спрячешься. Сколько не жалей, справа налево не перепишешь. Сколько не
смотришь на других, только себя и видишь. Сколько правды не ищи, ложь
покрасивше будет.
Повторил он треклятые банальные истины, да и был таков. А каков он
был?
Вооружен и очень опасен.
Переполненный тишиной и энергией разрушать.
Тоскующий по любви и жаждущий перемен.
Готовый убивать и жизнь свою положить.
Очень спокойный и в недеянии.
...С Лехой взяли на себя главный ход. Илья и Добрыня пошли с черного.
Часы сверили. В первые пять секунд положили троих.
- Тра-та-та-та, - бился <узи>, раздаряя вечную благодать.
Они даже не кричали, просто падали и умирали, и кровь стекала на мра-
морные плитки из разорванных животов и пробитых грудей. Они б отстреля-
лись, да не успели: чисто их положили, по-нашенски, по-былинному... Так
и лежали мертвые удальцы, положив пальцы на рукоятки спрятанных в кобу-
ру. Добрые лица были у мертвяков, у охраны крутой, тренированной, тата-
ромасонской.
Они б и еще кого расхреначили, нравилось им, неплохо дело пошло.
Только не было больше стражников, извели всех за первые полминуты.
По лестнице побежали наверх, знали, куда бежать и зачем. Распугивали
по дороге пыль, шугали котят, приведений и маленьких девочек, но не тро-
гали - всех нужных на тот свет уже отпровадили. Бежали потные и дышали
злобно, прямиком в апартаменты злодеюшкины.
Предиктор восседал за сверкающим монитором, бил по клавишам, волно-
вался, слюну пускал и уши топорщил. Игрушками виртуальными себя тешил,
душу отводил, расслабуху нагонял. Так и взяли его, виртуального. Отнеки-
вался он и отбрыкивался: дай, говорит, доиграю, дай, говорит, еще пару
заходов, как раз чуду-юду виртуального умотал, три шага до конца - дай
ты кайфа словить, будь человеком. Не-а, сказали ему, какие мы тебе, коз-
лу, на хер, люди? Мы, козлинушка, твои прямые противники, а потом уж лю-
ди, граждане, пешеходы, сыновья, отцы и все остальное. Понял, мать твою,
супостат е...й?
- Понял, - печально сказал предиктор.
- А знаешь, долбон, что в этой жизни делают с е...и супостатами? -
строго поинтеесовался Илья.
Предиктор закивал своей красивой головой: знает, мол, наслышан.
- Хочешь, а? - издевательски спросил Леха.
- Идика-ка ты, пацан, - тихо сказал полувековой предиктор.
- Давай поговорим за жизнь, - предложил ему Артур Шопенгауэр. - Узна-
ешь меня?
- Кто ж тебя из наших не знает? - рассеянно ответил тот. - Ты же гон-
дурас пятикрылый. Ты же, Петечкин, еще в сороковых мелочь тырил. У моего
брата самокат увел. Кто ж, тебя, комсомольского пестика, не помнит? Лю-
бого бомжа спроси, кто у нас ниже грязи - сразу про тебя скажет.
Не обиделся Шопенгауэр на такие речи, рассмеялся только весело и с
сочувствием.
- Ну не знаешь, так узнаешь, - добродушно вымолвил он.
И ударил предиктора туфлей в промежность. Застонал он, схватился за
член ушибленный, но не заплакал - не девчонка, все-таки, а мужчина, при-
чем в летах, не дурак и не заторможенный.
- Что, гондурасик, в супермены подался? - улыбчиво спросил татарома-
сон.
Расхохотался тут Артур Шопенгауэр, не мог себя сдерживать.
- Не хочу тебя убивать, не хочу, - кричал он порывисто. - Хороший ты
мужик, правильный. И кончай дуру гнать, я ведь понял, что ты правильный.
Я ведь все равно не обижусь, а тебе отвечать. Я не хочу тебя мочить,
слышишь? Есть в тебе искра, есть божий дар, суть и стержень наличеству-
ют. Ну как такого порешить? Осиротеет, мужик, без тебя земля. Лучше вый-
ти на улицу и малышу голову свинтить - осиротеют его нерожденные дети, и
хер с ними. А без тебя, мужик, не дети осиротеют вонючие, а земля наша,
святая и непогрешимая. Как тут приговор исполнять, да и как ты его при-
думаешь, приговор? Жизни бы тебе вечной, мужик, пожелать, но долг - сам
понимаешь. Не мне тебе объяснять, что такое долг, правильно?
