отказаться, не запятнав себя подозрениями в нечестной службе Родине, но
незамедлительно дал себе клятву, что никогда не повешу на грудь причита-
ющуюся мне как герою Золотую Звезду. Впрочем, я ее так и не увидел: за
границу мне орден, разумеется, передавать не стали, а когда я вернулся в
СССР через пятнадцать лет, меня тут же переодели в серый мешковатый кос-
тюм с тряпичной номерной биркой и объявили, что я лишаюсь всех прав,
привилегий, званий и наград, а в придачу - и свободы... да и зачем она
нужна человеку без прав?! Но не буду бежать впереди клячи истории.
Разумеется, в Центре сочли мое дальнейшее пребывание в Берлине небе-
зопасным и приказали срочно возвращаться на Родину. По дороге я должен
был выполнить одно "особо важное" задание (к слову сказать, в то время
все задания были особыми и все важными). Мне нужно было доставить в
Москву испанский золотой запас, который республиканцы согласились пере-
дать на время войны в Государственное хранилище СССР. Шутка ли, тонна
золота, центнер платины и сотни каратов драгоценных камней общей стои-
мостью в 518 миллионов долларов (на всю оставшуюся жизнь выучил я эту
цифру!), по скромным ценам того времени, когда на пятьдесят тысяч можно
было купить роскошный дом, шикарную машину, породистую собаку, скромную
жену и послушную служанку, после чего остались бы еще деньги на кампанию
по выборам в конгресс, рейхстаг или палату перов, в зависимости от места
проживания. И все это мне предстояло переправить через границу чуть ли
не на собственном горбу, потому что никого не интересовало, как я это
буду делать. Операция "Металлолом" рассматривалась в Кремле как не сов-
сем чистая сделка с "желтым дьяволом" в одолжение бедным родственникам -
испанским коммунистам, не избавившимся до конца от родимых пятен капита-
лизма, но, с другой стороны, за малейшую недостачу с меня спросили бы по
всей строгости законов обеих стран, вот и выбирай потом, от чего лучше
умереть: от гарроты или трехлинейки.
И тут мне помогло недавно присвоенное звание героя: прибыв в Картахе-
ну, портовый город на юге Испании, где был устроен склад достояния Рес-
публики, я поднялся на первое же замеченное мной советское грузовое суд-
но и потребовал аудиенции с капитаном. Мне прекрасно было известно, что
вся команда торговых кораблей на заграничных рейсах, начиная от старпома
и заканчивая последним юнгой, формировалась исключительно из кадровых
разведчиков, а во главе ее стоял офицер в ранге капитана (не морского, а
чекистского). Поэтому когда я представился "капитану второго ранга Пет-
рову" как "Герой Советского Союза Сидоров", он готов был выполнить любое
мое поручение, в том числе отдать жизнь по первому требованию (в кодовых
табелях о рангах НКВД существовал ранжир Иванов-Петров-Сидоров, согласно
которому Петров должен был беспрекословно подчиняться Сидорову, а Иванов
- и Сидорову, и Петрову).
Судно "Шота Руставели", которым мне удалось завладеть, перевозило бу-
тылочный херес редких марок - личный подарок камарада Ибаррури товарищу
Сталину. Груз тоже был ценный, чего говорить, но по сравнению с моим -
семечки. Как бы то ни было, сначала мы загрузили контейнеры с золотом и
бриллиантами, а сверху заставили их ящиками с вином. Расчет у нас был
простой: откупиться от таможенников недружественных держав "малой
кровью". Испанская "адуана" обошлась нам всего в две бутылки не самого
дорогого сладкого хереса, все формальности заняли четверть часа, включая
распитие с таможенником "за мир и дружбу", - и мы уже мчались на всех
парах к родным берегам.
На третий или четвертый день нашего путешествия, не помню точно, слу-
чилось непредвиденное: ночью у входа в Босфор судно так качнуло, что ка-
ют-компания наполнилась хрустальным перезвоном бьющихся в трюме бутылок.
Первая мысль - штормовая волна, но в следующую минуту послышались пре-
дупредительные выстрелы. Оказалось, всего в каком-нибудь десятке метров
от нас всплыла немецкая подводная лодка. Наше судно взяли на абордаж, по
палубе засновали люди в черных робах с автоматами.
