прищурившись.
Я в ту пору неизменно прибавлял себе минимум три года и, не поведя
бровью, нагло соврал вождю:
- Пятнадцать!
- Пятнадцати'етний капитан, значит, - усмехнулся он в усы. - А ска-
жи-ка мне, б'атец, что, по-твоему, есть 'еволюция?
Никогда раньше я не задумывался над этим сложным вопросом, но ответ
не замедлил себя ждать:
- Революция - это экстаз! - выпалил я.
Ильич внимательно посмотрел на меня, на секунду нахмурился, как бы
прислушиваясь к сокровенным внутренним мыслям, и неожиданно зашелся ди-
ким хохотом.
- 'еволюция - это экстаз! - хохотал он, хлопая себя по коленкам. -
Надюша, Маняша, быст'ее сюда! - застучал он в стенку, в припадке смеха
суча ногами, как ребенок.
Прибежали заспанные перепуганные женщины.
- Так что такое 'еволюция, батенька? - переспросил меня Ильич в их
присутствии.
- Революция - это экстаз! - исправно доложил я.
Теперь уже все трое безудержно хохотали вповалку. Зашел Бонч-Бруевич
с телефонограммой - и опять Ильич задал мне тот же вопрос. Но личный
секретарь вождя был настроен серьезно.
- Ну, 'адно, давайте, что у вас там? - вытерев слезы, Ленин принял
сообщение. - Однако, - посерьезнел он. - Немцы т'ебуют за Пет'ог'ад Ма-
ло'оссию. Мало'оссия - наши зак'ома, - стал вслух размышлять он, - а
Пет'ог'ад... Пет'ог'ад - колыбель 'еволюции. Какой же экстаз без колыбе-
ли, а? - испытующе посмотрел он на женщин.
Женщины закивали в знак согласия.
- Не отдадим колыбель, - решительно заявил Ильич секретарю. - Пусть
Т'оцкий немцам так и пе'едаст!
Таким образом, судьба Украины была решена. Не обошлось в поезде и без
ЧП: молодой горячий кавказец Коба изнасиловал в тамбуре малолетнюю дочь
видного партийца Аллилуева. Когда об этом узнал папаша, дело дошло до
драки. Но сцепившихся товарищей по партии быстро разняли и повели на
разборку к Старику (так называли Ленина его ближайшие соратники). Ильич,
даже не выслушав до конца, махнул рукой: мол, нашли проблему.
Пристыженный Иосиф тут же сделал официальное предложение обиженной им
девушке и сам же зарегистрировал брак своей наркомовской властью.
Неизвестно откуда, будто из-под земли, появился грузинский коньяк, и
остальную часть пути члены Совнаркома и ВЦИК праздновали это радостное
событие.
Как я не стал приемным сыном Ленина (глава третья, повествующая о мо-
ей
жизни в Кремле, о слепой дочери цадика и о пробуждении в Надежде
Константиновне материнских чувств) Когда правительственный эшелон
прибыл из Петрограда в Москву, меня зачислили в охрану Кремля. С первого
же дня я попал под опеку Надежды Константиновны. Каждый свободный от на-
рядов вечер я проводил в ее компании за чашкой чая с брусничным ва-
реньем. Частенько к нам присоединялась Мария Ильинична, а иногда - и сам
Ленин. С работы он обычно приходил запоздно и невероятно утомленный, но
даже за ужином не позволял себе расслабляться и просматривал немецкие
газеты, в единственном экземпляре доставлявшиеся к нему по каким-то сек-
ретным каналам. Поначалу он на меня не обращал ни малейшего внимания, но
когда случайно узнал, что я понимаю по-немецки, живо заинтересовался мо-
ей персоной, и с того самого дня общался со мной исключительно на языке
своих предков. (Кстати, именно Ленин нарек меня Алексромой: он обожал
давать друзьям и соратникам прозвища). Ильич не уставал сетовать на то,
что молодые члены Совнаркома не знают иностранных языков, и на полном
серьезе уговаривал меня организовать в Кремле курсы немецкого и испанс-
кого языков. "Но не в'емя, не в'емя", - быстро спохватывался он.
