облечено не в форму гимнов, а в форму рассказов -- мифов, весьма близких по
форме к сказке. В якутских мифах ярко противопоставлены два царства, и змей
царит в царстве, отделенном от царства людей рекой. "Долго ли, коротко ли он
скакал, с пылью взъехал вдруг на высокую почтенную гору. Когда доехал на место,
где сходятся небо и земля, где предел святой (т. е. человеческой) земли и
дьявольской, на той стороне за полтора переезда идет с шумом смертный огонь,
взвиваясь со свистом; за 15 верст ползут земляные гады, разные черви, совершенно
одолевшие землю" (Худяков 1890, 180).
Этот случай интересен тем, что здесь змеи, гады попадаются не просто на небе, а
там, "где предел святой земли", т. е. здесь мы имеем перенесение змея в верхнее
царство мертвых.
В Индии мы не видим ни небесной реки, ни огненного озера. У якутов оно есть.
Здесь можно наблюдать, как озеро, некогда обиталище змея в полной конкретности,
настолько, что боялись ходить мимо озера, где обитал змей, с перенесением на
небо принимает окраску солнца. "Летавши довольно долгое время, перелетел он
(герой) огненное горящее море, лег спустившись, на гнездо Ексюкю, бывшее на
ледяном холму. Когда лежал он тут, немного спустя, прямо с южной стороны шумно
летит затемняющий, шумящий Ексюкю, держа в когтях что-то" (227).
Этот змей имеет связь с мертвыми: "Когда он так жил-поживал, в одно утро
светающее его небо своевременно не рассветало, солнце его в свое время не
взошло. Когда он, испугавшись, ужаснувшись этого, сидел задумавшись, вдруг напал
на землю жестокий вихрь с нечистой силой величиною с черных годовалых теленков.
Взвил всю сухую землю, как волосы, завертел подобно крылу: пошел дождь со
снегом, поднялась метель, стали сверкать красно-пламенные огни, вот какая беда
сделалась. Потом взлезло наверх, на небо, черное большое облако, как бы с
349
руками и ногами. Ну, потом в одну ночь, в самую глухую полночь, как будто облака
оборвались или небо треснуло; пришел такой величайший шум, как будто его
трехсоставный потолок раздвинуло на обе стороны и как будто что-то наибольшее
всякого стука хлопнуло на его пол". (Следует подробное описание чудовища с
железными волосами, вздутыми глазами, с бубнами и палкой.) "Вот я пришел тебя
известь. Хочешь -- уведу, и не хочешь -- уведу. Зовет тебя моя тетка, дочь
господина солнца, Кегялълик (плавно кружащаяся) шаманка... Взлети на свою
посмертную лошадь, оденься в свои похоронные одежды, покушай твоей посмертной
пищи... Ну, поедем". Герой ругает его -- "мелкий червяк облака летающего",
ударяет его, и показывается солнце, небо рассветает. Одновременно появляется
река "и сделалась вместо поля широкая текучая вода" (39 и сл).
Этот случай с редкой полнотой показывает нам в образе одного змея и небесного
змея, поглотителя солнца, и земного, держателя рек и похитителя, уносящего
человека в царство мертвых.
Однако змей как охранитель солнечного царства мертвых здесь еще мало развит.
Полного развития достигает змей в солнечном царстве мертвых только при развитии
земледелия, при умении наблюдать солнце, при зависимости от солнца и его
сезонного возвращения и урожая. Этих условий нет ни в ведической Индии, ни у
якутов или африканских скотоводов. Они есть в древнем Египте, и древний Египет
действительно дает нам, может быть, наиболее полную форму змея, за исключением
змея, дающего дождь, так как урожай в Египте зависит не от дождя, а от
ежегодного сезонного разлива Нила.
В египетской религии нет также змея -- охранителя вод, озеро -- уже
исключительно огненное. Есть только змей -- враг солнца и охранитель царства
мертвых, характерная концепция развитого земледельческого народа. Наоборот, в
"Ригведе" змей исключительно водяное (земное и небесное) существо, и царства
мертвых в ней нет. В ней нет пути и движения. Веды -- создание скотоводческого
народа. По Людвигу, слово "зерно" в "Ригведе" вообще не встречается. Поэтому и
не могло быть религии солнца, наблюдения над его ходом и неизменностью его
возвращения.
