было пролито на этой земле, чтобы можно было сохранить веру в небесного
отца!"
Я привез цветы домой, потом пригнал машину в мастерскую и пошел об-
ратно. Из кухни доносился аромат только что сваренного кофе и слышалась
возня Фриды. Как ни странно, но от запаха кофе я повеселел. Еще со вре-
мен войны я знал: важное, значительное не может успокоить нас... Утешает
всегда мелочь, пустяк...
Едва за мной щелкнул замок входной двери, как в коридор выскочил Хас-
се с желтым опухшим лицом и красными утомленными глазами. Мне показа-
лось, что он спал не раздеваясь. Когда он увидел, что это я, на его лице
появилось выражение беспредельного разочарования.
- Ах, это вы... - пробормотал он.
Я удивленно посмотрел на него:
- Разве вы ждали так рано кого-нибудь?
- Да, - сказал он тихо. - Мою жену. Она еще не пришла. Вы не видели
ее?
Я покачал головой.
- Я ушел час назад.
Он кивнул:
- Нет, я только подумал... ведь могло случиться, что вы ее видели.
Я пожал плечами:
- Вероятно, она придет позже. Вы ей не звонили?
Он посмотрел на меня с какой-то робостью:
- Вчера вечером она ушла к своим знакомым. Не знаю точно, где они жи-
вут.
- А вы знаете их фамилию? Тогда можно справиться по телефону.
- Я уже пробовал. В справочном бюро такой фамилии не знают.
Он посмотрел на меня, как побитая собака.
- Она говорила о них всегда так таинственно, а стоило мне спросить,
как она начинала злиться. Я и перестал. Я был рад, что ей есть куда пой-
ти. Она всегда говорила, что я хочу лишить ее даже такой маленькой ра-
дости.
- Может быть, она еще придет, - сказал я. - Я даже уверен, что она
скоро придет. А вы не позвонили на всякий случай в "скорую помощь" и в
полицию?
- Повсюду звонил. Нигде ничего не знают.
- Ну что ж, - сказал я, - тогда тем более не надо волноваться. Может
быть, вчера вечером она плохо себя почувствовала и осталась ночевать.
Ведь такие вещи часто случаются. Через час-другой она, вероятно, будет
здесь.
- Вы думаете? Отворилась дверь кухни, и оттуда вышла Фрида с подносом
в руках.
- Для кого это? - спросил я.
- Для фройляйн Хольман, - ответила она, раздражаясь от одного моего
вида.
- Разве она уже встала?
- Надо думать, что встала, - ответила Фрида, уже готовая сцепиться со
мной, - иначе она, наверно, не позвонила бы мне.
- Благослови вас господь, Фрида, - сказал я. - По утрам вы иной раз
просто обаятельны! Не могли ли бы вы заставить себя приготовить кофе и
для меня?
Она что-то промычала и пошла по коридору, презрительно вертя задом.
Это она умела. Никогда еще я не видел женщину, которая делала бы это так
выразительно.
Хассе стоял и ждал. Мне вдруг стало стыдно, когда, обернувшись, я
увидел его рядом, такого тихого и покорного.
- Через час или два вы успокоитесь, - сказал я и протянул ему руку,
но он не взял ее, а только странно посмотрел на меня.
- Мы не могли бы ее поискать? - спросил он тихо.
- Но вы же не знаете, где она.
- А может быть, все-таки стоит ее поискать, - повторил он. - Вот если
бы взять вашу машину... Я, конечно, заплачу, - быстро добавил он.
- Не в этом дело, - ответил я. - Просто это совершенно бесцельно. Ку-
да мы, собственно, поедем? К тому же в такое время едва ли она будет на
улице.
- Не знаю, - сказал он все так же тихо. - Я только думаю, что стоило
бы ее поискать.
Пришла Фрида с пустым подносом.
- Мне нужно идти, - сказал я, - и мне кажется, что вы зря волнуетесь.
Я, конечно, охотно оказал бы вам такую услугу, но фройляйн Хольман долж-
на скоро уехать, и мне хотелось бы побыть с ней сегодня. Возможно, это
ее последнее воскресенье здесь. Вы меня, конечно, понимаете.
Он кивнул.
Я жалел его, но мне не терпелось пойти к Пат.
- Если вам все-таки хочется немедленно поехать, возьмите любое такси,
- продолжал я, - но не советую. Лучше подождите еще немного, - тогда я
поззоню моему другу Ленцу, и он поедет с вами на поиски.
