не только поэтому, конечно: командир "Авроры" после февральской револю-
ции стал открыто симпатизировать большевикам, выступавшим за прекращение
войны с его исторической родиной.
Ко мне капитан относился как к своему родному сыну. Все свое свобод-
ное время он посвящал моему образованию. К одиннадцати годам я вполне
овладел грамотным письмом и арифметкой, а также в совершенстве познал
немецкий язык: капитан в целях образования говорил со мной исключительно
по-немецки. Учил он меня и военной науке.
Однажды поздним осенним вечером капитан приказал мне подойти к носо-
вому орудию. После команды "заряжай" последовали распоряжения по навод-
ке. Я отнесся к этому как к очередной учебе, но все же удивился, когда,
выполнив команды по углам наведения, увидел в окуляре орудийного прицела
фронтон Зимнего дворца. Далее последовала команда "Огонь", которую я вы-
полнил совершенно автоматически, и лишь после этого с ужасом осознал,
куда именно выстрелил. Когда у меня отложило уши, я услышал радостные
вопли матросов и далекие ружейные выстрелы.
Сразу вслед за этим поступил приказ спустить на воду шлюпку, и отряд
матросов во главе с капитаном причалил к набережной Невы у Зимнего.
"Гляди, гляди, чего ты, шельмец натворил!" - сказал мне матрос Сте-
панцов, показывая пальцем на хрустящие под ногами осколки стекол, выби-
тых из окон Эрмитажа взрывной волной. (С легкой руки большевистских ист-
роков в анналы вошла версия о холостом залпе, но я как очевидец утверж-
даю, что на Авроре не было учебных снарядов, да и к чему они на боевом
корабле?!). Я ничего не понимал. Казалось, мир сошел с ума. Зачем мне
приказали стрелять по дворцу? Кто и в кого палит из ружей? Отчего капи-
тан и матросы так возбуждены? Никто не объяснял мне значения происходя-
щих событий - по серьезным лицам взрослых я чувствовал только, что слу-
чилось нечто важное.
На дворцовой площади царила суета. Сновали обвязанные пулеметными
лентами моряки и бородатые люди в кожанках. (Ниже вы можете увидеть аме-
риканскую фотографию штурма Зимнего. Как говорится, комментарии излишни.
Я уже молчу о том, что на этом фото солдаты почему-то одеты в противога-
зы - выдумка, достойная самого Мюнхаузена!). У входа во дворец толпилась
очередь: двери не могли пропустить внутрь сразу всех желающих.
Наш капитан быстро сообразил, что к чему, и мы проникли во дворец с
северной стороны, выбив окно на первом этаже и приставив к нему подыс-
кавшуюся широкую доску. В северном крыле Зимнего, куда мы попали, был
полный мрак, и нам приходилось пробираться буквально наощупь. В добавок
ко всему, мы заплутали в многочисленных залах и добрались до эпицентра
событий только через час, когда все уже было кончено: женский охранный
батальон без боя сложил оружие, а временное правительство, лучше повс-
танцев ориентировавшееся во входах и выходах из дворца, благополучно
смылось.
На лицах восставших было написано уныние: большинство пребывало в
уверенности, что переворот не удался, поскольку председателя Временного
правительства и его главных министров арестовать не удалось. Стайки сол-
дат и матросов из пяти-десяти человек отчаянно носились по всему дворцу,
яростно хлопая тяжелыми дверьми, в поисках Керенского, но всем уже было
ясно, что их усилия тщетны. Неожиданно пронесся слух, будто Керенский
бежал из дворца в "авто", переодевшись в женское платье.
Возбужденные красногвардейцы ломанулись на выход: перед дворцом стоял
грузовой "Паккард" Военревкома - в его открытый кузов набилось стоймя
человек сорок. Под крики "Гони, пристрелю!" перепуганный водитель бешено
рванул с места - человек десять посыпалось на мостовую, как картошка. Я
еле удержался, схватившись за винтовку кряжистого солдата.