Хотя египетские представления не отличаются ни последовательностью, ни
единообразием, но все же можно сказать, что египтяне представляли себе солнце
нисходящим в ладье в царство мертвых. Умерший сам становился солнцем. Поэтому
пожиратель солнца (пожирание всегда только угрожает, но никогда не
осуществляется) есть одновременно пожиратель умершего, пришедшего в царство
мертвых. Это пожирание также никогда не происходит и только угрожает, потому что
пришелец силой магического вооружения повергает змея Апопа и уничтожает
350
его, после чего он вступает в обетованное царство.
33. Змей в Египте.
Из всех разновидностей змееборства (у первобытных, в Ригведе, в античности, в
Египте, в Китае) русская сказка наиболее тесное сходство по существу и по
деталям имеет с египетским змееборством (кроме фигуры коня), описанным в "Книге
мертвых". Это не значит, что Египет есть родина русской сказки и что из Египта
этот мотив перешел в Европу. Это означает совсем другое, а именно, что сказка
отражает эту позднюю, земледельческую, концепцию мифа. Это есть та стадия, после
которой, с одной стороны, начинается разложение на множественность и
разнообразие, разложение на множественность локальных культов (каковые мы имеем,
например, в Греции с ее Гидрой, Горгоной, Медузой, Пифоном, Лернейским змеем,
Ладоном, Кербером и мн. др.). Типичность уступает место индивидуализации, с
другой стороны, происходит окаменение, вернее -- окостенение, создается тот
веками незыблемый костяк, который обрастает живой плотью совершенно иного
образования -- живой плотью сказки. Ввиду этого на египетских материалах надо
остановиться несколько подробнее.
Главным змееборцем "Книги мертвых" является бог солнца Ра. Ежедневно на своем
пути он встречает Апопа и его повергает. Самый бой никогда не описывается, зато
подробно воспеваются победа над змеем и уничтожение его. В 39-й главе "Книги
мертвых" мы читаем: "Он (Ра) пронзил твою голову, он насквозь разрезал твое
лицо, он разделил твою голову по двум сторонам дороги, она распростерта на его
земле; твои кости разбиты на куски, твои члены отрублены от тебя".
Еще подробнее победа описана в космогоническом тексте, обычно называемом "Книгой
повержения Апопа". После описания сотворения мира и создания богов говорится
(Gressmann 101):
Я послал их (т. е. богов),
Возникших из моих членов,
Чтобы повергнуть злого врага.
Он, Апоп, падает в огонь,
Нож торчит в его голове,
Его ухо отрезано,
Его имени нет больше на этой земле.
Я приказал нанести ему раны (?)
Я сжег его кости,
Я ежедневно уничтожал его душу,
................ .(лакуна)
Я отрезал члены от костей его. Я. ............... его ноги,
Я разрубил его руки, Я замкнул его рот и его губы,
351
Я раздробил его зубы,
Я вырезал язык из его пасти,
Я отнял у него речь,
Я ослепил его глаза,
Я отнял от него слух,
Я удалил сердце с его места,
Его имени нет больше.
Этот папирус давался в руки умершему, так как он защищал его самого от Апопа и
других змей на его пути. В "Книге мертвых" "я" -- иногда не только Ра, но и
Озирис, отождествлявшийся с умершим.
Гл. XVII. "О, Ра... освободи писца Nebseni (т. е. умершего), победитель, от
богов, лицо которых подобно лицу собаки, брови которых подобны бровям человека;
они питаются мертвецами, они сторожат у излучины огненного озера и разрывают
тела мертвых и проглатывают сердца, а изрыгают отбросы, сами оставаясь
невидимыми".
Здесь мы имеем огненное озеро, проглатывание и извергание. Все это ожидает
умершего, если он не будет подкован магическим знанием, которое и
предоставляется ему "Книгой мертвых". Здесь же мы видим начало материализации
представлений о проглатывании. Собаки-змеи здесь, подобно Керберу, питаются
падалью. В "Книге повержения Апопа" упомянуто также вырезывание языка. Но здесь
оно не служит способом опознавания героя, а упоминается наряду с вырезыванием
глаз и сердца, т. е. органов, которые (в Египте -- особенно глаз) считались
носителями души. Пока не будут вырезаны язык и глаза, змей не может считаться
убитым. Вот почему и злая мачеха, посылая на смерть падчерицу, требует в
доказательство смерти глаза и язык убитой. Из доказательства смерти в сказке
язык превратился в доказательство подвига.
