решь, да научишь, как погубленным людям облик человеческий вернуть, да
побожишься, что впредь хрюковкой промышлять не будешь.
Пришлось рассказать хозяйке о той самой травке-хрюковке, из которой
наливочка готовится. Травка низенькая, мшистая, серенького цвета да с
крохотными цветочками, чахлыми, блеклыми, белесыми. Растет она неподале-
ку, на опушке леса возле болотца, но днем ее не собрать - больно уж неп-
риметная. А вот ночью - самое время, потому что цветочки у травки в тем-
ноте искорками мерцают, огонечками так и играют, ни с чем их не спута-
ешь.
Пришлось побожиться старухе, что впредь хрюковкой баловать не будет,
ни единой души человеческой более не погубит. А коли нарушит свое обеща-
ние, то пусть, мол, Саверий собственноручно ее убьет, а уж на том свете
черти о ней позаботятся, огня да кипящего масла не пожалеют.
- А как людям облик человеческий вернуть? - настаивает Саверий. -
Сказывай! Иначе не выпущу, так в погребе и останешься.
- Вот чего не знаю, того не знаю. Кто хрюковки испил, тот уже и не
человек. Вот разве что совесть в нем проснется, разве что стыд одолевать
будет, что напился допьяна.
Выслушал Саверий хозяйку, из дома вышел, отправился на поляну, где
травка-хрюковка росла, да всю-то ее из земли повыдергивал, благо уже
стемнело и цветочки хрюковки словно бисер под ногами поблескивали. Потом
в избу вернулся, люк отворил, лестницу в погреб спустил да вышел вон, но
на всякий случай рогатину с собой прихватил.
Не удосужился он в погреб-то заглянуть, а коли заглянул бы, то увидел
бы там не старушку-хозяюшку, а здоровенную волчицу. Волчица из-под пола
выкарабкалась, вслед гостю посмотрела, хотела было на него наброситься,
но передумала - рогатины побоялась.
А он хлев отворил, свиней наружу выпроводил да погнал их в город, до-
мой. Идут себе свинюшки, похрюкивают, ушами похлопывают. Тут и заря за-
нялась. Вот ранние птички запели, и туманы заклубились. Повсюду роса
блестками заиграла. Вот лесное озерцо, чистое, ровное. Свиньи воду почу-
яли, свернули к озеру напиться. Подошли, отражение свое увидели да зап-
лакали, заголосили, пожалели о том, что хрюковки отведали. "Как же мы до
жизни-то такой дошли? - сокрушаются. - Как же мы теперь домой-то явимся,
на глаза нашим женам да деточкам? Срам-то какой! Кабы знать наперед, так
лучше бы хмельного и в рот не брать!" И надо же, постыдились, посовести-
лись они и тут же опять людьми стали. Вот радость, вот счастьето! Обни-
мают друг друга, поздравляют, Саверия благодарят.
Тут он их в город отправил, наказал обо всем князю доложить, а сам
обратно пошел - сундуки с богатствами искать. "Вот коли найду сокровища,
- размышляет, - тогда, глядишь, князь меня и простит, смилостивится".
Идет себе с рогатиной на плече, через час-другой с хутором поравнял-
ся. "Дай, - думает, - к лешему загляну. Глядишь, что-нибудь путное подс-
кажет". Прошел через осинник, пень большой разыскал, рогатиной по нему
постучал.
Вылез леший, тот самый, что у старухи курицу уволок, оглядел Саверия
и говорит:
- Надо же, живой! А мы-то думали, что хозяйка тебя загрызла.
- Как загрызла? - удивился молодец. - Не бывает такого, чтобы человек
человека загрыз.
- Эх, незадача! - отвечает леший. - Ты, видно, и не знаешь, что ста-
руха по ночам волчицей оборачивается. Не догадался я тебе сразу об этом
сказать...
Но тут лешаенок из норы выглянул, на рогатину испуганно смотрит, на
гостя косится. А потом осмелел-таки, вылез, стал вокруг пня скакать,
гримасы корчить. Развеселился, разошелся до того, что принялся у Саверия
рогатину отнимать, да все за нос его ухватить норовит. Мать из логова
выглянула, лешаенка за хвост хвать и под пень утащила, дабы не шалил без
меры. Сама выйти постеснялась.
Посмеялся Саверий, на лесное семейство глядючи, и спрашивает:
- А известен ли тебе розовый валун, что за речкой среди вековых лист-
венниц лежит? И знаешь ли ты, что зарыто под ним?
