- Не знаю, дома ли она, - угрюмо сказала Фрида. - Сейчас посмотрю.
Я ждал. Моя голова отяжелела, лицо горело. Ожидание казалось беско-
нечным. Потом в трубке послышался шорох и голос Пат:
- Робби? На секунду я закрыл глаза.
- Как поживаешь, Пат?
- Хорошо. Я до сих пор сидела на балконе и читала книгу. Очень инте-
ресная...
- Вот как, интересная книга... - сказал я. - Это хорошо. Я хотел тебе
сказать, что сегодня приду домой чуть попозже. Ты уже прочитала свою
книгу?
- Нет, я на самой середине. Еще хватит на несколько часов.
- Ну, тогда я вполне успею. А ты читай пока.
Я еще немного посидел в конторе. Потом встал.
- Отто, - сказал я, - можно взять "Карла"?
- Конечно. Если хочешь, я поеду с тобой. Мне здесь нечего делать.
- Не стоит. Ничего не случилось. Я уже звонил домой.
"Какой свет, - подумал я, когда "Карл" вырвался на улицу, - какой чу-
десный вечерний свет над крышами! Как полна и чудесна жизнь!"
Мне пришлось подождать Жаффе несколько минут.
Сестра провела меня в маленькую комнату, где были разложены старые
журналы. На подоконнике стояло несколько цветочных горшков с вьющимися
растениями. Вечно повторяющаяся картина: все те же журналы в коричневых
обложках, все те же печальные вьющиеся растения; их можно увидеть только
в приемных врачей и в больницах.
Вошел Жаффе. На нем был свежий белоснежный халат. Но, когда он подсел
ко мне, я заметил на внутренней стороне правого рукава маленькое яр-
ко-красное пятнышко. В своей жизни я видел много крови, но это крохотное
пятнышко потрясло меня сильнее, чем все виденные прежде, насквозь пропи-
танные кровью повязки. Мое бодрое настроение исчезло.
- Я обещал вам рассказать о здоровье фройляйн Хольман, - сказал Жаф-
фе.
Я кивнул и уставился на пеструю плюшевую скатерть. Я разглядывал пе-
реплетение шестиугольников, по-дурацки решив про себя, что все будет хо-
рошо, если я не оторву глаз от узора и не моргну ни разу, пока Жаффе не
заговорит снова.
- Два года назад она провела шесть месяцев в санатории. Об этом вы
знаете?
- Нет, - сказал я, продолжая смотреть на скатерть.
- Тогда ей стало лучше. Теперь я очень внимательно осмотрел ее. Этой
зимой она обязательно должна снова поехать туда. Ей нельзя оставаться
здесь, в городе.
Я все еще смотрел на шестиугольники. Они начали расплываться и запля-
сали.
- Когда? - спросил я.
- Осенью. Не позднее конца октября.
- Значит, это не было случайным кровотечением?
- Нет.
Я поднял глаза.
- Мне едва ли надо вам говорить, - продолжал Жаффе, - что при этой
болезни ничего нельзя предвидеть. Год назад мне казалось, будто процесс
остановился, наступила инкапсуляция, и можно было предположить, что очаг
закрылся. И так же, как недавно процесс неожиданно возобновился, он мо-
жет столь же неожиданно приостановиться. Я это говорю неспроста, - бо-
лезнь действительно такова. Я сам был свидетелем удивительных исцелений.
- И ухудшений?
Он посмотрел на меня:
- Бывало, конечно, и так.
Он начал объяснять мне подробности. Оба легких были поражены, правое
меньше, левое сильнее. Потом он нажал кнопку звонка. Вошла сестра.
- Принесите мой портфель, - сказал он.
Сестра принесла портфель. Жаффе извлек из шуршащих конвертов два
больших рентгеновских снимка и поднес их на свет к окну:
- Так вам будет лучше видно.
На прозрачной серой пластинке я увидел позвоночник, лопатки, ключицы,
плечевые суставы и пологие дуги ребер. Но я видел больше - я видел ске-
лет. Темный и призрачный, он выделялся среди бледных теней, сливавшихся
на фотопленке. Я видел скелет Пат. Скелет Пат.
Жаффе указал мне пинцетом на отдельные линии и затемнения и объяснил
их значение. Он не заметил, что я перестал слушать его. Теперь это был
только ученый, любивший основательность и точность. Наконец он повернул-
ся ко мне:
- Вы меня поняли?
- Да, - сказал я.