Весна и лето восемнадцатого года выдались поистине горячими. Вот лишь
краткое перечисление основных событий: в апреле восстали московские
анархисты, в первой декаде мая стали требовать хлеба колпинские рабочие,
в конце того же месяца при поддержке эсеров против большевиков выступили
чехи, в июле безумный чекист Яков Блюмкин по наущению левых эсеров заст-
релил германского посла Мирбаха, примерно в то же время правительство
подверглось нападкам со стороны Максима Горького (его оппозиционную "Но-
вую жизнь" пришлось закрыть), в двадцатых числах августа после зверского
убийства министра Сибирского правительства Новоселова разразился кризис
власти за Уралом, а 30 августа на заводе Михельсона было совершено поку-
шение на Ленина.
О последнем событии надо сказать особо. В этом деле столь много белых
пятен и несуразностей, что вряд ли оно будет когда-либо расследовано до
конца. Начать хотя бы с того, что покушение было совершено именно в тот
день, когда Дзержинский отбыл в Петроград расследовать убийство предсе-
дателя тамошней ЧК Урицкого. Далее, никто не видел, кто стрелял, но нес-
колько человек успели заметить высунувшуюся из толпы женскую руку с ре-
вольвером (по отдельным показаниям - с любимым оружием эсеров "браунин-
гом"). В-третьих, подозреваемую в убийстве женщину схватили отнюдь не на
месте преступления, как принято считать, а на порядочном расстоянии от
него.
Произошло это так: когда после митинга на заводе Михельсона Ленин в
десять часов вечера вышел во двор гранатного цеха и подходил к автомоби-
лю, из толпы в него три раза выстрелили. Глава правительства упал лицом
вниз, а толпа бросилась врассыпную: большинство испугались, что их запо-
дозрят в соучастии. Однако комиссар пятой Московской пехотной дивизии
Батулин не растерялся и бросился отлавливать свидетелей. Когда он уже
отчаялся кого-либо догнать, то увидел на Серпуховке странную женщину с
зонтом и портфелем в руке, державшуюся за дерево. Батулин подбежал к ней
и спросил, что она там делает, и получил крайне подозрительный ответ:
"Это сделала не я". Он тут же схватил злодейку за волосы и оттащил в во-
енкомат Замоскворецкого района, где уже через час ее допросил председа-
тель Московского ревтрибунала Дьяконов.
Первоначально допрашиваемая назвалась "Фейгой", что на идише значит
"фиалка". Потом она назвала себя Фаней Каплан, что означает "жрец", но
уже по-польски. Когда стали проверять ее личность, то выяснилось, что
настоящее имя подозреваемой - Дора Ройдман. Она родилась в 1890-м году в
семье волынского цадика-кабаллиста Нохима Ройдмана из династии Нохума
Чернобыльского. В начале века Ройдманы переехали в Киев, где Дора совсем
еще подростком вступила в террористическую организацию. В 16 лет после
случайного взрыва бомбы на конспиративной квартире ее арестовали и при-
говорили к смертной казни. Однако генерал-губернатор заменил "вышку" на
вечные каторжные работы. Срок она отбывала в Забайкалье, в крохотной
Мальцевской тюрьме всего на 30 человек. Начальник тюрьмы был по словам
арестантов "человек не злой и стесняющийся". Весной 1917 года ее освобо-
дили по амнистии.
На первом же допросе Дора призналась в том, что именно она застрелила
Ленина, но, я думаю, она это сделала только для того, чтобы поиздеваться
над чекистами, потому что... была совершенно слепой! Зрение у нее ка-
тастрофически ухудшилось сразу после контузии от взрыва бомбы, а вынесе-
ние смертного приговора так подействовало на ее нервную систему, что она
полностью ослепла. После освобождения лечилась в Харькове и в Крыму, но
безрезультатно. Летом 18-го года она приехала в Москву и поселилась у
подруги - бывшей политкаторжанки в Замоскворечье, недалеко от того мес-
та, где ее арестовали. Сильное нервное расстройство и слепота сделали ее
настолько беспомощной, что она редко выходила из дома без подруги. Имен-
но поэтому она и держалась за дерево в тот роковой вечер!
Но чекистов мало волновало доказательство вины, раз признание было
получено. Утром следующего дня Дору привезли в кремлевскую тюрьму для
особо опасных преступников, находившуюся в Кавалерском корпусе. К тому
времени там уже сидели видный теоретик террора Мария Спиридонова, анг-
лийский шпион Локкарт и герой первой мировой войны генерал Брусилов.