- Что зарыто, не знаю, - отвечает леший. - А вот валун этот ни с ка-
ким другим не спутаешь.
Сколько раз мимо него ходил да все примечал, что прямо над ним в вет-
вях старой лиственницы филин сидит. Сидит, помалкивает, вокруг погляды-
вает. То ли стережет что-то, то ли караулит кого - этого я не ведаю, но
по всему видно, что сидит неспроста.
Попрощался Саверий с лешим и снова в путь.
На третий день до сопок добрался. Через сопки перевалил - на берегу
лесной речушки оказался. Соорудил шалаш, костер развел, заночевал, а ра-
но утром в сумерках пошел было к реке умыться, да на спящих уток набрел,
двух добыл. Одну утку на костре пожарил, а вторую жарить не стал, сырой
в листья папоротника завернул и в котомку положил. Днем перебрался через
речку, розовый валун отыскал. Глянул вверх, а там, в ветвях старой лист-
венницы, филин сидит, вниз смотрит, не шелохнется.
Тут Саверий возле валуна пристроился, котомку развязал, достал жаре-
ную утку да за еду принялся. А филину, видать, тоже поесть хочется. Си-
дел он, сидел, да не вытерпел, к непрошеному гостю обратился.
- Ты зачем пришел? - спрашивает, да этак сердито, недовольно. - Что
тебе в глухомани лесной надобно?
- А ничего мне особенного не надобно. Разве что дичи добыть - и все
дела. Вот видишь, утку поймал. Могу угостить...
- Жареного не ем, - отвечает филин. - От утки твоей дымом пахнет.
- А я сырую дам.
Достал Саверий сырую утку, по кусочку отрезает да вверх на дерево за-
кидывает. Филин утятину ловит, еле глотать успевает. Наелся, подобрел.
- До чего вкусно! - говорит. - Никогда ранее утятины не пробовал. Все
мыши да мыши - который год на мышах живу! Но ты скажи все-таки, что тебе
в краях наших надобно. Может быть, чем помочь смогу.
- Да сущая безделица - сорок сундуков, что под валуном зарыты, а бо-
лее ничего и не надобно.
Тут филин с перепугу чуть было с дерева не свалился.
- Откуда тебе о сундуках-то известно? - спрашивает. - Кто тебе тайну
эту открыл?
- Прошка-секач князю рассказывал, а тот - мне.
- Ну Прошка! Ну Прошка! - сокрушается филин. - Достанется ему от хо-
зяина!
Тут филин вздрогнул, прислушался и говорит:
- Пора уходить тебе, добрый молодец! Хозяин идет, молодой колдун, сын
того самого колдуна, чьи сокровища под валуном спрятаны. Слышу его ша-
ги... Через неделю-другую здесь будет, так что не мешкай, поспешай по-
добру-поздорову.
Поразмыслил Саверий да решил судьбу не испытывать. Попрощался с фили-
ном, оставил ему недоеденную утку, котомку на плечо повесил и поспешил в
путь-дорогу, князю обо всем доложить.
Перебрался через речку, сопки миновал, лесами да болотами идет, пото-
рапливается. А филин все над валуном сидит, хозяина дожидается. На
восьмой день пришел хозяин, молодой колдун. Высок, статен, сажень косая
в плечах, волосы густые, длинные, черные. Лицом бледен, глаза глубокие
да строгие, а в глазах-то искринки словно огонечки во мраке поблескива-
ют, во взоре раздумье сквозит, да раздумье недоброе, тяжкое.
Подошел к валуну, воздух ноздрями втянул и говорит:
- Человек здесь был... Утятину ел. Верно?
- Точно, был! - отвечает филин. - И утятину ел.
- И тебя потчевал?
- Верно, потчевал. Только как же ты об этом догадался-то, хозяин?
- Голос у тебя помягчел. Горлышко утиным жирком смазано.
- Тебя не проведешь, - согласился филин. - Ничего не утаишь - больно
уж догадлив ты, весь в отца...
- Что есть, то есть, - усмехнулся колдун. - Но об одном лишь дога-
даться не могу - кто этому человеку о сокровищах рассказал. Он ведь за
ними приходил? Верно?!
- Прошка князю выболтал, - отвечает филин, - а тот - молодцу, что
здесь побывал.
То-то колдун разгневался! "Вот оно что! - говорит. - Хоть и утомили
меня дорожки дальние, но с отдыхом, видно, придется повременить. Молодца
догнать надобно. А Прошку и князя потом достану - никуда не денутся".