Капитан отправился на переговоры с командиром немецкой подлодки, я с
ним
- в качестве переводчика. Согнувшись в три погибели, мы пробирались
по узким темным коридорчикам, спереди и сзади нас охраняли германцы с
пистолетами. От запотевших стен разило морской тиной и терпкими мужскими
фекалиями. "Неужели, немцы прознали про золото? Но ведь не смогут же они
увезти его в этой тесной "консервной банке", в которой им и так не про-
дохнуть!" - размышлял я по дороге.
У немецкого командира было серое, с зеленым оттенком лицо. Он тут же
без обиняков сообщил нам, что весь его экипаж страдает дизентерией, и
просил помочь туалетной бумагой и медикаментами. Пришлось пожертвовать
подшивкой "Правды". Замполит был сильно недоволен, но утешился мыслью,
что немецким матросам могут понравиться запечатленные на фотографиях
светлые образы коммунистического строительства. Какая-никакая, а пропа-
ганда! И все-таки, он категорически отказался отдавать в немецкий ва-
терклозет страницы с портретами товарищей Сталина, Кагановича, Молотова
и других руководителей партии и правительства. А вместо медикаментов мы
пожертвовали немцам пару ящиков хереса.
Когда переговоры были закончены и газеты с вином перетащены с нашего
парохода на подлодку, немецкий капитан попрощался со своим русским кол-
легой, а меня попросил задержаться на пару минут. Мы остались наедине.
Он разлил по бокалам херес и предложил выпить. Я не отказался.
Вино действительно было великолепное, гораздо лучше того, которым мы
спаивали испанского таможенника. Капитан похвалил мой немецкий язык и
спросил, давно ли мои предки перебрались из "фатерлянда" в Россию. Он
был очень удивлен тем, что во мне нет арийской крови, а немецкий я выу-
чил на крейсере "Аврора". Еще большее впечатление на него произвело то,
что я знаю еще несколько языков, в том числе испанский как родной и
французский - вполне сносно (в Толедо у меня была служанка-француженка).
Капитан разлил по второму бокалу и предложил выпить за мои способнос-
ти.
Потом выпили по третьей, за здоровье вождей (будто бы они у нас были
одни и те же). Он потянулся за второй бутылкой, но я резко поднялся, да-
вая понять, что мне нужно возвращаться восвояси... Пол поплыл под моими
ногами. Я покачнулся и схватился за какую-то мигающую красную лампочку.
В ушах звенело короткими отрывистыми трелями.
- Крепок, однако, херес у этих испанцев! - заметил я.
- С вами все в порядке, - со смехом заметил капитан, рожа которого из
серо-зеленой стала от вина фиолетово-розовой. - Просто мы погружаемся.
Слышите сигнал?
- Немедленно выпустите меня! - потребовал я. - Это нарушение норм
международного морского права и Га-а-а... Га-а-г-а-г..., - мой язык за-
метно заплетался. - Га-аг-ской конвенции о сражданском гудоходстве!
Разумеется, я говорил все это на немецком языке, и последняя фраза
прозвучала еще смешнее, чем на русском. Капитан повалился со смеху на
койку, да и я сам не смог сдержать хохота. Отсмеявшись, мы все-таки отк-
рыли вторую бутыль и выпили за отплытие.
Очнувшись на следующий день в тесной каморке с гудящими железными
стенами, я долго не мог сообразить, гудит ли это на самом деле или
только в моей голове. Когда я с трудом вспомнил, кто я и где я, встал
вопрос, что предпринять в сложившейся ситуации? Я вспомнил первую запо-
ведь чекиста: "Если у тебя нет приказа, действуй по обстановке", - и
отправился к капитану на опохмел. К счастью, тот быстро вспомнил, откуда
я взялся на его корабле, а то мог бы и запросто пристрелить как лазутчи-
ка: в первое мгновение его рука дернулась к кобуре, но тут же стальные
глаза растаяли теплым воспоминанием о винных возлияниях, и он почти
по-русски облапил меня своими широкими крепкими клешнями.
- Герр Сидорофф! - завопил он радостно.
