пароходных маршрутов.
- Ив Америку тоже поедем, - сказала Пат. - В Кентукки, и в Техас, и в
Нью-Йорк, и в СанФранциско, и на Гавайские острова. А потом дальше, в
Южную Америку. Через Мексику и Панамский канал в Буэнос-Айрес и затем
через Рио-де-Жанейро обратно.
- Да...
Она смотрела на меня сияющим взглядом.
- Никогда я там не был, - сказал я. - В тот раз я тебе все наврал.
- Это я знаю, - ответила она.
- Ты это знаешь?
- Ну конечно, Робби! Конечно, знаю! Сразу поняла!
- Тогда я был довольно-таки сумасшедшим. Неуверенным, глупым и сумас-
шедшим. Поэтому я тебе врал.
- А сегодня?
- А сегодня еще больше, - сказал я. - Разве ты сама не видишь? - Я
показал на пароход в витрине. - Нам с тобой нельзя на нем поехать. Вот
проклятье!
Она улыбнулась и взяла меня под руку:
- Ах, дорогой мой, почему мы не богаты? Уж мы-то сумели бы отлично
использовать деньги! Как много есть богатых людей, которые не знают ни-
чего лучшего, чем вечно торчать в своих конторах и банках.
- Потому-то они и богаты, - сказал я. - А если бы мы разбогатели, то
уж, конечно, ненадолго.
- И я так думаю. Мы бы так или иначе быстро потеряли свое богатство.
- А может быть, стремясь поскорее растранжирить деньги, мы так и не
сумели бы толком насладиться ими. В наши дни быть богатым - это пря-
мо-таки профессия. И совсем не простая.
- Бедные богачи! - сказала Пат. - Тогда, пожалуй, лучше представим
себе, что мы уже были богаты и успели разориться. Просто ты обанкротился
на прошлой неделе, и пришлось продать все: наш дом, и мои драгоценности,
и твои автомобили. Как ты думаешь?
- Что ж, это вполне современно, - ответил я.
Она рассмеялась:
- Тогда идем! Оба мы банкроты. Пойдем теперь в нашу меблированную
комнатушку и будем вспоминать свое славное прошлое.
- Хорошая идея.
Мы медленно пошли дальше по вечерним улицам. Вспыхивали все новые ог-
ни. Подойдя к кладбищу, мы увидели в зеленом небе самолет с ярко осве-
щенным салоном. Одинокий и прекрасный, он летел в прозрачном, высоком и
тоже одиноком, небе, как чудесная птица мечты из старинной сказки. Мы
остановились и смотрели ему вслед, пока он не исчез.
Не прошло и получаса после нашего возвращения, как кто-то постучал в
мою дверь. Я подумал, что это опять Хассе, и встал, чтобы открыть. Но
это была фрау Залевски. Она выглядела очень расстроенной.
- Идемте скорее, - прошептала она.
- Что случилось?
- Хассе.
Я посмотрел на нее. Она пожала плечами:
- Заперся и не отвечает.
- Минутку.
Я вошел к Пат и попросил ее отдохнуть, пока я переговорю с Хассе.
- Хорошо, Робби. Я и в самом деле опять устала.
Я последовал за фрау Залевски по коридору. У дверей Хассе собрался
почти весь пансион: рыжеволосая Эрна Бениг в пестром кимоно с драконами,
- еще две недели назад она была золотистой блондинкой; филателистказна-
чей в домашней куртке военного покроя; бледный и спокойный Орлов, только
что вернувшийся из кафе, где он танцевал с дамами; Джорджи, нервно сту-
чавший в дверь и сдавленным голосом звавший Хассе, и наконец Фрида, с
глазами, перекошенными от волнения, страха и любопытства.
- Ты давно уже стучишься, Джорджи? - спросил я.
- Больше четверти часа, - мгновенно выпалила Фрида, краснея как рак.
- Он, конечно, дома и вообще никуда не выходил, с обеда не выходил,
только все носился взад и вперед, а потом стало тихо...
- Ключ торчит изнутри, - сказал Джорджи. - Дверь заперта.
Я посмотрел на фрау Залевски:
- Надо вытолкнуть ключ и открыть дверь. Есть у вас второй ключ?
- Сейчас сбегаю за связкой с ключами, - заявила Фрида с необычной ус-
лужливостью. - Может, какойнибудь подойдет.
Мне дали кусок проволоки. Я повернул ключ и вытолкнул его из замочной
скважины. Звякнув, он упал с другой стороны двери. Фрида вскрикнула и
закрыла лицо руками.