Когда выехали на Невский, оказалось, что никто не знает направления
поиска. Одни кричали, что Керенский дал деру в Финляндию, другие - в
Москву, третьи - в Псков. Стали биться об заклад. Наконец, одному росло-
му матросу эта бодяга надоела и он, засунув в нос по щепотке белого по-
рошка, объявил, что берет командование на себя, а кто будет возражать,
того "порешит и баста". Это был легендарный матрос Железняк. "Слушай мой
приказ номер один! - заорал он зычным сиплым голосом. - Едем на еродром
за еропланом и летим в Выборг". Речь накокаиненного матроса произвела на
крестьянского вида солдат благоприятное впечатление: все, как один, воз-
бужденно загудели в предвкушении воздушных приключений, а те, кто рато-
вал за финский след, стали требовать себе в награду марафета.
На аэродроме Железняк в два счета эксроприировал "этажерку", а солда-
ты привели под багинетами очумевшего со сна дежурного пилота. И тут нашу
команду постигло разочарование: пилот категорически отказался брать с
собой больше одного человека. "В крайнем случае - полтора", - покосился
он на меня, когда солдаты обрушили на него шквал матюков. С трудом уго-
монив разбушевавшихся крестьян в шинелях, Железняк забросил меня на зад-
нее сидение, уселся сам, и мы воспарили. По тем временам это было почти
то же самое, что сейчас слетать в космос. Но не буду описывать своих
ощущений от полета: в лучшем случае они вызовут лишь ироническую улыбку
у искушенных технической революцией современников.
Когда мы подлетели к Выборгу, оказалось, что нам некуда сесть: аэрод-
рома там, естественно, не было, а поле было слишком неровным. Железняк
показал пилоту на тускло отсвечивающее в первых лучах слабого рассветно-
го солнца небольшое заледенелое озерцо. Пилот изобразил пальцами, что
лед, должно быть, слишком тонкий, но Железняк воткнул ему под ребро дуло
"маузера", и тот, перекрестившись, повел самолет на посадку. Лед и
впрямь оказался толщиной всего в несколько дюймов, и пока аэроплан ка-
тился по его зеркальной поверхности, он трещал, но держал, а стоило
грузной машине остановиться у берега - со страшным хрустом просел и об-
валился. Шасси и полфюзеляжа ушли под лед, а фанерные крылья легли на
потрескавшиеся ледяные пласты. Пропеллер, вращаясь по инерции, поднял
сомн мелких брызг, которые тут же расцветились маленькой радугой.
Завороженный дивным зрелищем, Железняк нюхнул изрядную дозу порошка и
задумчиво произнес: "Революция - это экстаз". - "Все отлично! Не потонем
- он ведь деревянный!" - облегченно рассмеялся пилот. Лишь только
много лет спустя я осознал всю метафоричность этой ситуации: революцион-
ный экстаз опьяневших от свободы масс, нахлынувший на деревенско-дере-
вянную непотопляемую Русь.
Выбравшись по крыльям аэроплана на лед и прыжками добравшись до бере-
га, мы вскоре отыскали дорогу из Петрограда в Выборг и, разведя на обо-
чине костер для обогрева промокших ног, устроили революционный пост. Но
все было напрасно: за день через нас проехало лишь несколько крестьянс-
ких подвод и всего один автомобиль. С автомобилем вышел конфуз: в нем
вместе с мужем-инженером (инженер по тем временам был большим человеком)
ехала молоденькая дамочка, которую Железняк отказывался пропускать, пока
она перед ним не разоблачится и не докажет, что она не "мужеского полу".
Муж устроил скандал, грозясь пожаловаться "самому Керенскому". Вдоволь
насмеявшись над "техническим прислужником буржуазии", Железняк объяснил
наивной парочке суть текущего момента и, дернув девушку для проверки па-
ру раз за волосы, экспроприировал автомобиль.