Мне казалось, что он совсем не слушает меня.
- Вы не видели ее сегодня утром? - вдруг спросил он.
- Нет, - ответил я удивленно. - Иначе я бы уже давно сказал вам об
этом.
Он снова кивнул и с совершенно отсутствующим видом, не проронив
больше ни слова, ушел в свою комнату.
Пат успела зайти ко мне и нашла розы. Когда я вошел в ее комнату, она
рассмеялась.
- Робби, - сказала она, - я все-таки довольно наивна. Только от Фриды
я узнала, что свежие розы в воскресенье, да еще в этакую рань, несомнен-
но, пахнут воровством. Вдобавок она мне сказала, что этот сорт не найти
ни в одном из ближайших цветочных магазинов.
- Думай, что хочешь, - ответил я. - Главное, что они доставляют тебе
радость.
- Теперь еще большую, чем когда-либо, милый. Ведь ты добыл их, под-
вергая себя опасности!
- Да еще какой опасности! - Я вспомнил священника. - Но почему ты так
рано поднялась?
- Не могла больше спать. Кроме того, я видела сон.
Ничего хорошего.
Я внимательно посмотрел на нее. Она выглядела утомленной, под глазами
выделялись синие круги.
- С каких пор ты видишь плохие сны? - спросил я. - До сих пор я счи-
тал это своей специальностью.
Она покачала головой:
- Ты заметил, что на дворе уже осень?
- У нас это называется бабьим летом, - возразил я. - Ведь еще цветут
розы. Просто идет дождь, - вот все, что я вижу.
- Идет дождь. Слишком долго он идет, любимый. Иногда по ночам, когда
я просыпаюсь, мне кажется, что я похоронена под этим нескончаемым дож-
дем.
- По ночам ты должна приходить ко мне, - заявил я. - Тогда у тебя не
будет таких мыслей. Наоборот, так хорошо быть вместе, когда темно и за
окном дождь.
- Может быть, - тихо сказала она и прижалась ко мне.
- Я, например, очень люблю, когда в воскресенье идет дождь, - сказал
я. - Как-то больше чувствуешь уют. Мы вместе, у нас теплая, красивая
комната, и впереди свободный день, - по-моему, это очень много.
Ее лицо просветлело:
- Да, нам хорошо, правда?
- По-моему, нам чудесно. Вспоминаю о том, что было раньше. Господи!
Никогда бы не подумал, что мне еще будет так хорошо.
- Как приятно, когда ты так говоришь. Я сразу всему верю. Говори так
почаще.
- Разве я не часто говорю с тобой так?
- Нет.
- Может быть, - сказал я. - Мне кажется, что я недостаточно нежен. Не
знаю почему, но я просто не умею быть нежным. А мне бы очень хотелось...
- Тебе это не нужно, милый, я и так понимаю тебя. Но иногда все-таки
хочется слышать такие слова.
- С сегодняшнего дня я их стану говорить всегда. Даже если самому се-
бе буду казаться глупым.
- Ну уж и глупым! - ответила она. - В любви не бывает глупостей.
- Слава богу, нет, - сказал я. - А то просто страшно подумать, во что
можно было бы превратиться.
Мы позавтракали, потом Пат снова легла в постель. Так предписал Жаф-
фе.
- Ты останешься? - спросила она, уже укрывшись одеялом.
- Если хочешь, - сказал я.
- Я бы хотела, но это не обязательно...
Я подсел к ее кровати:
- Ты меня не поняла. Я просто вспомнил: раньше ты не любила, чтобы на
тебя смотрели, когда ты спишь.
- Раньше - да... но теперь я иногда боюсь... оставаться одна...
- И со мной это бывало, - сказал я. - В госпитале, после операции.
Тогда я все боялся уснуть ночью.
Все время бодрствовал и читал или думал о чем-нибудь и только на
рассвете засыпал... Это пройдет.
Она прижалась щекой к моей руке:
- И все-таки страшно, Робби, боишься, что уже не вернешься...
- Да, - сказал я. - А потом возвращаешься, и все проходит. Ты это ви-
дишь по мне. Всегда возвращаешься, хотя не всякий раз на то же место.
- В том-то и дело, - ответила она, закрывая глаза. - Этого я тоже бо-
юсь. Но ведь ты следишь за мной, правда?
- Слежу, - сказал я и провел рукой по ее лбу и волосам, которые тоже
казались мне усталыми.