Приведем еще несколько выдержек из "Книги мертвых". "Твой враг, змея, предан
огню -- враг-змей Селау упал плашмя;
его руки связаны цепями, Ра отрубил ему ноги" ("Книга мертвых", гл. 5).
"Согласно желанию моего сердца я миновал огненный пруд и подавил огонь" (гл.
22). Особым интересом отличается глава 108-я: "Есть змея на вершине той горы, и
ее мера -- 30 локтей в длину. Первые восемь локтей ее длины покрыты кремнем и
блестящими металлическими накладками. Осирис-Ну, торжествующий, знает имя этой
змеи, которая живет на своем холме. "Обитатель в своем огне" -- ее имя. Теперь,
после того, как Ра остановился, он направил свой взор на него, и происходит
остановка ладьи Ра, и сильный сон находит на того, кто в ладье, и он
проглатывает семь локтей великой воды. Этим он
352
заставляет Сути отсутупить, имея в себе гарпун из железа, и этим он вынужден
изрыгнуть все, что он съел, и этим Сет поставлен на место воздержания".
Это место для фольклориста интересно главным образом упоминанием сна. Нигде в
вышеприведенных материалах мы этой детали не имели. В сказке сон, ниспадающий на
героя перед сражением, есть наваждение, искушение, которому герой никогда не
поддается. При встрече с ягой герой также не должен засыпать. Но здесь сон имеет
совсем другое, обратное, значение. Сон есть условие победы. Как уже указывалось
выше, если герой до боя беседует с царевной, то он ложится к ней на колени. Он
до боя спит, причем для такого сна даже выработался особый эпитет. Это --
"богатырский сон". Царевна его будит, но разбудить героя в подобных случаях
бывает очень трудно.
Что касается проглатывания и изрыгания, то египтолог может дать более подробную
разработку этого мотива в Египте, для фольклориста это некоторый остаток более
древней и первобытной формации мифа.
Все эти детали образа змея и его убиения (огненность, огненное озеро, попытка
поглотить пришельца, тщательное уничтожение всех его частей, деталь с
вырезыванием языков, деталь с засыпанием) -- все эти черты заставляют нас
предположить, что сказочный змей попал в сказку в преломлении именно тех
представлений, в которых он имеется в развитых земледельческих государствах, а
именно как страж царства мертвых, как "едок мертвых". Это -- последняя ступень
странствия, после чего умерший достигает вечного блаженства.
34. Пcuxocmacua.
Пожирание здесь превратилось в нечто ужасное и отвратительное. Но это не все.
Оно превратилось в наказание, т. е. всему мотиву придан моральный оттенок.
Пожиранию (если оно происходило, но обычно оно избегалось) предшествовал суд, и
эта деталь также сохранена сказкой. "Те, кто были осуждены на судилище,
непосредственно отдавались на растерзание Пожирателю Мертвых и переставали
существовать", -- говорит Бадж (Budge 1922, 21). Казалось бы, что между боем с
чудовищем и судом, предшествовавшим пожиранию, есть противоречие. Но такие
противоречия мало останавливают египетское мышление. Суд и судилище есть новое
явление. По Морэ, оно встречается, начиная с VI династии (Морэ 140), бой --
более древнее, и эти два представления мирно сосуществуют. "Пожиратель мертвых"
иногда описывается как гибридное существо, которое спереди есть крокодил, сзади
-- гиппопотам, в середине -- лев. Часто также он изображается собакой. Суд
состоял в том, что на весах взвешивали сердце новопреставленного. На одной чаше
лежало сердце усопшего, т. е. его совесть, легкая или обремененная грехами. На
другую ставили правду в виде
353
статуэтки богини Маит или пера, иероглифа богини. Отсюда видно, что опускание
чаши сердца означало смерть, поднимание чаши или равновесие означало оправдание.
Мы имеем одну-единственную русскую сказку, сохранившую взвешивание душ или
психостасию. Это -- "Ведьма и Солнцева сестра" (Аф. 93). Здесь у Ивана рождается