На обратном пути в Петроград мы от нечего делать травили анекдоты про
царя и все трое так сдружились, что Железняк тут же зачислил меня и пи-
лота в свой особый отряд Красной Гвардии (да-да, Красной Армии еще не
было и в помине, а гвардия уже была - ее создали специально для восста-
ния). Прибыв в штаб революции в Смольный, мы узнали, что Керенского в
Зимнем не было - он находился в Гатчине, где его успешно арестовали без
нашего участия. Через пять дней после ареста ему удалось бежать, перео-
девшись в матроса. Он отправился в Москву, где все еще сопротивлялись
засевшие в Кремле кадеты, но пока он добрался до Белокаменной, сопротив-
ление было подавлено. Керенскому ничего не оставалось делать, как бежать
на автомобиле британской военной миссии в Финляндию, а оттуда - в Анг-
лию. Когда он прибыл оттуда в Париж, русская эмиграция уже была полна
слухами, будто он бежал в Англию в женском платье, и за глаза его проз-
вали Александрой Федоровной. Это прозвище его преследовало и в Австра-
лии, куда он уехал с женой-австралийкой, и в Нью-Йорке, где он умер в
возрасте 86 лет в тот год, когда "все прогрессивное человечество" празд-
новало столетний юбилей
-Ленина.
Но вернусь к тем памятным событиям. Меня закружил мятежный вихрь ис-
тории: послереволюционная неделя была очень горячей. Первым декретом но-
вого правительства был не "декрет о земле", как принято считать, а рас-
поряжение о временном, но повсеместном закрытии газет. Ленин был истин-
ным гением революции: он прекрасно понимал, что победа может быть беск-
ровно обеспечена, если с самого начала взять в свои руки рычаги информа-
ции. Почту, телеграф, телефон - захватить, а враждебные газеты - зак-
рыть. Все гениальное - просто. Даже в столице бОльшая часть обывателей
узнала о революции только после нового года, что уж говорить о провин-
ции! Вместе с тем, сразу же были разосланы революционные депеши за ру-
беж, в надежде на то, что "более многочисленный и сознательный" рабочий
класс западных стран поддержит российский пролетариат. Ни о каком массо-
вом сопротивлении восстанию в таких условиях информационной блокады не
могло идти и речи, этим и объясняется "триумфальное шествие революции".
Таким образом, на следующий день после восстания мы разъезжали с Же-
лезняком по городу, опечатывая типографии, а потом еще два дня проверяли
сохранность печатей. Работающие печатные станки тут же разбивались зара-
нее заготовленным стальным молотом. Затем, 29 октября по старому стилю,
нас бросили на подавление кадетского восстания, а на следующий день мы
схлестнулись с казаками. И пошло-поехало... Спали по четыре часа в сут-
ки, а все остальное время посвящали борьбе за светлое будущее.
5 января 18-го года наш отряд выслали на охрану Учредительного собра-
ния.
Большевики тогда были настроены довольно мирно: не было еще ни эсе-
ровского террора, ни убийства Урицкого, ни покушения на Ленина...
Задание у нас было одно: следить за порядком и охранять депутатов Уч-
редиловки. Поначалу у нас и впрямь было благодушное настроение, но к ве-
черу оно начало портиться по той простой причине, что у нас закончились
харчи. Собирались-то мы на несколько часов, а торчать там пришлось с ут-
ра до вечера. К тому же, у нашего командира как на грех вышел весь мара-
фет, и он был на грани ломки. Естественно, караул устал... Если бы раз-
гон Учредительного собрания планировался заранее, его бы сразу разогна-
ли. Но все вышло экспромтом: раздраженный бесконечной болтовней депута-
тов Железняк в шутку обнажил гранату, а слабонервные интеллигенты с пе-
реляку разбежались. Вот вам и вся история.
Отдельно хочу рассказать о своей встрече с Владимиром Ильичем. Прои-
зошло это в начале марта. Немцы подходили к Питеру, и правительству
пришлось срочно эвакуироваться в Первопрестольную. Отряду Железняка было
поручено охранять совнаркомовский эшелон. Только мы отъехали, командир
послал меня отнести чай и постельное белье Ленину. Под его кабинет было
выделено целое купе, а в соседнем, спальном купе, ехали Надежда Констан-
тиновна и Мария Ильинична.
Когда я зашел в купе-кабинет Ленина, Владимир Ильич просматривал те-
леграфные ленты. Он машинально поблагодарил меня, а потом поднял глаза и
несколько удивился, увидев перед собой мальца в матросской форме, с тя-
желой гранатой за поясом.
- А скажи, 'юбезный, сколько годков тебе будет? - спросил он, хитро