- Что с вами? - спросил он.
- Ничего, - ответил я. - Я что-то плохо вижу.
- Ах, вот что. - Он поправил очки. Потом вложил снимки обратно в кон-
верты и испытующе посмотрел на меня. - Не предавайтесь бесполезным раз-
мышлениям.
- Я этого и не делаю. Но что за кошмарный ужас! Миллионы людей здоро-
вы! Почему же она больна?
Жаффе помолчал немного.
- На это никто вам не даст ответа, - сказал он затем.
- Да, - воскликнул я, внезапно охваченный горьким, бессильным бе-
шенством, - на это никто не даст ответа! Конечно, нет! Никто не может
ответить за муки и смерть! Проклятье! И хоть бы что-нибудь можно было
сделать!
Жаффе долго смотрел на меня.
- Простите меня, - сказал я, - но я не могу себя обманывать. Вот в
чем весь ужас.
Он все еще смотрел на меня.
- Есть у вас немного времени? - спросил он.
- Да, - сказал я. - Времени у меня достаточно.
Он встал:
- Мне предстоит сделать вечерний обход. Давайте пойдем со мной. Сест-
ра даст вам халат. Для пациентов вы будете моим ассистентом.
Я не понимал, чего он хотел; но я взял халат, поданный мне сестрой.
Мы шли по длинным коридорам. Широкие окна светились розоватым вечер-
ним сиянием. Это был мягкий, приглушенный, совершенно неправдоподобно
парящий свет. В раскрытые окна лился аромат цветущих лип.
Жаффе открыл одну из дверей. В нос ударил удушливый, гнилостный за-
пах. Женщина с чудесными волосами цвета старинного золота, на которых
ярко переливались отсветы сумерек, бессильно подняла руку. Благородный
лоб суживался у висков. Под глазами начиналась повязка, доходившая до
рта. Жаффе осторожно удалил ее. Я увидел, что у женщины нет носа. Вместо
него зияла кровавая рана, покрытая струпьями, багрово-красная, с двумя
отверстиями посередине. Жаффе вновь наложил повязку.
- Хорошо, - сказал он приветливо и повернулся к выходу.
Он закрыл за собой дверь. В коридоре я остановился на минуту и стал
смотреть на вечернее небо.
- Пойдемте! - сказал Жаффе, направляясь к следующей комнате.
Мы услышали горячее прерывистое дыхание больного, метавшегося в жару.
На как бы свинцовом лице мужчины ярко проступали странные красные пятна.
Рот был широко открыт, глаза выкатились, а руки беспокойно двигались по
одеялу. Он был без сознания. У кровати сидела сестра и читала. Когда
Жаффе вошел, она отложила книгу и поднялась. Он посмотрел на температур-
ный лист, показывавший сплошь сорок градусов, и покачал головой:
- Двустороннее воспаление легких плюс плеврит. Вот уже неделю борется
со смертью, как бык. Рецидив. Был почти здоров. Слишком рано вышел на
работу. Жена и четверо детей. Безнадежно.
Он выслушал сердце и проверил пульс. Сестра, помогая ему, уронила
книгу на пол. Я поднял ее, - это была поваренная книга. Руки больного
непрерывно, как пауки, сновали по одеялу. Это был единственный звук, на-
рушавший тишину.
- Останьтесь здесь на ночь, сестра, - сказал Жаффе.
Мы вышли. Розовый закат стал ярче. Теперь его свет заполнял весь ко-
ридор, как облако.
- Проклятый свет, - сказал я.
- Почему? - спросил Жаффе.
- Несовместимые явления. Такой закат - и весь этот ужас.
- Но они сосуществуют, - сказал Жаффе.
В следующей комнате лежала женщина, которую доставили днем. У нее бы-
ло тяжелое отравление вероналом. Она хрипела. Накануне произошел нес-
частный случай с ее мужем - перелом позвоночника. Его привезли домой в
полном сознании, и он надсадно кричал. Ночью он умер.
- Она выживет? - спросил я.
- Вероятно.
- Зачем?
- За последние годы у меня было пять подобных случаев, - сказал Жаф-
фе. - Только одна пациентка вторично пыталась отравиться. Из остальных
две снова вышли замуж.
В комнате рядом лежал мужчина с параличом двенадцатилетней давности.
У него была восковая кожа, жиденькая черная бородка и очень большие,
спокойные глаза.
- Как себя чувствуете? - спросил Жаффе.
