ник, давший клятву Богу, что в случае победы над врагом принесет
Ему в жертву первого, кто встретит его на пороге своего дома; пер-
вой его встретила дочь. - В. Р.), то его действие должно было быть
обязательным потому, что оно было выполнением клятвы Господу,
и запрещенным потому, что оно было убийством".
Естественно, что системы Н. меняются в историческом развитии.
Так, до указа о вольности дворянства Екатерины Великой каждый
дворянин в Российской империи обязан был служить, потому что он
был по определению "служилый" человек. Екатерина освободила
дворян от обязанности служить и тем самым перевела эту Н. из раз-
ряда социальных в разряд этических. Дворянин мог не служить, но
это в обществе не поощрялось ("А главное, поди-тко послужи", -
говорит Фамусов в "Горе от ума" Чацкому в ответ на прелиминарное
сватовство к дочери).
В нашем распавшемся государстве, Советском Союзе, было обяза-
тельной Н. работать. На этом был построен суд над Иосифом Брод-
ским - его судили за тунеядство. Он нарушал социальную Н. тота-
литарного государства.
Конечно, Н. обусловлена различными контекстами - историчес-
ким, профессиональным, конфессиональным, этническим, возраст-
ным, бытовым. "Голый человек в бане не равен голому человеку в
общественном собрании", - писал когда-то Ю. М. Лотман.
Наряду с социальными и этическими Н. существуют Н. языковые
и эстетические. Они тоже меняются, но по-разному, с разной скоро-
стью в зависимости от эпохи, их породившей и их упраздняющей.
Так, после Октябрьской революции была отменена старая орфогра-
фия. В сущности, это было разумное мероприятие: из алфавита уб-
рали букву "ъ" на конце слова, так называемый "ер", так как он уже
ничему не соответствовал, и букву "ять", так как она по произноси-
тельным нормам совпадала с обыкновенным "е" (когда-то это были
разные звуки, произвосившиеся по-разному и имевшие разное про-
исхождение). Однако такая резкая смена орфографической Н. име-
ла явный политический смысл. И интеллигентам "из бывших" но-
вая орфография казалась дикой, как все затеи большевиков.
Существуют московская и ленинградская произносительные
Н. Так, москвич произносит слово "дождь" или "дощ", а ленин-
градец - как "дошть". Но постепенно эти две Н. конвергируют,
причем в сторону ленинградской, менее архаической Н. Теперь
даже дикторы московского радио - оплота языковой Н. - редко
говорят "московскый". Вероятно, только в Малом театре еще не
перестали так говорить.
Самые жесткие эстетические Н. в культуре были во времена клас-
сицизма, наиболее нормативного из всех типов культуры Нового
времени: знаменитые "три штиля", правило трех единств в драме -
действие должно было проходить в одном месте (единство места), на
протяжении не более одних суток (единство времени) и быть сосре-
доточено вокруг одной интриги (единство действия) (кстати, "Горе
от ума", которое цензура долго не пропускала в печать и на сцену по
политическим соображениям, соблюдало все три единства - Грибо-
едов был человеком достаточно консервативным в том, что касалось
поэтики).
Ломка всех Н. наблюдалась в начале ХХ в. В литературе реа-
лизм - установка на среднюю Н. литературного языка - сменил-
ся модернизмом с его установкой на деформацию семантических
Н. и авангардным искусством с его установкой на деформацию ху-
дожественной прагматики. В поэзии на смену 4-стопному ямбу при-
шел дольник и верлибр. В музыке венская гармония, которая каза-
лась такой же вечной, как и реализм, сменилась на атональную до-
декафоиию. Классическая физика подверглась воздействию новых
парадигм - теории относительности и квантовой механики. Старая
психология стонала от ужаса, который наводил на нее психоана-
лиз. Появилось и закрепилось совершенно новое искусство - кино.
Но полтора-два десятилетия спустя ко всем новшествам привык-
ли, все снова "вошло в Н.";
История искусства - это постоянный мятеж против Н. (Ян Му-
каржовский), и каждое выдающееся произведение искусства всегда
ее ломает.
В современной культуре, однако, господствует плюрализм Н., ко-
торый мы, пользуясь, "высоким штилем", называем - постмодер-
низм.
Лит.:
Кант И. Трактаты и письма. - М., 1980.
Лотман Ю.М. Избр. статьи. В 3 тт. - Таллин, 1992.
Вригт Г.Х. фон. Нормы, истина и логика // Вригт Г. Х. фон.
Логико-философские исследования. - М., 1986.
Мукаржовский Я. Эстетическая функция, норма и ценность
как социальные факты // Учен. зап. Тартуского ун-та. - Тар
ту, 1975. - Вып. 365.
"НОРМА" / "РОМАН"
- своеобразная дилогия современного
русского прозаика Владимира Сорокина (1995), одного из крупней-
ших представителей концептуализма (см.). Оба романа появились
одновременно и были одинаково полиграфически оформлены. Сами
слова "норма" и "роман" являются полной анаграммой - все буквы
повторяются. Все это позволяет рассматривать Н. и Р. как некий
единый текст.
Оба романа - будучи образцами поэтики постмодеринзма - в
сущности посвящены истории деградации русского романа, да,
впрочем, не только русского.
В самой структуре своих текстов Сорокин показал, как два фун-
даментальных типа романа в европейской традиции можно довести
до абсурда, предельно обнажив их структуру.
Первый тип романа возник как нанизывание цепи новелл. Яр-
чайший пример такого романа в европейской куль - это "Дека-
мерон" Боккаччо. С развитием этой формы простое нанизывание
сменяется утонченной иерархией (см. текст в тексте) - так постро-
ен "Мельмот-скиталец" Чарльза Метьюрина, "Рукопись, найденная
в Сарагоссе" Яна Потоцкого. Это барочно-модернистский роман. Ус-
ловно говоря, в нем форма побеждает содержание.
