но, днем делегаты заседали, а вечером вволю расслаблялись, предаваясь
обильным пиво-вино-шнапсовым возлияниям. На третью ночь Мюллер так на-
пился, что мне пришлось тащить его на себе в его комнату.
Представился удобный случай: во всем замке не было ни одного трезвого
человека, включая официанток и горничных, которым ради смеха в тот вечер
сделали спиртовую клизьму, и никто не был в состоянии заметить что-либо
подозрительное до наступления утра. К тому же, толстые каменные стены в
апартаментах Мюллера наглухо изолировали всякий шум - хоть из пистолета
пали, хоть из ружья, хоть из мортиры.
Прислонив Мюллера к стене и придавив его дубовым столом, чтобы не
упал, я окатил его холодной водой из кувшина, и когда он пришел в
чувство, зачитал ему приговор коллегии НКВД. Мюллер смотрел на своего
палача с нескрываемым интересом, особенно когда я стал искать пистолет,
которого у меня с собой не было... Стыдно признаться, но я был тоже
сверх меры пьян и потерял свое оружие в саду, когда вместе с остальными
"атташе" палил по фазанам.
- Ну и как же вы будете меня убивать? - серьезно спросил Мюллер.
- Я тебя... да я тебя... я тебя голыми руками задушу, фашистская га-
дина!
Я набросился на Мюллера и принялся его душить, он в ответ стал душить
меня. Через пять минут изнурительной борьбы мы уже оба еле дышали.
- Ладно, - прохрипел посиневший Мюллер. - Твоя взяла. Да отпусти ты!
Набросился, как дурак какой-то! Ну зачем вам меня убивать? Лучше я на
вас работать буду. Мне же цены нет... Шеф гестапо - кремлевский агент,
не хило, а?!
- Хм... Действительно, не хило, - согласился я, ослабляя хватку. - А
не обманешь?
- Нет, слово... Э-э... Ну чем тебе поклясться, дурья твоя бошка? Ты
пойми, брат, мне эти нацистские чистоплюи, гиммлеры-шлиммлеры, уже попе-
рек горла стоят. Буржуи они, вот кто! А я из низов поднялся, сам всего
добился, без папиной помощи. Папа у меня нищим был, вот... А я в полиции
простым сыщиком с облав начинал. Не по мне нацизм этот сопливый, слишком
много детской мистики, патриотического сюсюканья и демократических комп-
ромиссов. Я привык везде напролом идти, как вы, коммунисты. Хочу быть
несгибаемым ленинцем, понял?
- Ну ты, блин, даешь! - искренне восхитился я, от изумления переходя
на русский язык. - Завтра... Нет, уже сегодня доложу наверх о твоем ис-
торическом решении и подам на апелляцию. Все будет зер гут, не турбуйся!
Берия нашел в себе мужество по достоинству оценить смелый шаг Мюллера
и добился для него замены смертной казни на пожизненное заключение с
отсрочкой приговора до окончания войны. Трудно переоценить все то, что
Мюллер сделал для России... Точнее, то, что он не сделал, поскольку ос-
новная его заслуга заключалась в саботировании работы гестапо. Почти не-
вероятно, но факт: начиная с середины 1943 года гестапо не разоблачило
ни одного советского агента на территории Германии! Советы не остались в
долгу и избавили Генриха от суда. Он умер в начале 50-х годов на даче в
Переделкино от сердечного приступа, употребив слишком много ледяной вод-
ки после бани. В последний путь его провожала жена Нона, студентка ВГИ-
Ка, дородная красавица (Мюллер не признавал мелких женщин).
Когда к началу 1944 года фюрер почувствовал что-то неладное в работе
своей тайной полиции, он решил устроить Мюллеру взбучку и вызвал того на
ковер. Имея совершенно скудное образование и едва умея складно писать,
Мюллер был прекрасным психологом, поэтому когда Гитлер стал орать на не-
го, он не стал оправдываться, а сам в ответ обложил фюрера отборным ма-
том, после чего развернулся на сто восемьдесят градусов, щелкнул каблу-
ками и с криком "Гитлер капут!" удалился. Несчастный Адольф был так шо-
кирован выходкой "строптивого баварца", что на три дня потерял дар речи.
