какивала да за луки, беглеца подстрелить норовит, а он все дальше и
дальше, все выше и выше в небо уходит, а вскоре и вовсе из вида скрылся.
Дело сделано; колдунья светильничек погасила, пот со лба утерла да
полезла на полати отдохнуть, а Таисия спрашивает:
- Как же теперь Саверий мой? Так и будет в гусином облике жить? Но
душа-то в нем человеческая. Нельзя ли ему вновь человеческий облик при-
нять?
- Вот чего не знаю, того не знаю, - отвечает старуха. - Слава Богу,
что от погибели уберегли - этим и довольствуйся...
На том они и расстались. Старуха на полатях спит-почивает, Таисия до-
мой идет, слезами умывается, князь в посаде стражу свою распекает, всех
грозится в застенках сгноить, а Саверий тем временем... по небу летит.
Вот летит он себе над лугами, над лесами, но при этом никак понять не
может, уж не сон ли ему снится, уж не наваждение ли какое, уж не плох ли
он умом стал, коли птицей себя вообразил. Сколько ни размышлял, да так
ничего и не придумал, так и не понял, что же с ним такое приключилось. К
полудню притомился, решил передохнуть, водицы попить, благо внизу, среди
лесов, как раз речка промелькнула. Спустился он прямо на воду, искупал-
ся, поплавал в свое удовольствие, жажду утолил, а потом выбрался на ка-
мень, что поблизости от водопада словно островок возвышался.
Кругом прохлада, покой, лишь волна на солнышке искрится, о камень
плещет - рай, да и только. Стоит себе Саверий, отдыхает, благодатью реч-
ной наслаждается, да вдруг слышит какие-то странные звуки, что со сторо-
ны водопада доносятся. Не поймет, то ли плачет кто, то ли стонет, то ли
причитает.
Подплыл он тихонечко к водопаду, сквозь падающий поток пещеру разгля-
дел, а в ней водяного, хозяина этой самой речушки. Водяной Саверия уви-
дел, головой этак горестно покачал и говорит:
- Вот уж беда так беда - доченька моя пропала. Пошла утречком по дну
речному погулять, так и не вернулась. И рыбы ее ищут, и раки, и улитки,
а все напрасно - нигде нет.
- А не могла ли она на берег выйти? - спрашивает Саверий. - Вот я
сейчас вдоль реки пролечу - глядишь, дитя и найдется.
- Да нет, - отвечает водяной, - не трудись понапрасну. Отродясь она
на берег не выходила, все в реченьке гуляла. Да и что ей на суше делать?
Промолчал Саверий, спорить не стал, но от замысла своего не отказал-
ся. Взмахнул крыльями, поднялся в воздух, над водой летит, по сторонам
посматривает. Час с лишним над берегами кружил, и не зря - приметил, что
в деревеньке, примостившейся у поворота реки, вокруг одной избы народ
собрался, так и облепил ее со всех сторон, так и норовит через окна вов-
нутрь заглянуть. "Нешто свадьба? - размышляет Саверий. - Да не время
сейчас свадьбы играть - сенокос в разгаре, хлеба не поспели". Решил он
разузнать в чем дело, прямо на крышу дома сел, к людским разговорам при-
слушался.
Оказалось, что доченька водяного утром в рыбацкие сети попала, что
сейчас она в избе, с крестьянскими детьми в куколки играет, вместе с ни-
ми пообедала и уходить не собирается. Тут Саверий голос с крыши подал,
людей вразумил, чтобы немедля дитя водяному вернули.
- Вы скажите ей, - говорит, - что батюшка горем убивается, нигде сыс-
кать ее не может. Нешто можно так отца родного огорчать?
