меня под глазами появились сиреневые синяки, лицо осунулось и побледне-
ло, а щеки покрылись лихорадочным румянцем. В довершение всех бед, живот
нестерпимо пучило от шампанского, которого я по долгу службы выпивал в
день по литру, а мне еще надо было следить за манерами!
Чекистки ведь тоже имеют свои женские понятия о приличиях, да и я из-
рядно вошел в роль аристократа. Не с руки джентльмену каждые четверть
часа уединяться в туалетной комнате! Приходилось потеть за столом с бо-
калом ненавистной "шипучки" в руке, да еще выдавливать из себя плотояд-
ную улыбку.
Наконец, через месяц скрупулезного отбора, которому позавидовал бы
сам доктор Дарвин, я остановился на народной артистке Третьего Рейха
Ольге Чеховой, племяннице выдающегося русского классика и неотразимой
исполнительнице ролей жен немецких офицеров-пограничников. В ней поисти-
не все было прекрасно: душа, мысли, одежда и... все остальное.
Окончательно она покорила меня тем, что смогла выжать из бездыханного
трупа, в который я к тому времени превратился, все-все-все и еще
пол-всего.
В этой фантастической женщине воплотилась извечная мечта демиурга со-
единить несоединимое - ум и красоту. Имея в себе такое магическое соче-
тание черт, она притягивала к себе все одушевленные существа.
Мужчины стелились под ее ногами ковровыми дорожками, несмышленые де-
ти, едва делающие первые шаги, забегали вперед нее, чтобы поймать на се-
бе, как благословение, отсвет ее лучезарной улыбки, уличные псы вылизы-
вали следы ее изящных туфелек, вобравших в себя утонченную красоту ее
точеных ножек, и даже злобные матроны, пресыщенные роскошью жены на-
цистских вождей, подобострастно заискивали перед ней, сами не понимая
своими куриными мозгами, зачем. И это волшебное создание мне предстояло
отдать в руки коронованного садиста, деспота и тирана! Только партийная
клятва удерживала меня от невыполнения приказа.
Все было готово к началу операции. Я посвятил Ольгу в детали и дал ей
задание морально готовиться, а сам приступил к внедрению в высшие слои
разврата. В это время как раз стали поступать от агента "Россинант" све-
дения о том, что Мартин Борман увлекается лошадиными скачками. Чтобы
привлечь к себе внимание парта-геноссе, мне пришлось срочно обзавестись
личной конюшней на шесть арабских скакунов. Говорят, бухгалтер из центра
рвал на себе волосы, лично опуская в тайник на Александер-платц чемодан
с тремя миллионами марок, но его усилия, наравне с народными деньгами,
не пропали даром: через месяц на великосветском приеме по случаю восста-
новления Рейхстага после пожара меня представили Борману как ценителя
арабской породы. Так завязалось мое знакомство с этим странным челове-
ком, с первого взгляда молчаливым и туповатым, но со второго - остроум-
ным и проницательным.
Вскоре через того же Бормана мне удалось познакомить Ольгу с подругой
Гитлера Евой Браун. Эта толстозадая фотомодель-неудачница, неожиданно
пригретая любовью вождя, вынашивала грандиозные мечты о киношном Олимпе
и "уговорила" Ольгу давать ей уроки актерского мастерства. К радости
сквалыги-бухгалтера, я продал с молотка скакунов и вернул народу его
средства, а на прибыль от аукциона оборудовал у себя на вилле домашний
театр.
В нашем театрике было всего три актера: Ева, Ольга и я. Сценарии для
одноактовых спектаклей подбрасывал нашей мини-труппе я сам. Сюжет был
неизменно прост, проще простого гамбургера: любовный треугольник. Но
простота эта была обманчивой, поскольку над каждой репликой работали ис-
кусствоведы из Отдела культуры НКВД. Сюжетная интрига закручивалась так,
чтобы подчинить Еву моему мужскому влиянию. Результаты были порази-
тельными: казалось, я не говорил ничего особенного, но она краснела, по-
тела, млела и чуть ли не падала в мои объятия. В конце третьего спектак-
ля чувственная девушка так возбудилась от кульминационного поцелуя с ге-
роем-любовником (мной), что тут же отдалась ему (мне же) прямо на доща-
той сцене, на глазах у Ольги.