Но и когда к Гитлеру вернулся голос, он наказал Мюллера лишь тем, что
перестал приглашать его на званые вечера и приемы. Здесь нужно заметить,
что у Гитлера была одна существенная слабина в характере: он не мог, как
Сталин, сурово карать своих соратников. Видно, сказывался "синдром Ре-
ма". 30 июня 1934 года, в "ночь длинных ножей", фюрер жестоко расправил-
ся со своим бывшим другом и единомышленником, командиром штурмовых отря-
дов. Дальнейшее поведение Гитлера говорит о том, что его всю оставшуюся
жизнь преследовали угрызения совести за свою чрезмерную жестокость: с
той злополучной ночи вплоть до покушения на него 20 июля 1944 года фюрер
не покарал ни одного из своих сподвижников, хотя и было за что. Бесхре-
бетность Гитлера в отношении людей, с которыми он был знаком лично, до
крайности развратила верхушку третьего рейха. В буквальном смысле слова
каждый делал все что ему заблагорассудится и ни за что не нес от-
ветственности. К примеру, рейхсмаршал Геринг, который отвечал в третьем
рейхе за вывоз культурных ценностей с оккупированных территорий, открыто
грабил имперскую казну, за что и получил прозвище "короля спекулянтов".
Зная об этом, Гитлер не доверял Герингу серьезных дел - только и всего.
Опальный рейхсмаршал утешился тем, что приобрел в северных окрестностях
Берлина роскошную виллу, назвал ее в честь своей первой жены "Каринхал-
ле" и устроил в ней художественную галерею, мало чем уступающую по бо-
гатству Прадо или Уффици.
В то время как любое слово Сталина ловилось на лету и немедленно
претворялось в жизнь, указания Гитлера на каждом шагу игнорировались.
Дело доходило до смешного: фюрер четыре месяца добивался запрещения
демонстрации в Берлине американского фильма "Серенада солнечной долины"
как пропагандирующего чуждые арийской расе ценности - в ответ он слышал
неизменное "яволь", никто не возражал и не пререкался, но фильм продол-
жал идти с большим успехом у зрителей. Адольф был в ярости: он топал но-
гами, плевался и матерился, подчиненные изображали на лицах безмерное
почтение и благоговейный ужас, лепетали "яволь" и поспешно удалялись,
чтобы... пригласить на "Серенаду" очередную фройляйн. Фюрер рыдал от
бессилия, да и что он мог поделать? Самолично ворваться в проекторную
будку и изорвать на куски ненавистную пленку?!
Кстати, о фильмах: когда Мосфильм задумал снять телесериал по моей
биографии, написанной Ю. Семеновым, в которой я раздвоился на Штирлица и
собственно Шелленберга, первоначально планировалось пригласить на глав-
ные роли артистов театра Ленинского комсомола. Штирлица должен был иг-
рать Янковский, Шелленберга - Караченцов, Мюллера - Леонов, а радистку
Кэт - Коренева. Однако культурный отдел ЦК КПСС встал на дыбы: как это
так, ленинский комсомол и имперская канцелярия! В итоге ведущие роли бы-
ли распределены между любимыми артистами Леонида Ильича.
Но вернусь к фюреру: в последние дни жизни он был так разочарован в
немецкой дисциплине и воле к победе, что сказал при мне буквально следу-
ющее: "Немцы - дерьмовый народ. Проиграв войну, они докажут свою биоло-
гическую неполноценность. Германская раса недостойна меня. Если бы я
располагал такой нацией, как Сталин, исход войны был бы другим".
Однако история - гордая женщина, она всегда отдается кому-то одному,
а остальные только наблюдают, как ее имеет "победитель". Двух победите-
лей быть не может. Гитлер то ли застрелился, то ли отравился (да и кому
интересно, как умер тиран-неудачник?), а Сталин повесил себе на грудь
"Орден Победы" и отдал высшее руководство Германии под трибунал.
Оказался под судом и я. Разумеется, Вышинский не собирался судить ме-
ня всерьез, это был только спектакль для американцев, потому что по пла-
ну Центра я должен был организовать для "янки" внешнюю разведку. Но об
этом
- в следующей главе.