- Убирайтесь-ка отсюда подальше, - сказал я ей и стал пробовать клю-
чи. Один из них подошел. Я повернул его и открыл дверь. Комната была
погружена в полумрак, в первую минуту я никого не увидел. Серо-белыми
пятнами выделялись кровати, стулья были пусты, дверцы шкафа заперты.
- Вот он стоит! - прошептала Фрида, снова протиснувшаяся вперед. Меня
обдала горячим дыханием и запахом лука. - Вон там сзади, у окна.
- Нет, - сказал Орлов, который быстро вошел в комнату и тут же вер-
нулся. Он оттолкнул меня, взялся за дверную ручку, прикрыл дверь, затем
обратился к остальным: - Вам лучше уйти. Не стоит смотреть на это, -
медленно проговорил он со своим твердым русским акцентом и остался сто-
ять перед дверью.
- О боже! - пролепетала фрау Залевски и отошла назад. Эрна Бениг тоже
отступила на несколько шагов. Только Фрида пыталась протиснуться вперед
и ухватиться за дверную ручку. Орлов отстранил ее.
- Будет действительно лучше... - снова сказал он.
- Сударь! - зарычал внезапно казначей, распрямляя грудь. - Как вы
смеете! Будучи иностранцем!..
Орлов спокойно посмотрел на него.
- Иностранец... - сказал он. - Иностранец... здесь это безразлично.
Не в этом дело...
- Мертвый, да? - не унималась Фрида.
- Фрау Залеески, - сказал я, - и я думаю, что остаться здесь надо
только вам и, может быть, Орлову и мне.
- Немедленно позвоните врачу, - сказал Орлов.
Джорджи уже снял трубку. Все это длилось несколько секунд.
- Я остаюсь, - заявил казначей, побагровев. - Как немецкий мужчина, я
имею право...
Орлов пожал плечами и отворил дверь. Затем включил свет. Женщины с
криком отпрянули назад. В окне висел Хассе с иссиня-черным лицом и выва-
лившимся языком.
- Отрезать шнур! - крикнул я.
- Нет смысла, - сказал Орлов медленно, жестко и печально. - Мне это
знакомо... такое лицо... он уже несколько часов мертв...
- Попробуем все-таки...
- Лучше не надо... Пусть сначала придет полиция.
В ту же секунду раздался звонок. Явился врач, живший по соседству. Он
едва взглянул на тощее надломленное тело.
- Тут уже ничего не сделаешь, - сказал он, - но все-таки попробуем
искусственное дыхание. Немедленно позвоните в полицию и дайте мне нож.
Хассе повесился на витом шелковом шнуре. Это был поясок от розового
халата его жены, и он очень искусно прикрепил его к крючку над окном.
Шнур был натерт мылом. Видимо, Хассе встал на подоконник и потом сос-
кользнул с него. Судорога свела руки, на лицо было страшно смотреть.
Странно, но в эту минуту мне бросилось в глаза, что он успел перео-
деться. Теперь на нем был его лучший костюм из синей камвольной шерсти,
он был выбрит и в свежей рубашке. На столе с педантичностью были разло-
жены паспорт, сберегательная книжка, четыре бумажки по десять марок,
немного серебра и два письма - одно жене, другое в полицию. Около письма
к жене лежал серебряный портсигар и обручальное кольцо.
Видимо, он долго и подробно обдумывал каждую мелочь и наводил поря-
док. Комната была безукоризненно прибрана. Осмотревшись внимательней, мы
обнаружили на комоде еще какие-то деньги и листок, на котором было напи-
сано: "Остаток квартирной платы за текущий месяц". Эти деньги он положил
отдельно, словно желая показать, что они не имеют никакого отношения к
его смерти.
Пришли два чиновника в штатском. Врач, успевший тем временем снять
труп, встал.
- Мертв, - сказал он. - Самоубийство. Вне всяких сомнений.
Чиновники ничего не ответили. Закрыв дверь, они внимательно осмотрели
комнату, затем извлекли из ящика шкафа несколько писем, взяли оба письма
со стола и сличили почерк. Чиновник помоложе понимающе кивнул головой:
- Кто-нибудь знает причину? Я рассказал ему, что знал. Он снова кив-
нул и записал мой адрес.
- Можно его увезти? - спросил врач.
- Я заказал санитарную машину в больнице "Шаритэ", - ответил молодой
чиновник. - Сейчас она приедет.