Второй тип романа в мировой культуре вырастает как одна раз-
бухшая новелла и представляет собой единый сюжет. В античности
один из ярчайших образцов этого жанра - "Золотой осел" Апулея,
в ХIХ в. это классический "реалистический" (см. реализм) роман. В
ХХ в. эта форма вырождается в анахронистские полуграфоманские
творения типа "Американской трагедии" Теодора Драйзера или "Мо-
лодой гвардии" Александра Фадеева. Это антимодернистский ро-
ман. Условно говоря, содержание в нем побеждает форму и уничто-
жает ее.
Вырождение романа первого типа показано в Н., второго - в Р.
В своей дилогии Сорокин выявляет экстремальные возможности
романов обоих типов, доводит их структуры до абсурда и в опреде-
ленной степени закрывает тему.
Н. в первой ее части представляет собой простое нанизывание но-
велл, связанных между собой общей темой, в начале не совсем по-
нятной, но потом раскрывающейся во всей беспредельно шокирую-
щей сорокинской откровенности. Дело в том, что во всех этих ма-
леньких рассказиках в центре повествования - момент поедания
гражданами СССР особого продукта, называемого нормой. Причем
этот продукт поедается не всеми, а лишь избранными членами об-
щества. Постепенно выясняется, что норма - это детские экспери-
менты, поставляемые государству детскими садами и расфасован-
ные на фабриках. Смысл поедания нормы - это ритуальное прича-
щение чему-то, что можно условно назвать принадлежностью к
КПСС. Поедающий норму гражданин тем самым как бы уплачивает
членские взносы в партийную кассу.
Однако от рассказа к рассказу наблюдается определенная дина-
мика. В начале норма поедается буднично, хоть и не без некоторой
гордости, затем начинаются кулинарные ухищрения, направлен-
ные на то, чтобы отбить у нормы запах, наконец, появляются рост-
ки "диссидентства", заключающиеся в тайном и карающемся зако-
ном выбрасывании нормы в реки и канавы.
Это первая, наиболее простая, чисто памфлетная часть Н. обрам-
ляется прологом и эпилогом, содержание которых заключается в
том, что в КГБ вызывают странного мальчика и заставляют его чи-
тать некую рукопись, по-видимому, сам роман Сорокина (это стран-
ная, хотя и явная аллюзия на эпизод в "Зеркале" Тарковского, ког-
да подросток читает письмо Пушкина к Чаадаеву).
Части со второй по шестую предельно разнообразят жанровое и
формальное богатство этого произведения, уснащая его вставными
новеллами, романом в письмах, стихами и советскими песнями, со-
здавая постмодернистский пастиш (см постмодернизм) - пародию
на интертекст. В последней части речь героев переходит в абракада-
бру, чем символизируется конец русского романа и всякого художе-
ственного письма вообще.
В противоположность Н. роман Р. является постмодернистской
пародией на классический русский роман ХIХ в.
Герой Р. по имени Роман - художник, приезжающий в деревню
к дяде, где он охотится, обедает, встречает бывшую возлюбленную,
влюбляется в дочь лесничего, жениться на ней, играется свадьба, -
то есть разыгрывается своеобразный лубок, состоящий из общих
мест "реалистического" повествования ХIХ в.
Финал Р. - чисто сорокинский (см. концептуализм). Гуляя по
лесу, Роман встречает волка, борется с ним, душит его, но перед
смертью волку удается укусить Романа, и Роман сходит с ума. Вме-
сте со своей молодой женой он убивает всех жителей деревни, выни-
мает из них внутренности, складывает их в церкви, затем убивает и
жену, разрезает ее на части и, наконец, умирает сам. В романе Р.
также символически показан конец традиционного романного мы-
шления ХIХ в.
верифика-
точнее, проверка, сверка высказывания с реальностью -
(см.), Сорокин в Н. и Р. доводит до абсурда и свой абсурдистский та-
лант, но делает это явно специально, зная вкусы своей читательской
аудитории. Если читать Н. в традиционном смысле занимательно,
то читать Р., по общему признанию, очень скучно (это обычное чи-
тательское восприятие Р. в среде поклонников Сорокина).
Между тем роман Р. устроен значительно более утонченно, чем Н.
Почти каждый мотив в Р. является обыгрыванием какого-либо
фрагмента из русской прозы, действительного или воображаемого
(ср. семантика возможных миров).
Особенностью постмодернизма является то, что пародия переста-
ет быть пародией в традиционном смысле: пародировать уже нече-
го, поскольку нет нормы (см.). Переклички в тексте Р. с такими
произведениями русской литературы, как "Война и мир", "Обрыв",
"Отцы и дети", "Гроза", "Преступление и наказание", не имеют ни-
чего общего с утонченной техникой лейтмотивов, которая развива-
лась модернизмом на протяжении всего ХХ в. и была так ярко про-
иллюстрирована постструктурализмом и мотивным анализом. В
противоположность классической технике завуалированных реми-
нисценций в модернизме, здесь цитаты даются совершенно явно.
Это пародия, пародирующая пародию.
Вторая часть Н. представляет собой примерно 20 страниц запи-
санных в столбик сочетаний слова "нормальный" с любым другим
словом, символизирующих "нормальную жизнь" советского чело-
века от рождения до смерти:
нормальная жизнь
нормальный роды
нормальный ребенок
нормальная мама
нормальный стул
нормальная раковина
нормальная задница
нормальная телка
нормальная жена
нормальная язва
[И ]
нормальная смерть
Данная главка символизирует всеобщую усредненность, царя-
