покойной фрау Анны на два года. Интересует меня также
господин Хайнц Отс. Именно он дал возможность господину
Золле фотокопировать материалы в Боннском университете. А
там, мне сказали, страница стоит десять пфеннигов, но не
сорок, как на почте.
- У вас здесь есть еще один центр, проверяющий нашу
работу? - спросил Ричардсон несколько растерянно.
- Я обязан ответить, что у нас нет ни второго, ни
третьего центра, контролирующего ваши материалы, да и самого
вас, Стив. Тотальную слежку, маккартизм и все такое прочее
оставьте крикунам от либералов. Мы с вами консерваторы,
люди традиций, нечего задираться по пустякам. Я готов
учиться у вас тому, что ценю: дерзости мысли. А вам не
грех перенять мой опыт погружения в материал. Я крот, Стив,
архивная крыса. Люди моего плана пригодятся вам, теоретикам
моделей будущего на европейском континенте...
- Хоть вы и сукин сын, - улыбнулся Ричардсон, - но голова
у вас варит, ничего не скажешь. О парниках я ничего не
знал, хотя готовился к разговору весьма тщательно.
- Я выдумал про парники, - вздохнул фол. - Чтобы сбить с
вас профессорскую спесь. И сбил. Вот так-то, Стив, поехали
дальше.
2
Зигфрид Рив работал в бургомистрате, ведал вопросами
прописки; имел поэтому контакты с секретной службой; хоть в
Гамбурге не было такого огромного количества турецких
"gastarbeiter" (5), как в Западном Берлине (более семидесяти
тысяч, район Кройцберга стал прямо-таки турецким - своя
полиция, свои мечети, магазины, школы, только публичные дома
по-прежнему принадлежали немцам), зато здесь оказалось много
испанцев и югославов; службы особенно интересовались
югославами, хотя испанцы также изучались достаточно
тщательно, особенно после того, как в Мадриде к власти
пришли левые.
Фол позвонил в бургомистрат незадолго до обеденного
перерыва, передал Риву привет от господина Неумана (под
такой фамилией ему был известен сотрудник министерства
внутренних дел Альберте) и предложил поужинать, заметив, что
он прилетел из-за океана именно для того, чтобы поговорить с
ним о предметах вполне конкретных, представляющих для
господина Рива непосредственный интерес.
Тот записал фамилию Фола ("мистер Вакс"), осведомился о
национальности, спросил, где остановился заокеанский гость,
удобен ли отель, нет ли каких претензий к хозяину ("Они все
связаны со мною, так что обращайтесь без стеснения"),
поинтересовался телефоном бара, из которого звонил "мистер
Вакс", сказал, что свяжется с ним, как только уточнит свой
план на вечер; сразу же после этого отзвонил "господину
Неуману", рассказал о напористом и неизвестном госте из-за
океана, выслушал рекомендацию принять приглашение; отчего же
нет, это ведь не человек с Востока; набрал номер телефона
бара "Цур зее", попросил позвать к аппарату того господина,
который только что беседовал с ним, договорился о встрече и
отправился в профсоюзную столовую на обед; поразмыслив, от
супа отказался, какой резон, если приглашен на ужин, и,
ограничился салатом с сосиской.
...Карл Уве Райхенбау закончил преподавание в школе три
года назад; пенсия не ахти какая, приходилось подрабатывать
консультациями; готовил служащих контор и фирм, имевших
деловые связи с Францией, язык знал отлично, три года служил
в Париже, переводчиком при Штюльпнагеле, генерал восхищался
его произношением.
Звонку Фола не удивился, сразу же дал согласие выпить
кружку пива, предложил увидаться возле Музея искусств, в
баре, что на углу, там неподалеку "parking" (6), вы легко
найдете, господин Вакс; но как я вас узнаю? Да, понятно,
ну, а я седоусый, в фуражке черного цвета, костюм черный,
рубашка белая.
Фол отметил, что Карл Уве Райхенбау ничего не сказал про
свое родимое пятно на щеке, поросшее черными волосками;
человека с такой отметиной узнаешь из тысячи; семьдесят лет,
а все еще считает себя мужчиной; молодец, ай да Карл Уве, с
ним можно говорить, это не квашеная капуста вроде Зигфрида
Рива, стучал гестапо, стучит и поныне, всего из-за этого
боится, в каждом иностранце видит шпиона, одно мучение с
ним, а времени подводить к нему немецкую агентуру нет, до
торгов в Лондоне всего две недели.
