В одиннадцать часов пришли Кестер и Ленц. Мы сели с бледным Джорджи
за столик у стойки. Джорджи дали закусить, он едва держался на ногах.
Ленц вскоре исчез в шумной компании скотопромышленников. Через четверть
часа мы увидели его у стойки рядом с Григоляйтом. Они обнимались и пили
на брудершафт.
- Стефан! - воскликнул Григоляйт.
- Готтфрид! - ответил Ленц, и оба опрокинули по рюмке коньяку.
- Готтфрид, завтра я пришлю тебе пакет с кровяной и ливерной колба-
сой. Договорились?
- Договорились! Все в порядке! - Ленц хлопнул его по плечу. - Мой
старый добрый Стефан!
Стефан сиял.
- Ты так хорошо смеешься, - восхищенно сказал он, - люблю, когда хо-
рошо смеются. А я слишком легко поддаюсь грусти, это мой недостаток.
- И мой тоже, - ответил Ленц, - потому и я смеюсь.
Иди сюда, Робби, выпьем за то, чтобы в мире никогда не умолкал смех!
Я подошел к ним.
- А что с этим пареньком? - спросил Стефан, показывая на Джорджи. -
Очень уж у него печальный вид.
- Его легко осчастливить, - сказал я. - Ему бы только немного работы.
- В наши дни это хитрый фокус, - ответил Григоляйт.
- Он готов на любую работу.
- Теперь все готовы на любую работу. - Стефан немного отрезвел.
- Парню надо семьдесят пять марок в месяц.
- Ерунда. На это ему не прожить.
- Проживет, - сказал Ленц.
- Готтфрид, - заявил Григоляйт, - я старый пьяница. Пусть. Но работа
- дело серьезное. Ее нельзя сегодня дать, а завтра отнять. Это еще хуже,
чем женить человека, а назавтра отнять у него жену. Но если этот парень
честен и может прожить на семьдесят пять марок, значит, ему повезло.
Пусть придет во вторник в восемь утра. Мне нужен помощник для всякой бе-
готни по делам союза и тому подобное. Сверх жалованья будет время от
времени получать пакет с мясом. Подкормиться ему не мешает - очень уж
тощий.
- Это верное слово? - спросил Ленц.
- Слово Стефана Григоляйта.
- Джорджи, - позвал я. - Поди-ка сюда.
Когда ему сказали, в чем дело, он задрожал. Я вернулся к Кестеру.
- Послушай, Отто, - сказал я, - ты бы хотел начать жизнь сначала, ес-
ли бы мог?
- И прожить ее так, как прожил?
- Да.
- Нет, - сказал Кестер.
- Я тоже нет, - сказал я.
XXIV
Это было три недели спустя, в холодный январский вечер. Я сидел в
"Интернационале" и играл с хозяином в "двадцать одно". В кафе никого не
было, даже проституток. Город был взволнован. По улице то и дело прохо-
дили демонстранты: одни маршировали под громовые марши, другие шли с пе-
нием "Интернационала".
А затем снова тянулись длинные молчаливые колонны. Люди несли транс-
паранты с требованиями работы и хлеба. Бесчисленные шаги на мостовой от-
бивали такт, как огромные неумолимые часы. Перед вечером произошло пер-
вое столкновение между бастующими и полицией. Двенадцать раненых. Вся
полиция давно уже была в боевой готовности. На улицах завывали сирены
полицейских машин.
- Нет покоя, - сказал хозяин, показывая мне шестнадцать очков. - Вой-
на кончилась давно, а покоя все нет. А ведь только покой нам и нужен.
Сумасшедший Кир!
На моих картах было семнадцать очков. Я взял банк.
- Мир не сумасшедший, - сказал я. - Только люди. Алоис стоял за хо-
зяйским стулом, заглядывая в карты. Он запротестовал:
- Люди не сумасшедшие. Просто жадные. Один завидует другому. Всякого
добра на свете хоть завались, а у большинства людей ни черта нет. Тут
все дело только в распределении.
- Правильно, - сказал я, пасуя. - Вот уже несколько тысяч лет, как
все дело именно в этом.
Хозяин открыл карты. У него было пятнадцать очков, и он неуверенно
посмотрел на меня. Прикупив туза, он себя погубил. Я показал свои карты.
У меня было только двенадцать очков. Имея пятнадцать, он бы выиграл.