- Красиво говоришь, Артур, - нехотя похвалил предиктор. - Учился, на-
верное, словей поднабрался, приемчиков риторических. Наверное, богом се-
бя мнишь, а?
- Ну что ты, - вежливо сказал Шопенгауэр. - Бог один. А я так себе,
пророк, да и то в лучшем случае.
- Считаешь себя поумней меня? - усмешливо спросил предиктор.
- Да нет, наверное, - ответил Артур, секунду поколебашись.
- Ну тогда, наверное, душевно чище и духовно сильнее?
- А хрен его знает, - честно сказал Артур. - Я ведь не очень много о
тебе знаю. Вижу, что мужик правильный. Знал бы твою душу, мог бы чего и
сравнивать. А у тебя, мужик, проблемы? Вижу, ты за мой счет самоутверж-
даешься, а?
Рассмеялся теперь предиктор.
А затем захохотал Шопенгауэр.
И стали на секунду словно братья, в хохоте своем единые, в породе
единые и в знании неразрывно связанные. Первым отхохотал свое господин
верховный предиктор.
- Убьешь меня, да? - с улыбкой спросил он.
- Скорее всего, - неопределенно предположил Шопенгауэр.
- А за что? - спросил он невинно.
- Ты ведь знаешь, - почти ласково сказал пророк.
- А я вот и не знаю, - признался главный масон.
- Ну а как тебя не убить? - закричал Шопенгауэр. - Как тебя, суку, не
убить, ну подумай сам? Мы охрану твою завалили, а тебя не убить, да?
- Не понял, - искренне сказал он.
- Ты ведь должен понимать такие вещи, - Шопенгауэр сел напротив, по-
ложил ногу на ногу. - Есть судьба и есть карма. Человек не сам друзей и
врагов выбирает, он то берет, что карма дает. Детерминизм, ты ведь зна-
ешь. Даже взгляды человек не сам выбирает! Это сложно понять, конечно,
но это так - а когда понимаешь, кажется просто, очень просто. Человеку,
например, кажется, что он сам определяется в политических пристрастиях,
да? Да нет, он берет, что судьба дает. Очень пошло дает причем. Я прос-
тое приведу: пацана во дворе побили, или у парня любовь несчастная, или
еще какая лабуда. Одним словом, хреново ему живется, раздражение скапли-
вается, энергия нетраченая, злоба закрытая - и попадает ему в руки оппо-
зиционная книжечка. Ему же надо злобу плеснуть? Начинает парень нелюбить
правяший строй, идет в подполье или еще хрен куда, и кажется ему, мудаку
- за счастье народное борется, против разной нечести, а на самом деле
просто били его, просто девушки не было, денег, может быть, нехватало.
Вот тебе и социальный экстаз, вот тебе и народное, на х.., дело. Есть в
Росси такая женщина Валерия Новодворская. Соловьем хрюкает. Так ее в
зверинце показывать: как образец и классическое создание, как добрым мо-
лодцам урок, что и почему в этой жизни.
- Ты все здорово говоришь, - зевнул предиктор. - Только я при чем?
Тебя что, в детстве мочили? В парашу кунали? Или баба не дала? Оправ-
даться хочешь?
- Твой мать, сукин пес! - заорал Артур. - Угондоню, блядь, на х...,
уе...у как придурка траханого! Я таких как ты, в дерьме топил, понял,
бля? Я таким черепок сносил, бля, и ручки выдергивал. Показать, на
х...?
- Ладно, - просто сказал предиктор. - Считай, что я понял. Все мы так
можем, пока живые. Только я правда не уяснил, чего от меня надобно-то?
- Ничего, - успокоился Шопенгауэр. - Лично мне от тебя ничего не на-
до. Я ничего против тебя не имею. И не собираюсь иметь. Но я ж тебе го-
ворю - не мы себе врагов выбираем. И друзей не мы выбираем, сами выбира-
ются. Я ведь зачем на свет появился? Чтобы действовать. И без разницы
особой, на чьей стороне. Чай, не дурак, искать на земле сермяжную прав-
ду. Ну и получилось, что друзья хотели тебе башку свинтить, так уж у них
вышло, карма такая, наверное.
- Только и всего? - удивился предиктор.
- Чтобы человека завалить, хватит, - равнодушно сказал Шопенгауэр.
- Конечно, - согласился предиктор. - Только ты вообще просекаешь,
из-за чего замес?