- Нет, господин Вакс, я не стану говорить с вами на
английском, я привык делать только то, что умею делать. На
французском - извольте, к вашим услугам...
- Господин Райхенбау, ваш английский лучше моего, -
заметил Фол, - наш английский - варварский, говорим
символами, спешим, будь трижды неладны, такая уж нация:
понаехали за океан бунтовщики, беглые и протестанты, вот
теперь мир от них и кряхтит.
Райхенбау вздохнул.
- К людям, которые смеют ругать свою нацию, я отношусь с
интересом и завистью... Чем могу быть полезен?
Он еще раз посмотрел визитную карточку американца:
"Честер Вакс, вице-президент Ассоциации содействия развитию
культурных программ, 23-я улица, Нью-Йорк, США", - спрятал в
карман, достал трубку, сунул ее в угол узкого, словно бы с
натугой прорубленного рта, но раскуривать не стал.
- Вы пьете кофе с молоком? - спросил Фол.
- Если вы хотите угостить меня, то лучше виски, люблю
виски без воды, со льдом.
- Любите шотландское пойло? Я его терпеть не могу, дымом
воняет... Думаю, не откажетесь от двойной порции?
- Не откажусь. Я сегодня совершенно свободен, виски же
способствуют живости, не находите?
- Черт его знает. Я-то практически не пью, папа запугал.
Строгий папа - только кофе в любом количестве, днем и ночью.
А пригласил я вас вот по какому поводу, господин
Райхенбау... Мою ассоциацию интересует работа шефа и друга
вашей покойной сестры, фрау Анны.
- Что вас интересует в работе Золле?
- Все.
- Что вы знаете о нем?
- Только то, что он собрал уникальную картотеку
культурных ценностей, похищенных в музеях Европы.
- Кем?
Фол подавил в себе остро вспыхнувшее желание ответить:
"Нацистами, твоими соратниками по партии, сволочь
недобитая". Сказал мягче:
- Прежним правительством Германии, режимом Гитлера...
- Я не очень верю во все эти слухи, господин Вакс... Ну
да не в этом суть. Есть какие-то предложения к Золле?
- Господин Райхенбау, вам прекрасно известно, что Золле
не станет иметь со мною дело, он результаты своих
исследований передает русским...
- Это его право.
- Вы говорите верно, только как быть с теми деньгами,
которые он обещает отдать вам вот уже три года? Я имею в
виду пять тысяч марок, взятые в долг...
- Откуда вам про это известно?
- Это мое дело, господин Райхенбау. Я пришел к вам с
коммерческим предложением, вполне реальным: вы передаете
нам копии его архива, а мы платим вам пять тысяч марок.
- Господин Вакс, - вздохнул Райхенбау, - не надо считать
меня ганзейским тупицей с замедленным мышлением. Архив
Золле стоит пару сотен тысяч марок - по меньшей мере.
- Вы ошибаетесь. Большая часть его документов - это
материалы, фотокопированные им в нашем архиве. Нам известны
все те единицы хранения, которые он истребовал к копировке.
Мы знаем также, что он копировал в архивах Фрайбурга и
Базеля. Это нас не волнует. Речь идет о русских
материалах, о документах из Восточного Берлина и, главное, о
его классификации собранного. Он истратил что-то около
тридцати тысяч марок на все свое предприятие, а никак не
двести...
- Никогда и ни при каких условиях Золле не продаст свои
материалы, господин Вакс.
- Значит, вы смирились с потерей денег?
- Говоря откровенно, да. Мне это обидно, конечно же, я
весьма стеснен в средствах, вы, видимо, знаете об этом, если
знаете все о Золле, но я не умею быть взломщиком сейфов, это
не по моей части.
- Хорошо, давайте сформулируем задачу иначе: как
думаете, после вашей просьбы Золле пойдет на разговор со
мною? На откровенный, конструктивный разговор?
- О продаже его материалов?
- Да.
- За тридцать тысяч? - усмехнулся Райхенбау.
- Ну, скажем, за пятьдесят.
- Нет. Не пойдет. И за двести тысяч он вам ничего не
продаст.
- Почему?
- Потому что фанатик. Вы знаете, что такое немецкий
фанатизм?