Нюренберг-Владимир-Байконур: я сказал "поехали..." (глава десятая, в
которой меня судят за преступления против человечества и за
двоежонство, я становлюсь трижды отцом и первым космонавтом) В прош-
лой главе я рассказал о том, как завербовал Мюллера. Представьте теперь
мое отчаяние, когда по окончании войны этого прожженого фашиста приняли,
хотя и тайно, но со всеми почестями в Москве, а меня, доблестного со-
ветского разведчика, отдали под трибунал в Нюренберге.
Разумеется, дальновидное начальство готовило меня для дальнейшей ра-
боты на Западе, поэтому было принято решение продолжать игру в Шеллен-
берга, но все же... Десять лет я работал в тяжелейших условиях, и только
передо мной забрезжила надежда возвращения на Родину - тяжелая тюремная
дверь закрыла все пути! Я был в полной депрессии.
Три года меня держали в заключении без суда, лишь время от времени
вызывая в зал заседаний в качестве свидетеля по делам Геринга, Риббент-
ропа и других преступных бонз фашистского режима. Нельзя сказать, чтобы
я скучал взаперти: американцы предложили мне, как крупному специалисту
по заграничной разведке, помочь им в организации своего шпионского ве-
домства, прямым текстом обещав "замолвить обо мне словечко" перед Феми-
дой. Мои каторжные умственные труды не пропали даром - и в Вашингтоне, и
в Москве "хозяева" были очень довольны результатами. Все получили то,
что хотели: американское правительство - новую игрушку под названием
ЦРУ, НКВД - полную и подробную структуру свежеиспеченной "конкурирующей
фирмы", а ваш покорный слуга - мягкий приговор.
Через четыре месяца после того, как 18 сентября 1947 года Актом о на-
циональной безопасности было учреждено Центральное разведывательное уп-
равление, я предстал перед американским военным трибуналом по "Делу о
Вильгельмштрассе: Соединенные Штаты Америки против Эрнста фон Вайцзекке-
ра и других". Всего было 20 обвиняемых: государственные секретари, вто-
ростепенные министры и начальники департаментов. Дело слушалось больше
года. Меня обвинили в двух преступлениях: я был членом СС и СД и возг-
лавлял управление, причастное к казни русских военнопленных, набранных
для проведения операции "Цеппелин". Суд принял во внимание как смягчаю-
щее вину обстоятельство то, что я пытался спасти узников концлагерей от
смерти. В итоге мне дали самое легкое наказание по этому делу: шесть лет
тюрьмы, с зачетом трех лет, проведенных в заключении под следствием.
Казнь нацистских преступников через повешение: в крыше специльного
барака под казненным открывался люк В июне 1951 года я вышел на свободу
и по заданию из центра отправился в бессрочный отпуск. Приказ был лако-
ничен: "Отдыхать". Это меня как опытного чекиста слегка настораживало,
ведь я и так шесть лет "отдыхал" на нарах, если не считать непыльной ра-
ботенки по организации ЦРУ. Не оговаривались в приказе и столь важные
вопросы, как отдыхать, где и на какие средства. Благо, американцы оказа-
лись честными ребятами и выдали мне тайный гонорар за работу на "дядюшку
Сэма". Сумма была не ахти какая, но ее вполне хватило на то, чтобы посе-
литься с женой и детьми на скромной вилле в Швейцарии и, не заботясь о
добывании куска хлеба, расслабленно предаться мемуарам. Однако вскоре
"швейки" попросили меня покинуть страну. Формальных претензий у жандар-
мов не было, но мне намекнули, что не потерпят у себя нацистского прес-
тупника, хотя бы и отбывшего срок. Пришлось перебраться в маленький
итальянский городок Палланца на берегу озера Маджоре. Там я продолжил
свое писательство.
Гром грянул как всегда неожиданно, средь ясной погоды. На всю остав-
шуюся жизнь я запомнил в подробностях тот роковой день. Было начало мая,
легкий утренний ветерок доносил с гор едва уловимые ароматы цветущей ла-
ванды. Над гладкой поверхностью озера, лазуревой эмалью застывшей в лу-
чах выглянувшего из-за скалы солнца, резвились белокрылые шумливые чай-
ки. Под окном слышался плеск воды и скрип мокрых простыней: служанка
стирала в жестяном корыте белье. Время от времени на открытую веранду
залетали радужные мыльные пузыри. Моя жена стучала по клавишам пишущей
