дворе.
- А есть ли у тебя, Вторник, программа действий? - выпытывал свое Шо-
пенгауэр. - Без программы, брат, никуда. Она и людям нужна, и самим бы
нехудо знать.
- А будет программа действий! Фигня это: программку накатать, посту-
латы вывести, тезисы обосновать. И лозунги сочинить фигня. Главное ведь
желание, сам знаешь.
- Правильно говоришь, - дивился Шопенгауэр. - Неужели в дуплах все
такие умные обитают?
- Ты чего? - рассмеялся Вторник. - В дуплах люди не живут. Я ведь
один такой, как ты понимаешь. Знаешь, я долго гадал: а как выглядит пра-
вильный человек? Я ничего не понял, но вот одно усек - правильных людей
не очень-то много. Если бы все были правильными, то и вопроса бы не сто-
яло: правильный ты там, или неправильный, или еще какой, или вообще
овечка затырканная. Значит, большинство людей неправильны. А нормальный
- это такой как все. И отсюда я понял, что уж нормальным-то правильный
человек не может быть точно. Он, конечно же, ненормален, поскольку отли-
чается от среднестатистических особей. Это достаточно легко, и вот это я
твердо усвоил. Ну а дальше немного задумался: в чем именно отличия пра-
вильных от нормальных? К однозначным выводам пока не пришел, поэтому ре-
шил испытать практически. Каждый день я делаю что-нибудь ненормальное.
Допустим, не ем пищи. Или пью чрезмерное количество водки и потребляю
немеренное количество наркоты. Или, например, соблюдаю аскезу и не сплю
с женщинами. Месяц не сплю, год, два. Когда привыкаю, броскаю эту аскезу
к черту. И сплю сразу с тремя за раз. Но это еще сравнительно нормально.
А я ведь в поиске. Поэтому приходится насиловать девочек. Пробовал наси-
ловать мальчиков - противно стало, никакого кайфа, одно мучение. Ну бро-
сил, короче. А вот убивать не бросил и пока что не собираюсь. Я так уби-
ваю, без разбору: мужчин, женщин, стариков, милиционеров. И крутых кон-
чаю, и лохов валю, и совсем непонятно каких лишаю существования. Но не
всегда так было! Я же в поиске, так что раньше добрым был. Все, как по-
ложено: имущество раздал беднякам, взял суму и пошел по свету добро тво-
рить. Пенсионерам сумки подносил, слепых на себе переносил через улицу,
однажды утопающего вытащил на песок. Но это все так, по мелочи. С добром
вообще закавыка: захочешь ты его творить - а нет рядом ничего подходяще-
го! Ну некого спасать, мать их, а если и есть, так сами не хотят. Так и
стоишь в бездействии. А со злом проще: захотел - и сразу дел понаделал.
Ломать-то не строить.
Шопенгауэр с интересом слушал.
- А дупло при чем? - спросил он.
- Так надо во всем отличаться! - воскликнул Вторник. - Я с рождения
жил в городской квартире. Был я тогда еще Ромуальдом Пуговкиным. Ну а
потом где я только не жил: и в деревню уежал на коровье молоко, и в мо-
настырь затворялся за просветлением, и в пещере жил, как положено. Но в
пещере банально жить. Там все обитают, кому не лень: учителя, эзотерики,
чудодеи. Есть места, где ни одной свободной пещеры. Такие вот места на
земле, повышенной обычно святости. Ну а мне надо круче всех! Сначала я
пробовал жить в огромном скворечнике. Но потом решил, что ночевать в
дупле куда более забавно и оригинально. Можно, конечно, прямо на ветвях.
Со временем дойду и до такой жизни.
- Я понимаю, что все это увлекательно, - усмешливо сказал Шопенгауэр.
- Но я хочу заметить, что отклонения от нормы бывают двух видов: выше и
ниже нормы. Что ты об этом думаешь?
- Само собой, - легко согласился Вторник. - Но это ведь неочевидно.
Что лучше, а что хуже? По самым простым вопросам такие перпендикулярные
ответы, что у меня болит голова.
- А ты выбирай то, чего умные говорят, - посоветовал Шопенгауэр. -
Умеешь их от дураков отличать?
- А умные по-разному говорят, - вздохнул Вторник.
- Например? - попросил Шопенгауэр.
- Ну вот, допустим, как чего с женщинами? То есть как круто, как пра-
вильно, как единственно верным образом? Ну вот одни умные говорят, что
как можно больше.
- Чего больше? - не понял Шопенгауэр.