- Откуда мне, американцу, знать это? Я занимаюсь
конкретным делом, мою ассоциацию интересует архив профессора
Золле, карты на столе открыты, мы прагматики, эмоции не по
нашей части...
- Тогда все-таки расспросите у сведущих людей про
немецкий фанатизм, очень интересная штука...
- Я попросил о встрече, оттого что именно вас считал
сведущим человеком, господин Райхенбау.
- Полно... Вы думали, что я РОГОВ на все из-за тех пяти
тысяч? Идти на все рискованно, господин Вакс, этот урок я
получил на всю жизнь. Золле чувствует свою вину перед
русскими, перед поляками, перед французами, хотя он не
воевал в отличие от меня.
- Мне казалось, что вы тоже не воевали, господин
Райхенбау. Мне говорили, что вы допрашивали французов,
перед тем как их гильотинировали...
Фол достал из кармана конверт, положил его на стол,
подвинул мизинцем Райхенбау, попросил у бармена счет и,
поднявшись, сказал:
- Это документы о том, как вы воевали в Париже, Хотите
скандал - получите; полистайте на досуге, я позвоню вам
завтра утром, И ее вздумайте отвергать факты: если вы были
Райхенбоу, а стали Райхенбау, то истину легко восстановят
свидетели, их адреса в моей записной книжке, вполне
уважаемые господа из Парижа и Бордо.
С Ривом "мистер Вакс" встретился на Эшгендорферййррассе,
поехали я аргентинский ресторан, чудо что за "парижжя" (7);
аргентинцы вместо "лья" говорят "жя", вместо "йо", что
значит "я", "джо"?, такой уж народ, мистер Рив, очень
интересный народ, надеюсь, вам понравится парижжя...
- Я ни разу не был в аргентинском ресторане, - ответил
Рив, разглядывая крупного, резкого в движениях человека,
сидевшего рядом с ним в такси. - Рассказывают, что один наш
ганзеец купил землю на Фолклендских островах за три дня до
начала войны, вложил все накопленные деньги, попал под
бомбежку и сошел с ума от ужаса...
- Вылечат, - ответил Фол. - Англичане умеют лечить от
безумия. А угощение вам понравится, уверен. И вино там
должно быть прекрасным.
- Где вы учили немецкий? - спросил Рив. - Вы
великолепно говорите на нашем языке.
- В Берлине. Я там работал в центре, где хранятся
документы на всех нацистских преступников. Начиная с мелких
осведомителей гестапо и кончая родственниками Бормана,
- Как интересно, - сказал Рив и долго откашливался,
прикрыв рот узкой сухой ладошкой.
...Они устроились в углу уютного зала, чтобы никто не
помешал, причем, как показалось Фолу, не метрдотель повел
их, а сам Рив первым пошел именно к этому столику со свечой
в толстом мельхиоровом подсвечнике на красиво вышитой
салфетке: по белому полотну яркая черно-красная каемочка,
вполне национально.
Вино было тоже из Аргентины! розовое, из бодег Мендосы
(8).
Официант, как и положено в дорогом ресторане, налил вино
Фолу, тот попробовал, сказал, что чудесно, тогда был
наполнен бокал Зигфрида Рива, тот сделал маленький глоток,
блаженно зажмурился; рука его чуть дрожала, оттого, видимо,
что пальцы слишком сжимали тоненькую хрустальную ножку.
- Парижжя вам понравится еще больше, уверяю. Спасибо,
что нашли время для встречи. Мне было очень важно увидеть
вас.
- Простите, но я не имею чести знать, кто вы.
- Разве я не представился? Простите бога ради! Я
работаю в сфере изучения памятников мировой культуры. Меня
интересует все, что связано с деятельностью господина
Золле... Он ведь ваш родственник...
- Ну, я бы не сказал, что он мой родственник. Мы были
связаны какими-то узами, пока жива была моя сестра...
Теперь он мне никто.
- Он ваш должник?
- Да. Откуда вам это известно?
- Известно. У нас с вами общие знакомые, они сказали...
- Кто именно?
- Человек, которого вы давно и весьма искренне уважаете.
Вот моя визитная карточка, можете звонить мне в Вашингтон и
Нью-Йорк, "collect-call" (9), я оплачу разговор, сколько бы
он ни стоил...
- Простите, но я все-таки не очень понимаю причину вашего