- К черту, больше не играю! - выругался он. - Какой подлый блеф! А
я-то думал, что у вас не меньше восемнадцати.
Алоис что-то пробормотал. Я спрятал деньги в карман.
Хозяин зевнул и посмотрел на часы:
- Скоро одиннадцать. Думаю, пора закрывать. Все равно никто уже не
придет.
- А вот кто-то идет, - сказал Алоис.
Дверь отворилась. Это был Кестер.
- Что-нибудь новое, Отто?
Он кивнул:
- Побоище в залах "Боруссии". Два тяжелораненых, несколько десятков
легкораненых и около сотни арестованных. Пальба в северной части города.
Одного полицейского прикончили. Не знаю, сколько раненых. А когда кон-
чатся большие митинги, тогда только все и начнется. Тебе здесь больше
нечего делать.
- Да, - сказал я - Кафе вроде бы закрывается.
- Тогда пойдем со мной.
Я вопросительно посмотрел на хозяина. Он кивнул.
- Ну, прощайте, - сказал я.
- Прощайте, - лениво ответил хозяин. - Будьте осторожны.
Мы вышли. На улице пахло снегом. Мостовая была усеяна белыми листов-
ками; казалось, это большие мертвые бабочки.
- Готтфрида нет, - сказал Кестер. - Торчит на одном из этих собраний.
Я слышал, что их будут разгонять, и думаю, всякое может случиться. Хоро-
шо бы успеть разыскать его. А то еще ввяжется в драку.
- А ты знаешь, где он? - спросил я.
- Точно не знаю. Но скорее всего он на одном из трех главных собра-
ний. Надо заглянуть на все три. Готфрида с его соломенной шевелюрой уз-
нать нетрудно.
- Ладно.
Кестер запустил мотор, и мы помчались к месту, где шло одно из собра-
ний.
На улице стоял грузовик с полицейскими. Ремешки форменных фуражек бы-
ли опущены. Стволы карабинов смутно поблескивали в свете фонарей. Из
окон свешивались пестрые флаги. У входа толпились люди в мундирах. Почти
все были очень молоды.
Мы взяли входные билеты. Отказавшись от брошюр, не опустив ни одного
пфеннига в копилки и не регистрируя свою партийную принадлежность, мы
вошли в зал. Он был переполнен и хорошо освещен, чтобы можно было сразу
увидеть всякого, кто подаст голос с места. Мы остались у входа, и Кес-
тер, у которого были очень зоркие глаза, стал внимательно рассматривать
ряды.
На сцене стоял сильный коренастый человек и говорил. У него был гром-
кий грудной голос, хорошо слышный в самых дальних уголках зала. Этот го-
лос убеждал, хотя никто особенно и не вслушивался в то, что он говорил.
А говорил он вещи, понять которые было нетрудно. Оратор непринужденно
расхаживал по сцене, чуть размахивая руками. Время от времени он отпивал
глоток воды и шутил. Но затем он внезапно замирал, повернувшись лицом к
публике, и измененным, резким голосом произносил одну за другой хлесткие
фразы. Это были известные всем истины о нужде, о голоде, о безработице.
Голос зарастал все сильнее, увлекая слушателей; он звучал фортиссимо, и
оратор остервенело швырял в аудиторию слова: "Так дальше продолжаться не
может! Это должно измениться!" Публика выражала шумное одобрение, она
зааплодировала и кричала, словно благодаря этим словам все уже измени-
лось. Оратор ждал. Его лицо блестело. А затем, пространно, убедительно и
неодолимо со сцены донеслось одно обещание за другим. Обещания сыпались
на головы людей, и над ними расцветал пестрый волшебный купол рая; это
была лотерея, в которой на каждый билет падал главный выигрыш, в которой
каждый обретал личное счастье, личные права и мог осуществить личную
месть.
Я смотрел на слушателей. Здесь были люди всех профессий - бухгалтеры,
мелкие ремесленники, чиновники, несколько рабочих и множество женщин.
Они сидедели в душном зале, откинувшись назад или подавшись вперед, ряд
за рядом, голова к голове. Со сцены лились потоки слов, и, странно, при
всем разнообразии лиц у них было одинаковое, отсутствующее выражение,
сонливые взгляды, устремленные в туманную даль, где маячила фата-морга-
на; в этих взглядах была пустота и - вместе с тем ожидание какого-то ве-
ликого свершения. Над этом ожидании растворялось все: критика, сомнения,
противоречия, наболевшие вопросы, будни, современность, реальность. Че-
ловек на сцене знал ответ на каждый вопрос, он мог помочь любой беде.