- Женщин больше, - пояснил Вторник. - Ну если трахнул мужик сотню
женщин, то не зря на свет появился. А если тысячу, то достоин памятника.
Очень умные люди так говорят.
- Не знаю, - зевнул Шопенгауэр. - Может быть, и достоин. А может,
нет.
- А другие умные говорят, что высшей ценностью обладает вечная лю-
бовь, - не унимался Вторник. - То есть вечная верность своей избраннице.
Чем больше партнерш, тем меньше вечного в истории с каждой. А ценность
зависит от сходства отношений с этим затраханным идеалом вечной любви.
- Почему затраханным? - зевнул Шопенгауэр. - Замечательный идеал. Но
не лучше других, конечно.
- А третьи умные люди говорят вообще невесть что: будто бы женщины
отвлекают от действительно стоящего, и в идеале лучше вообще без них.
Говорят о девственнике Парацельсе и прочей просветленной братии.
- Бывает, что отвлекают, - зевнул Шопенгауэр. - Но это редко.
- Так все же умные! - закричал Вторник. - То же самое в вопросе о
деньгах. В вопросе о свободе. В вопросе о власти. В вопросе о культуре.
В вопросе о простоте. Я уж не говорю о вопросах добра и зла, где каждый
умный давно выстроил отдельную колокольню. Не верю я образованным! Они
между собой не могут договориться, а мне им верить? Я и так все узнаю.
Придется, конечно, и на ветвях пожить, и трупы порасчленять, и по-
бедствовать, и президентом побыть, и девочек понасиловать, и мальчиков
поспасать. Придется. Такая уж судьба моя. Зато истина отыщется непос-
редственно, из опыта, с массой побочных радостных впечатлений.
- Видишь ли, - сказал Шопенгауэр, усаживая себя в позу лотоса. - На
любой вопрос все-таки существует ответ. Истина, что ты не выдумывай, все
равно одна. А все альтернативы к ней просто неистины. Ноуменальный мир
не терпит никакой демократии, там все иерархично и жестко. Полная авто-
ритарность и диктатура, свободы мнений, разумеется, нет, и в принципе
наличествовать не может. Одно мнение всегда ближе к Абсолюту, оно и гла-
венствует. Любую ситуацию можно оценить. Любую ситуацию можно оценить
правильно, если правильно подумать. Вообще, есть два фундаментальных пу-
ти познания - или делать, или думать. Большинство людей не идет ни
по-одному из этих путей. Не идет по-настоящему, хочу я сказать. В их
жизни нет ни одной по правилам продуманной мысли, ни одного сильного
действия, ни одного красиво и по тем же вечным правилам оформленного
чувства. А главных тропинки две, и каждая в идеале должна бы привести к
Абсолюту, но не идут, их мать, не идут. И нельзя сказать, что какая-то
тропинка лучше. Обе превосходны в смысле познания, если любую встречную
ситуацию или мысль отыгрывать по известным правилам. Я-то обычно думал,
так проще и короче - для меня проще и короче, хочу сказать, а для тебя
нет, ты неправ, конечно, но в то же время и прав, неправ в том, что мир
нельзя познать, не вставая с кресла - потому что на самом деле можно, а
прав в том, что это не твое, поскольку я вижу, что на своем пути ты неп-
лохо себя чувствуешь, в ус не дуешь, хвост держишь трубой и считаешь се-
бя родившемся не напрасно. Но ты учти, что все познается мыслью. Это ка-
жется, что сложно. А человек может познать все, что может познать чело-
век. Тавтология, зато верно.
- Да ладно тебе, - сказал Вторник, - развел тут.
- Кстати, как ты будешь оценивать, какая из твоих ненормальней ведет
к правильному человеку? Они ведь полярны, да? То есть что-то просто
дурь, а что-то путь? Как же дурь от пути отличается?
- А я чую, - охотно объяснил Вторник. - Знаешь, какое у меня чутье?
Если мне хорошо, все правильно. Если хреново, значит, сошел с пути. И я
никогда не ошибаюсь. Веришь?
- Конечно, так бывает, - подтвердил Шопенгауэр. - Ну и как? Понрави-
лось, например, людей расчленять? А малолеток насильничать? В удо-
вольствие, поди?
- Да нет, - грустно сказал Вторник. - Ничего мне толком не в кайф. И
голым по улице ходить, и на помоечке обитать, и любовью заниматься на
городских лужайких. Все не то, как я понимаю. И людей без толку мочить