Она стала дышать глубже и слегка повернулась на бок. Через минуту она
крепко спала.
Я опять уселся у окна и смотрел на дождь. Это был сплошной серый ли-
вень, и наш дом казался островком в его мутной бесконечности. Я был
встревожен. Редко случалось, чтобы с утра Пат была печальна. Еще на днях
она была оживленной и радостной, и, когда проснется, может быть, все бу-
дет по-другому. Я знал - она много думает о своей болезни, ее состояние
еще не улучшилось, - это мне сказал Жаффе; но на своем веку я перевидал
столько мертвых, что любая болезнь была для меня все-таки жизнью и на-
деждой; я знал - можно умереть от ранения, этого я насмотрелся, но мне
всегда трудно было поверить, что болезнь, при которой человек с виду
здоров, может оказаться опасной. Вот почему, глядя на Пат, я всегда
быстро преодолевал тревогу и растерянность.
В дверь постучали. У порога стоял Хассе. Приложив палец к губам, я
тихонько вышел в коридор.
- Простите меня, - с трудом вымолвил он.
- Зайдемте ко мне, - предложил я и отворил дверь своей комнаты.
Хассе остался в коридоре. Казалось, что его лицо стало меньше. Оно
было белым как мел.
- Я только хотел вам сказать, что нам уже незачем ехать, - проговорил
он, почти не шевеля губами.
- Вы можете войти ко мне - фройляйн Хольман спит, у меня есть время,
- снова предложил я.
В руке у него было письмо. Он выглядел как человек, в которого только
что выстрелили, но он еще не верит этому и не чувствует боли, он ощутил
пока только толчок.
- Лучше прочитайте сами, - сказал он и дал мне письмо.
- Вы уже пили кофе? - спросил я.
Он покачал головой.
- Читайте письмо...
- Да, а вы пока попейте кофе...
Я вышел и попросил Фриду принести кофе. Потом я прочитал письмо. Оно
было от фрау Хассе - всего несколько строк. Она сообщала, что хочет по-
лучить еще кое-что от жизни, и поэтому решила не возвращаться к нему.
Есть человек, понимающий ее лучше, чем Хассе. Предпринимать что-либо
бесцельно, - она ни в коем случае не вернется. Так будет, вероятно, луч-
ше и для него. Ему больше не придется тревожиться, хватит или не хватит
жалованья. Часть своих вещей она уже взяла; за остальными пришлет ко-
го-нибудь при случае.
Это было деловое и ясное письмо. Я сложил его и вернул Хассе. Он
смотрел на меня так, словно все зависело от меня.
- Что же делать? - спросил он.
- Сперва выпейте эту чашку кофе и съешьте чтонибудь, - сказал я. - Не
стоит суетиться без толку и терять голову. А потом подумаем. Вам надо
постараться успокоиться, и тогда вы примете лучшее решение.
Он послушно выпил кофе. Его рука дрожала, и он не мог есть.
- Что же делать? - опять спросил он.
- Ничего, - сказал я. - Ждать.
Он сделал неопределенное движение.
- А что бы вы хотели сделать? - спросил я.
- Не знаю. Не могу этого понять.
Я молчал. Было трудно сказать ему что-нибудь. Его можно было только
успокоить, остальное он должен был решить сам.
Мне думалось, что он больше не любит эту женщину; но он привык к ней,
а для бухгалтера привычка могла быть сильнее любви.
Через некоторое время он заговорил, сбивчиво и путано; чувствовалось,
что он окончательно потерял всякую опору. Потом он стал осыпать себя уп-
реками. Он не сказал ни слова в укор своей жене и только пытался внушить
себе, будто сам виноват во всем.
- Хассе, - сказал я, - все, что вы говорите, - чушь. В этих делах ни-
когда не бывает виновных. Жена ушла от вас, а не вы от нее. Вам не в чем
упрекать себя.
- Нет, я виноват, - ответил он и посмотрел на свои руки. - Я ничего
не добился в жизни!
- Чего вы не добились?
- Ничего. А раз не добился, значит, виноват.
Я удивленно посмотрел на маленькую жалкую фигурку в красном плюшевом
кресле.
- Господин Хассе, - сказал я спокойно, - это может быть в крайнем
случае причиной, но не виной. Кроме того, вы все-таки кое-чего добились.
Он резко покачал головой:
- Нет, нет, это я довел ее до безумия своей вечной боязнью увольне-