Через сутки после первого допроса, еще до возвращения Дзержинского из
Питера, Дору Ройдман расстреляли, а труп сожгли. И лишь 3 сентября, че-
рез три дня, оформили официальное решение о ее казни. Очень темная исто-
рия.
Как бы то ни было, после покушения Ленин сильно изменился. До той по-
ры он избегал слов с трудно произносимыми звуками, но теперь его любимой
репликой стало неповоротливое "'асст'е'ять". Именно тогда официальной
политикой партии был провозглашен "красный террор". В ответ на неудавше-
еся покушение было незамедлительно расстреляно 14 тысяч (!) человек.
Жизнь в Кремле становилась все более невыносимой. Ильич стал зол и
раздражителен, а Надежда Константиновна - то изливала на меня нежные
чувства, называя "Сашенькой", отчего меня кидало в мелкую нервную дрожь,
то хмурилась и дулась без всякого повода. Я стал заподазривать неладное,
и самые худшие мои подозрения оправдались: в один из осенних вечеров я
случайно подслушал под дверью ленинских апартаментов разговор Надежды
Константиновны с Ильичем, в котором она уговаривала его усыновить меня.
Бедная женщина после покушения на мужа стала неизбывно мечтать о нас-
леднике. К моей радости, на все ее горячие тирады Ильич отвечал неопре-
деленным односложным мычанием: после ранения он стал чрезвычайно замк-
нут, и из велеречивого трибуна, которым он оставался и в домашнем кругу,
превратился в непробиваемого молчальника. Когда я узнал о планах Крупс-
кой, то срочно стал готовиться к побегу из Кремля. Меня не устраивала
роль послушного сыночка, когда вокруг все кипело и бурлило. Я рвался в
бой, и честно признаюсь - мне было в сущности все равно, на чьей сторо-
не, лишь бы скакать на горячем вороном коне впереди войска с шашкой в
одной руке и с маузером в другой. Что еще нужно для счастья 12-летнему
мальчишке!
До побега дело не дошло: судьба помогла мне вырваться из-под сановной
опеки. Следствие по делу покушения на Ленина показало, что у него прак-
тически не было охраны: когда в него стреляли, рядом с ним находился
только водитель Гиль. Дзержинский принялся за реорганизацию охраны выс-
ших деятелей правительства и всего Кремля. Оберегать вождей поставили
опытных чекистов, а территорию Кремля отдали под охрану отборной кур-
сантской роте в подчинении самого Железного Феликса. К моему счастью, я
не попадал ни в одну из категорий: для опытного чекиста я был слишком
мал, а для курсанта - не по годам подкован. Как бы то ни было, когда я в
очередной раз зашел к Ильичу на чай с сушками и застал там Троцкого в
компании жены и сестры вождя, я стал просить самого Главнокомандующего о
направлении меня в действующую армию комиссаром. Надо заметить, что
Троцкий, будучи жестким командиром и сторонником самых радикальных мето-
дов ведения войны, в быту отличался мягкими манерами, причем он никогда
не подстраивался под собеседника и со всеми общался предельно интелли-
гентно. Заметив косые взгляды Надежды Константиновны, Лев Давидович эле-
гантно протер пенсне, мило улыбнулся и спросил:
- А в какой дивизии вы хотите комиссарить, позвольте узнать?
Я чуть было не выпалил "в первой!", но вовремя прикусил язык, решив,
что это будет нескромно, и сказал, не моргнув глазом:
- Во второй.
- Во второй Николаевской стрелковой уже есть комиссар, - рассмеялся
он.
- Митя Фурман. Но если вы согласны на должность помощника комисса-
ра...
Красные университеты, восточный факультет (глава четвертая,
повествующая о психической контратаке, об отважной девушке Зухре, о
моем насильственном возвращении в Кремль, о выступлении Ленина перед
ранеными бойцами и о том, как Крупская подшутила над Сталиным) Когда
председатель Реввоенсовета предложил мне отправиться на восточный фронт
в должности помощника комиссара дивизии, я не заставил себя долго угова-
ривать. В то время все происходило с предельной быстротой: уже на следу-