К моему ужасу Ева оказалась девушкой... Я был в шоке. Лишить невесту
Гитлера невинности без санкции центра - это было слишком! Мне уже мере-
щился трибунал, бетонная стена и взвод красноармейцев с винтовками наиз-
готове. "За измену Родине..." Видно, у меня был очень несчастный вид,
потому что девушки бросились меня утешать. Ева решила, что я расстроился
из-за импотента-фюрера, а Ольга просто пришла ей на помощь из женской
солидарности.
В тот же день я отправил покаянную шифровку самому зампреднаркома Бе-
рии.
Лаврентий Палыч был так поражен моим сообщением, что, к моему облег-
чению, вынес мне благодарность "за находчивость" . Вслед за поощрением
шла новая директива: "выйти на Петровича". Под шифром "Петрович" в нашей
переписке проходил сам Гитлер. Задача была не из легких, но у меня мол-
ниеносно возник план: приобщить Еву к группен-сексу и побудить ее к вов-
лечению в наши игры Адольфа. Когда я доложил об этом в Центр, ответ при-
шел незамедлительно. В нем сообщалось, что зампреднаркома берет все ру-
ководство операцией на себя. Таким образом, наш невинный театрик превра-
тился в хорошо срежиссированный бордель. В роли режиссера выступал Лав-
рентий Палыч: он самолично писал для нас лихо закрученные порно-сцена-
рии, для розыгрыша которых требовалось максимальное напряжение моральных
и физических сил. Как бы то ни было, цель была достигнута: в один прек-
расный день Ева поведала мне о том, что проболталась о наших забавах фю-
реру и он не только не наказал ее, но и выразил желание присоединиться.
Моя первая встреча с Гитлером произвела на меня неизгладимое впечат-
ление. Но не потому, что я увидел перед собой незаурядного человека, а
как раз по диаметрально противоположной причине. Произошло это так.
Поздним вечером мы сидели втроем в скромной квартире Евы, которую снимал
для нее Адольф, и пили кофе с бисквитами. Около одиннадцати раздался
звонок. "Это он!" - Ева вскочила со стула и бросилась к двери. На пороге
появился невысокого роста человек в длинном кожаном плаще и широкой фет-
ровой шляпе. Глаза терялись в тени от шляпных полей, зато в свете лампы
хорошо была видна застенчивая улыбка, пробивающаяся из-под щеточки усов.
Во всем его облике было что-то комическое, чарли-чаплиновское. Неизвест-
но почему, казалось, что он должен быть очень ушаст, но это была иллю-
зия: когда Гитлер снял шляпу, уши его оказались среднего размера, может
даже чуточку меньше нормы, зато глаза... Глаза у него были холодные и
пронзительные, причем никогда не стояли на месте. Когда он говорил с
кем-то, взгляд его бегал по телу собеседника, будто пытаясь по-тараканьи
найти подходящую щель для того, чтобы укрыться в ней от света.
Ева представила Адольфу меня и Ольгу, он снисходительно кивнул в от-
вет.
Завязалась беседа про артистические успехи Евы. Фюррер предложил нам
разыграть какую-нибудь из наших сценок. По его горящему взгляду было
видно, что ему не терпится все это увидеть. Началось представление. Мы
сильно волновались. На девушках это почти не отразилось, а мне стоило
большого труда взять себя в руки, чтобы разыграть полноценную эрекцию.
Гитлер молча сидел в кресле в углу. В одной руке у него была чашечка
с кофе, а другую он запустил себе в штаны через ширинку. Лицо его не вы-
ражало никаких особенных эмоций, словно он смотрел не живое эротическое
представление, а скучный киновыпуск последних новостей.
Когда представление было кончено, он невозмутимо поставил чашечку на
столик, вынул руку, застегнул пуговицы на ширинке и легонько похлопал в
ладоши. Не успели актеры одеться, фюррер сослался на срочные дела и уда-
лился.