Было приятно довершиться ему. Было приятно видеть кого-то, кто думал о
Небе. Было приятно верить.
Ленца здесь не было. Кестер толкнул меня и кивнул толовой в сторону
выхода. Мы вышли. Молодчики, стоявшие в дверях, посмотрели на нас мрачно
и подозрительно. В вестибюле выстроился оркестр, готовый войти в зал. За
ним колыхался лес знамен и виднелось несметное количество значков.
- Здорово сработано, как ты считаешь? - спросил Кестер на улице.
- Первоклассно. Могу судить об этом как старый руководитель отдела
рекламы.
В нескольких кварталах отсюда шло другое политическое собрание. Дру-
гие знамена, другая форма, другой зал, но в остальном все было одинако-
во. На лицах то же выражение неопределенной надежды, веры и пустоты. Пе-
ред рядами стол президиума, покрытый белой скатертью. За столом партий-
ные секретари, члены президиума, несколько суетливых старых дев. Оратор
чиновничьего вида был послабее предыдущего. Он говорил суконным немецким
языком, приводил цифры, доказательства; все было правильно, и все же не
так убедительно, как у того, хотя тот вообще ничего не доказывал, а
только утверждал. Усталые партийные секретари за столом президиума кле-
вали носом; они уже бывали на сотнях подобных собраний.
- Пойдем, - сказал Кестер немного погодя. - Здесь его тоже нет. Впро-
чем, я так и думал.
Мы поехали дальше. После духоты переполненных залов мы снова дышали
свежим воздухом. Машина неслась по улицам. Мы ехали вдоль канала. Масля-
нистожелтый свет фонарей отражался в темной воде, тихо плескавшейся о
бетонированный берег. Навстречу нам медленно проплыла черная плоскодон-
ная баржа. Ее тащил буксирный пароходик с красными и зелеными сигнальны-
ми огнями. На палубе буксира залаяла собака, и какой-то человек, пройдя
под фонарем, скрылся в люке, вспыхнувшем на секунду золотистым светом.
Вдоль другого берега тянулись ярко освещенные дома западного района. К
ним вел мост с широкой аркой. По нему в обе стороны безостановочно дви-
гались автомобили, автобусы и трамваи. Мост над ленивой черной водой по-
ходил на искрящуюся пеструю змею.
- Давай оставим машину здесь и пройдем немного пешком, - сказал Кес-
тер. - Не надо бросаться в глаза.
Мы остановили "Карла" у фонаря около пивной. Когда я выходил из маши-
ны, под ногами у меня прошмыгнула белая кошка. Несколько проституток в
передниках стояли чуть поодаль в подворотне. Когда мы проходили мимо
них, они замолчали. На углу стоял шарманщик. Он спал, прислонившись к
стене дома. Какая-то старуха рылась в отбросах, сваленных у края тротуа-
ра. Мы подошли к огромному грязному дому-казарме с множеством флигелей,
дворов и проходов. В нижнем этаже разместились лавчонки и булочная; ря-
дом принимали тряпье и железный лом. На улице перед воротами стояли два
грузовика с полицейскими.
В одном из углов первого двора был сооружен деревянный стенд, на ко-
тором висело несколько карт звездного неба. За столиком, заваленным бу-
магами, на небольшом возвышении стоял человек в тюрбане. Над его головой
красовался плакат: "Астрология, графология, предсказание будущего! Ваш
гороскоп за 50 пфеннигов!" вокруг стояла толпа. Резкий свет карбидного
фонаря падал на желтое сморщенное лицо астролога. Он настойчиво убеждал
в чем-то слушателей, молча смотревших на него. Те же потерянные, от-
сутствующие взгляды людей, желавших увидеть чудо. Те же взгляды, что и
на собраниях с флагами и оркестрами.
- Отто, - сказал я Кестеру, шедшему впереди меня, - теперь я знаю,
чего хотят эти люди. Вовсе им не нужна политика. Им нужно что-то вместо
религии.
Он обернулся:
- Конечно. Они хотят снова поверить. Все равно во что. Потому-то они
так фанатичны.
Мы пришли во второй двор, где был вход в пивную. Все окна были осве-
щены. Вдруг оттуда послышался шум, и через темный боковой вход во двор,