- Как и все на земле, - отозвался Шопенгауэр. - Карма такая. Стечение
обстоятельств, наверное. А какое мне дело до стечения обстоятельств?
- Что, не волнуют наши споры?
Шопенгауэр посмотрел на предиктора с удивлением.
- Не волнуют судьбы земли?
- Да нет, очень даже волнуют, - вежливо ответил он. - После собствен-
ный судьбы меня больше всего волнует судьба народа, страны, человечест-
ва, Вселенной и лично Господа Бога.
- Неужели ты не понимаешь глобальную задачу масонства?
- Расскажи, - разрешил он предиктору.
А в граде Китежа беспредел стоял, дым столбом и зарево коромыслом.
Братва там верховодила нешутейная, удалая и безбоязненная. Человечков
шлепали только так, за спасибо и за пожалуйста. Толковища под каждым
столбом, киллера на ветвях, воры на горе. Покойники по реке плывут как
примета лихого времени. И весело так все, с посвистом и с оттяжечкой.
Поняла Дюймовочка, что не в боговы кущи забрела. Ан поздно было: ок-
ружили ее ребятки местные. Стали ей на перебой утехи плотские предла-
гать, одни других соблазнительней. Только ребятки ей не к душе пришлись:
грязные и вонючие, тупые и с девятью классами плохого образования. Ногти
у них нестрижены, майки не глажены, зубы нечищены. Глазки к тому же ма-
ленькие и в голове неприбрано. Мыслей по одной на троих. Ну как нор-
мальной девушке с такими выспаться? Ни в радость, не в удовольствие, ма-
ета одна и духовное страдание. А они к тому же говорить не умеют, нет
чтоб о любви рассказки начать - так сразу начали на семерых ее разде-
лять, очередь мутить и недобро зыркать.
Я пошла, сказала Дюймовочка. Нет, ты легла, сказал ей саблезубый
грязнуля. Так ведь это насилие, возразила девушка. Так ведь это насилие!
- весело подтвердили ей семеро непланированных. Ну уж, сказала Дюймовоч-
ка. Да уж, сказали ребятишечки. Так и не ушла, короче, по своим делам,
так и заночевала в Китиже.
...Нап так и не повесил пройдоху мидовского, попа-расстригу и преда-
теля революции. Так и жирел на чужих хлебах тот пройдоха мидовский. Та-
лантлив был, если самого Напа дурил. Талатлив принципиальным желанием
предавать. Он не мог не предавать, если бы ему сказали - ну не предавай,
мать твою, тебе же лучше будет, - все равно бы предал, себе в ущерб, в
убыток, лишь бы сущность свою актуализировать. Было предательство мо-
ральным законом этого человека. А значит, был у него моральный закон,
тот, что главнее ближних людей и временных обстоятельств! Закон - то,
что выше временного и ближнего, людей и обстоятельств. Бог, в принципе,
то же самое. Выходит, что пройдоха сей был человеком неискоренимо
божьим... Хоть и начал путь с секуляризации церковных садов, в якобинс-
кое еще время. Ну да христианство к Богу отношения не имеет, это и так
понятно.
- А как ты мыслишь, Лаврентий, покажем мы татаромасоном, где зимуют
враги народа?
- А что, план готов, - улыбнулся Лаврентий Палыч.
Оба не дожили до года Х. Зато Артур Шопенгауэр дожил до приватной
встречи с предиктором.
- Кто-то же должен поддерживать нормальные условия существования на
планете, - говорил масонов главарь. - Равенство ерунда, и свобода ерун-
да, а братство уж и подавно. Столько веков твердим о них, аж самим про-
тивно. Дело ж не в них. Суть в стабильности системы. Не убий, потому что
дай козлам волю убивать - не остановятся. Не укради, потому что без
собственности будет распад и общественная энтропия. Не прелюбодействуй,
потому что сексуальная упорядоченность цементирует стабильность системы.
В том смысле, что сексуальная беспорядочность разрушает сложные механиз-
мы социума. Определенного рода сложные взаимодействия не будут поддержи-
ваться, если можно будет трахаться под кустом. Если можно трахаться под
кустом - зачем зверушке человек играть в более сложные игры? А социум
держится на играх, достаточно сложных и взаимозависимых. Развалиться со-
циум при свободе сексуальной актуализации, как пить дать развалится. Вот
отсюда на первый взгляд абсурдная, казалось бы, заповедь... На второй
взгляд нужная и полезная. В нашей идеологии все нужно и полезно. Кто-то