По дороге от Евы на мою загородную виллу мы с Ольгой заехали в лес,
достали из дупла рацию и отослали подробный отчет в центр. Той же ночью
пришел ответ. Лаврентий Палыч был крайне недоволен пассивной позицией
Гитлера и требовал втянуть его в активные игры. Кроме того, он настаивал
на том, чтобы мы засняли Адольфа за любовными играми и передали пленку в
Центр. Пришлось засесть за разработку хитроумного плана. Обнаружились и
технические сложности: куда спрятать фотоаппарат, если мы будем без
одежды? Шпионские камеры в те времена только назывались "микро", а на
самом деле были размером с мыльницу. Практически на голом теле было
только одно место, откуда можно было незаметно вести съемку. Пришлось
покорпеть над механизмом и устроить так, чтобы камера срабатывала от
сжатия ягодиц.
Наконец, все было готово к операции. Однако когда на пороге квартиры
Евы появился "объект", нам с Ольгой стало ясно, что операция провалена:
фюррер пришел со своей любимой немецкой овчаркой по кличке Блонди.
При виде собаки девушки заметно смутились, но до них тут же дошло, что
сучка для женщин опасности не представляет, и они успокоились. А я при-
задумался... Но все прошло вполне прилично: труппа, как обычно, играла
любовь, а зритель со своим домашним животным наблюдал, демонстрируя
расслабленное равнодушие. Блонди, невзирая на людские охи, вздохи и сто-
ны, под конец даже задремала, положив на лапы морду. Адольф тоже позевы-
вал... Полное фиаско! Как бы то ни было, мне удалось сделать несколько
фотографий, когда я стоял на коленях задом к фюрреру. На следующий день
негативы были отправлены на Лубянку.
Ответ не замедлил долго ждать: в своем гневном послании Берия обзывал
нас с Ольгой "развратными бездельниками" и грозился отобрать у меня
партбилет, если в ближайшие три дня я не "сыграю с Петровичем в шашки"
(в расшифровке - если не вступлю в интимную связь с Гитлером). Угроза
исключения из партии, прозвучавшая из уст столичного бюрократа, каким бы
высокопоставленным он ни был, возмутила меня до глубины души. Тем более,
за что?! Это не укладывалось в рамки моего тогдашнего мышления, до мозга
костей пропитанного благостными образами непорочного светлого будущего.
Кроме того, мне было очень сложно заставить себя "переспать" с мужчи-
ной, не говоря уже о том, чтобы изнасиловать однополое существо.
Пожалуй, это был единственный случай во всей моей чекистской карьере,
когда я, будучи в полном уме и здравии, проигнорировал приказ из Центра,
вернее, сознательно фальсифицировал его выполнение. В курируемой мной
подпольной группе были два немецких коммуниста-гомосексуалиста. Я попро-
сил их о личном одолжении, которое им надлежало держать в секрете.
Короче, один из них наклеил себе под нос маленькие усики, а другой
нахлобучил на голову парик, повторяющий мою прическу. В течение получаса
они занимались в подвале моей виллы самым обычным для них делом, а я их
фотографировал. На полутемных снимках сама мама Гитлера не отличила бы
своего сына-фашиста от ненавидимого им интернационалиста (благо, без
одежки все одинаковы).
На этот раз Центр был доволен, даже слишком... К моему ужасу, тотчас
пришла шифровка-молния из Центра: "Хозяин пьет ваше здоровье". Это озна-
чало, что фальшивые фотографии положили на стол самому Сталину! Как я
узнал позднее, эти злосчастные снимки сыграли очень большую историческую
роль. Сталин был так возбужден ими, что стал шантажировать фюррера разг-
лашением его "тайны", добиваясь от немецкого рейхсканцлера подписания
мирного пакта. Гитлеру было выгодно усыпить бдительность "красного мед-
ведя", поэтому он сделал вид, что заглотил наживку, и вместо того, чтобы
раскрыть подлог, отправил в Москву Риббентропа на заключение договора о
дружбе, сотрудничестве и взаимопомощи. Последствия этой грязной игры хо-
рошо всем известны.
Следующая шифровка и вовсе повергла меня в смущение: "За успешно про-
веденную операцию по дезавуированию верхушки фашистского руководства
Германии присвоить графу Радзивиллу звание Героя Советского Союза и вне-
очередное воинское звание майор". От звания ГСС я, разумеется, не мог