Больной сделал неопределенный жест. Потом показал на окно:
- Видите, какое небо! Будет дождь, я это чувствую. - Он улыбнулся. -
Когда идет дождь, лучше спится.
Перед ним на одеяле была кожаная шахматная доска с фигурками на штиф-
тах. Тут же лежала кипа газет и несколько книг.
Мы пошли дальше. Я видел молодую женщину с синими губами и дикими от
ужаса глазами, совершенно истерзанную тяжелыми родами; ребенка-калеку с
тонкими скрюченными ножками и рахитичной головой; мужчину без желудка;
дряхлую старушку с совиным лицом, плакавшую оттого, что родные не забо-
тились о ней, - они считали, что она слишком медленно умирает; слепую,
которая верила, что вновь прозреет; сифилитического ребенка с кровавой
сыпью и его отца, сидевшего у постели; женщину, которой утром ампутиро-
вали вторую грудь; еще одну женщину с телом, искривленным от суставного
ревматизма; третью, у которой вырезали яичники; рабочего с раздавленными
почками...
Так мы шли из комнаты в комнату, и всюду было одно и то же - стону-
щие, скованные судорогой тела, неподвижные, почти угасшие тени, какой-то
клубок мучений, нескончаемая цепь страданий, страха, покорности, боли,
отчаяния, надежды, нужды; и всякий раз, когда за нами затворялась дверь,
в коридоре нас снова встречал розоватый свет этого неземного вечера;
сразу после ужаса больничных палат это нежное серовато-золотистое обла-
ко. И я не мог понять, чудовищная ли это насмешка или непостижимое
сверхчеловеческое утешение. Жаффе остановился у входа в операционный
зал. Через матовое стекло двери лился резкий свет. Две сестры катили
низкую тележку. На ней лежала женщина. Я уловил ее взгляд. Она даже не
посмотрела на меня. Но эти глаза заставили меня вздрогнуть, - столько
было в них мужества, собранности и спокойствия.
Лицо Жаффе показалось мне вдруг очень усталым.
- Не знаю, правильно ли я поступил, - сказал он, - но было бы бесс-
мысленно успокаивать вас словами. Вы бы мне просто не поверили. Теперь
вы увидели, что многие из этих людей страдают сильнее, чем Пат Хольман.
У иных не осталось ничего, кроме надежды. Но большинство выживает. Люди
становятся опять совершенно здоровыми. Вот что я хотел вам показать.
Я кивнул.
- Вы поступили правильно, - сказал я.
- Девять лет назад умерла моя жена. Ей было двадцать пять лет. Никог-
да не болела. От гриппа. - Он немного помолчал. - Вы понимаете, зачем я
вам это говорю?
Я снова кивнул.
- Ничего нельзя знать наперед. Смертельно больной человек может пере-
жить здорового. Жизнь - очень странная штука. - На его лице резко обоз-
начились морщины. Вошла сестра и что-то шепнула ему на ухо. Он выпрямил-
ся и кивком головы указал на операционный зал. - Мне нужно туда. Не по-
казывайте Пат своего беспокойства. Это важнее всего. Сможете?
- Да, - сказал я.
Он пожал мне руку и в сопровождении сестры быстро прошел через стек-
лянную дверь в ярко освещенный известково-белый зал.
Я медленно пошел вниз по лестнице. Чем ниже я спускался, тем станови-
лось темнее, а на втором этаже уже горел электрический свет. Выйдя на
улицу, я увидел, как на горизонте снова вспыхнули розоватые сумерки,
словно небо глубоко вздохнуло. И сразу же розовый свет исчез, и горизонт
стал серым.
Какое-то время я сидел за рулем неподвижно, уставившись в одну точку.
Потом собрался с мыслями и поехал обратно в мастерскую. Кестер ожидал
меня у ворот. Я поставил машину во двор и вышел.
- Ты уже знал об этом? - спросил я.
- Да. Но Жаффе сам хотел тебе сказать.
Кестер взглянул мне в лицо.
- Отто, я не ребенок и понимаю, что еще не все потеряно. Но сегодня
вечером мне, вероятно, будет трудно не выдать себя, если я останусь с
Пат наедине. Завтра будет легче. Переборю себя. Не пойти ли нам сегодня
куда-нибудь всем вместе?
- Конечно, Робби. Я уже подумал об этом и предупредил Готтфрида.
- Тогда дай мне еще раз "Карла". Поеду домой, заберу Пат, а потом,