Мы остались ждать. В комнате было тихо. Врач опустился на колени воз-
ле Хассе. Расстегнув его одежду, он стал растирать ему грудь полотенцем,
поднимая и опуская его руки. Воздух проникал в мертвые легкие и со свис-
том вырывался наружу.
- Двенадцатый за неделю, - сказал молодой чиновник.
- Все по той же причине? - спросил я.
- Нет. Почти все из-за безработицы. Два семейства В одном было трое
детей. Газом, разумеется. Семьи почти всегда отравляются газом.
Пришли санитары с носилками. Вместе с ними в комнату впорхнула Фрида
и с какой-то непонятной жадностью уставилась на жалкое тело Хассе. Ее
потное лицо покрылось красными пятнами.
- Что вам здесь нужно? - грубо спросил старший чиновник.
Она вздрогнула.
- Ведь я должна дать показания, - проговорила она, заикаясь.
- Убирайся отсюда! - сказал чиновник.
Санитары накрыли Хассе одеялом и унесли. Затем стали собираться и оба
чиновника. Они взяли с собой документы.
- Он оставил деньги на погребение, - сказал молодой чиновник. - Мы
передадим их по назначению. Когда появится жена, скажите ей, пожалуйста,
чтобы зашла в полицию. Он завещал ей свои деньги. Могут ли остальные ве-
щи оставаться пока здесь?
Фрау Залевски кивнула:
- Эту комнату мне уже все равно не сдать.
- Хорошо.
Чиновник откланялся и вышел. Мы тоже вышли.
Орлов запер дверь и передал ключ фрау Залевски.
- Надо поменьше болтать обо всем этом, - сказал я.
- И я так считаю, - сказала фрау Залевски.
- Я имею в виду прежде всего вас, Фрида, - добавил я.
Фрида точно очнулась. Ее глаза заблестели. Она не ответила мне.
- Если вы скажете хоть слово фройляйн Хольман, - сказал я, - тогда
просите милости у бога, от меня ее не ждите!
- Сама знаю, - ответила она задиристо. - Бедная дама слишком больна
для этого!
Ее глаза сверкали. Мне пришлось сдержаться, чтобы не дать ей пощечи-
ну.
- Бедный Хассе! - сказала фрау Залевски.
В коридоре было совсем темно.
- Вы были довольно грубы с графом Орловым, - сказал я казначею. - Не
хотите ли извиниться перед ним?
Старик вытаращил на меня глаза. Затем воскликнул:
- Немецкий мужчина не извиняется! И уж меньше всего перед азиатом! -
Он с треском захлопнул за собой дверь своей комнаты.
- Что творится с нашим ретивым собирателем почтовых марок? - спросил
я удивленно. - Ведь он всегда был кроток, как агнец.
- Он уже несколько месяцев ходит на все предвыборные собрания, - до-
несся голос Джорджи из темноты.
- Ах, вот оно что!
Орлов и Эрна Бениг уже ушли. Фрау Залевски вдруг разрыдалась.
- Не принимайте это так близко к сердцу, - сказал я. - Все равно уже
ничего не изменишь.
- Это слишком ужасно, - всхлипывала она. - Мне надо выехать отсюда, я
не переживу этого!
- Переживете, - сказал я. - Однажды я видел несколько сотен англичан,
отравленных газом. И пережил это...
Я пожал руку Джорджи и пошел к себе. Было темно. Прежде чем включить
свет, я невольно посмотрел в окно. Потом прислушался. Пат спала. Я подо-
шел к шкафу, достал коньяк и налил себе рюмку. Это был добрый коньяк, и
хорошо, что он оказался у меня. Я поставил бутылку на стол. В последний
раз из нее угощался Хассе. Я подумал, что, пожалуй, не следовало остав-
лять его одного. Я был подавлен, но не мог упрекнуть себя ни в чем. Чего
я только не видел в жизни, чего только не пережил! И я знал: можно упре-
кать себя за все, что делаешь, или вообще не упрекать себя ни в чем. К
несчастью для Хассе, все стряслось в воскресенье. Случись это в будний
день, он пошел бы на службу, и, может, все бы обошлось.
Я выпил еще коньяку. Не имело смысла думать об этом. Да и какой чело-
век знает, что ему предстоит? Разве хоть кто-нибудь может знать, не по-
кажется ли ему со временем счастливым тот, кого он сегодня жалеет.
Я услышал, как Пат зашевелилась, и пошел к ней. Она лежала с открыты-
ми глазами.
- Что со мной творится, Робби, с ума можно сойти! - сказала она. -
Опять я спала как убитая.