- Извините, забыл ваше имя, - признался я (кстати, непростительная
оплошность для разведчика).
- Курт Шварцкопф, - представился он. - Зови меня просто Курт.
Он раскупорил бутылку, и мы выпили по сто грамм. В голове немного
прояснилось, и до меня неожиданно дошло, что недаром меня так радушно
принимают на вражеской подводной лодке.
- Слушай, Курт, - сказал я серьезно капитану. - Скажи прямо, чего ты
от меня хочешь?
- Если прямо, Алекс, - посуровел он, разливая по второй, - то ты мне
нужен.
- А зачем? - удивился я.
- У меня матрос на радиоперехвате скопытился, - честно сказал он. -
Не поможешь? Морзянку и языки ты знаешь...
Я сделал вид, что размышляю. На самом деле я мгновенно, по-чекистски
принял решение, но для вида помолчал минуты три. Нет, нельзя было упус-
кать такую уникальную возможность проникнуть в секреты подводного флота
противника! Тем более что испанское золото спокойно продолжило свое пла-
вание в надежную одесскую гавань. Кстати, только в период оттепели я уз-
нал о дальнейшей судьбе моего ценного груза. За счет этого золота были
покрыты расходы СССР на военную и материальную помощь республиканцам в
войне с франкистами, а остаток пошел на финансирование разведывательных
операций в Западной Европе накануне второй мировой войны. В 1953 году
бывший резидент НКВД в Испании Орлов, бежавший еще до войны на Запад,
разоблачил операцию по вывозу золотого запаса из Картахены в Одессу.
Франко потребовал от Маленкова возместить "украденные" ценности. Этот
вопрос обсуждался на самом высоком уровне почти десять лет, пока, нако-
нец, Хрущев не принял решение компенсировать вывезенное испанское золото
поставками нефти по клиринговым ценам.
- Ладно, ради тебя, - с горечью махнул я рукой, изображая простого
русского рубаху-парня.
- Зер гут! - обрадовался Курт. - А я тебя представлю экипажу как ис-
тинного арийца. Ты тоже говори всем, что мама у тебя из испанских нем-
цев, а папа - из прибалтийских. Тогда никто не обидит.
Замечательный был человек этот Курт! С виду эсесовец, а в душе - ан-
тифашист. Полгода я служил под его командой. Из Средиземного моря мы
двинули через Гибралтар в Атлантику, а оттуда в Северное море.
Температура воды опустилась к тому времени до пяти градусов, мощнос-
тей для обогрева не хватало, а теплой одежды почти не было. В довершение
всех бед где-то между Данией и Норвегией штурман заплутал в ледяных то-
росах. Продовольствие было на пределе, содержание кислорода в воздухе
приближалось к критической отметке, и экипаж в полном составе находился
в непрерывном полубреду. Счет дням был потерян, и вся "служба" сводилась
к тому, чтобы ежеминутно заставлять себя не умереть от отчаяния. Когда
мы прибыли на базу в Киль, нас буквально выносили из порта на носилках,
промерзших до костей, заросших нечесаными бородами, больных и голодных.
Можете представить себе мое удивление, когда в лазарете я узнал, что
вся команда подлодки приказом фюррера награждена железными крестами.
Оказалось, мы, сами того не подозревая, установили мировой рекорд ав-
тономного плавания!
Через месяц в Берлине фюррер лично вешал на грудь членам отличившего-
ся экипажа кресты. Я стоял в середине шеренги награждаемых. Повесив
крест, фюррер каждому пожимал руку и говорил несколько теплых слов. Я
немного волновался, не узнает ли он меня. Но шанс такого поворота дела
был очень мал, потому что я был худощав, подтянут и гладко выбрит, а
Гитлер знал меня как оплывшего жиром аристократа с пышными усами, лихо
закрученными вверх на пухлых щеках. И все же, когда он дошел до меня и,
прицепив крест, заглянул мне в лицо, в его глазах сверкнули любопытные
искры.
- Где я вас раньше мог видеть? - спросил он, неожиданно краснея.
- Извиняюсь, нигде, - отрапортовал я. - Я этнический немец из России,
в Берлине впервые.