Тут он в погоню пустился. Ногами что ходулями шаги отмеряет, голову впе-
ред наклонил, словно пес по следу идет.
К вечеру до хутора добрался. Решил на всякий случай к хозяйке загля-
нуть, о молодце расспросить. А хозяйка тут как тут.
- Заходи, - говорит, - мил человек, гостем будешь. Вот накормлю тебя
да напою, да на ночь пристрою.
- Есть да спать мне некогда, - отвечает гость, - а вот попить бы не
помешало.
Обрадовалась хозяйка, тут же в погреб - кувшин с остатками хрюковки
достает.
Колдун чарку налил, хотел было выпить, да, видно, недоброе почуял.
Поставил чарку на стол, на хозяйку глядит пристально, с сомнением, так
глазами ее и буравит. А она ему улыбается, смотрит до того приветливо,
до того ласково, так добром вся и светится. Тут колдун невольно взор по-
тупил, вздохнул, взгрустнул - на хозяйку глядючи, матушку свою вспомнил.
Вот поднял чарку, только пригубил, а оторваться уже не смог - больно
вкусна была хрюковка, больно душиста. Выпил все, что в кувшине осталось,
захмелел да на пол и рухнул, здоровенным секачом тотчас оборотился.
А старуха давай его будить да в хлев загонять.
- Ишь, - говорит, - боров-то вымахал. В избе, безобразник, разлегся.
Ну-ка в хлев убирайся да пошевеливайся - там твое место!
Кабан все похрюкивает, повизгивает, а вставать не хочет. Хозяйка да-
вай кочергой его охаживать, наконец-то разбудила, а он только глазенки
свинячьи на нее таращит, никак понять не может, что же это с ним случи-
лось, отчего и почему он на полу оказался. А тут как раз солнышко за го-
ризонт закатилось, стемнело, и в один миг хозяюшка облик волчий приняла,
зубы скалит, рычит, колдуна клыками хватает. Но с вепрем шутки плохи!
Как увидел он вместо старушки хищную зверюгу, как зубы ее на себе ощу-
тил, так тут же и протрезвел, вскочил, стал ее по избе гонять. Из дома
во двор выгнал, настиг, клыками под брюхо поддел да так располосовал,
что она тут же на месте и издохла. Разделался с волчицей и снова в путь,
вслед за молодцем, новую расправу учинить замышляет.
А Саверий из лесов да болот выбрался, по тракту идет. Уже недолго ша-
гать осталось; вот и маковки церквей из-за холмов показались, вот и те-
рема видны. Все бы хорошо, а на сердце тревога. "Както, - размышляет мо-
лодец, - князь меня встретит? Нешто не простит?"
Идет в раздумье, да вдруг старичка какого-то увидел. Старичок се-
денький, сгорбленный, у дороги на камушке сидит, да одет-то странно... в
одно исподнее. Подошел Саверий поближе, пригляделся и глазам своим не
поверил - это, оказывается, сам князь! Сидит себе, пригорюнился. Ну и
ну! Вот так встреча!
- Князюшка, Господь с тобой, ты ли это? Как же это тебя угораздило?
Где стража, где слуги твои? Нешто опять басурманы нагрянули да всех пе-
ребили? Вот беда-то!
Тут князь на егеря своего взглянул и со слезой в голосе отвечает:
- Кабы басурманы, и то бы ничего, а то ведь хуже...
- Хуже? - удивляется молодец.
- Куда хуже! Прошка, собачий сын, меня обманул!
- Обманул? Так на то он и лиходей, князюшка.
- То-то и оно!!! Посулил мне, видишь ли, все сорок сундуков из лесу
доставить. "Дозволь, - говорит, - по рынку, по торговым рядам пройтись,
а я, мол, нужным людям знать дам, чтобы сокровища в условленное место
принесли".
- А кабы сбежал Прошка?
- Да как ему сбежать-то, Саверий? Я по рынку возле каждого лотка сог-
лядатаев понаставил да велел Прошку к здоровенному охраннику цепью при-
ковать. Но вот провели его, в острог вернули, а он, супостат окаянный, и
говорит: "Дело сделано, князюшка. Два денька потерпи, а на третий сунду-
ки в условленном месте будут, возле старого дуба, что на горке среди бу-
реломов высится". Но и это не все! Он, злыдень, поучать меня принялся.
"В сундуках-то, - говорит, - богатства неимоверные.
Коли люди богатства эти узреют, то разум потеряют, убивать друг друга
начнут да все порастащат. А потому надо, мол, сундуки вначале в казну