Подивились селяне на говорящего гуся да слова его доченьке водяного
передали. Она же, узнав о беспокойстве родителя, с людьми попрощалась, к
реке поспешила. Проводили ее всем народом, да гостинцев ей надарили, да
куколку ей вручили, да просили батюшке поклон передать и извинения, ес-
ли, мол, что не так. Вот вошла она в реку по пояс, людям ручонкой пома-
хала, сказала, что в гости еще наведается, да в волнах и скрылась.
Народ у реки постоял да и по домам пошел, доченька к водяному по дну
реки идет, поторапливается, а Саверий следом плывет, до самого водопада
ее провожает.
То-то обрадовался родитель возвращению дитяти своей! Так и обнимает
ее, так и ласкает, целует да по головке гладит. Саверия хвалит, всем
речным обитателям в пример ставит, а потом говорит:
- Вот уж и не знаю, гусь ты мой разлюбезный, чем за доброту твою отп-
латить. Скажи, нет ли у тебя нужды какой, не гложет ли тебя хворь, на-
важдение или иная напасть? Говори, а уж я-то для тебя все, что в моей
власти, сделаю.
- Спасибо, - отвечает Саверий, - да только я и сам не пойму, что со
мной. Вот ты гусем меня назвал, а ведь на самом деле я не гусь, а чело-
век...
- Вот тебе на! - удивился водяной. - Как же это сталось, что ты обли-
ка человеческого лишился? За какие такие грехи?
Саверию отвечать нечего, а водяной посмотрел на него, поразмыслил о
чем-то и говорит:
- Ну что же, добром за добро... Есть у меня водица, да не простая:
она и хворь исцелит, и наваждение колдовское отведет, и сил прибавит, и
старца омолодит.
Тут он отодвинул камень, что лежал в самом центре пещеры, а под кам-
нем родничок бьет, хрустальные капельки в стороны разбрасывает. Вода
чистая, вкусная, холодная, аж зубы ломит. Испил Саверий один глоток, ис-
пил другой, третий, и - надо же! - прежний облик к нему вернулся. То-то
водяной и его доченька обрадовались, а Саверий - само собой, что родился
заново!
- Вот так-то лучше, - говорит водяной. - Нельзя человеку в чужом об-
личье жить, нечистой силе уподобляться. Куда же ты теперь, добрый моло-
дец? Далеко ли до дома тебе?
- Да в том-то и беда, - отвечает Саверий, - что вроде бы и дом есть,
и путь недалек, а вернуться нельзя - гнев княжеский не позволяет.
Тут он рассказал о пропавшем обозе, о хуторе на болоте, о старуш-
ке-хозяюшке, о волчице, а водяной выслушал его и говорит:
- Плохи твои дела, но бывает и хуже. Видно, придется тебе снова на
хутор наведаться, что и как разузнать - не могли живые люди в одночасье
безо всяких следов сгинуть. Но только одно учти: сказывали мне, будто бы
старуха на хуторе не простая, нечистая, будто бы зельем каким-то пробав-
ляется. А потому, мил человек, как на хутор придешь, в питье привередни-
чай.
Поблагодарил добрый молодец хозяина речушки за доброе слово, за води-
цу, откланялся да в путьдорогу, пропавших людей разыскивать.
Три недели лесами да болотами шел, до хутора добрался. На хуторе хо-
зяйка кашу в ведрах таскает, свиней кормит да приговаривает: "Кушайте,
славненькие мои. К осени жирку нагуляете, в самый раз будете". Саверия
приметила, да егеря в нем то ли не признала, то ли вида не подала, но
сразу в избу пригласила, да за стол, за еду, за питье. Всякой снедью его
потчует, чарочку подносит.
- Выпей, - говорит, - на здоровьице, закусывай да отдохнуть уклады-
вайся.
- Спасибо, добрая хозяйка, - отвечает молодец, - но я хмельного не
пью.
- Как не пьешь? Мужик а не пьешь? Не бывает такого! Ты только попро-
буй мою наливочку, только пригуби - оторваться не сможешь.
- Не пью, - упорствует Саверий.
- Вот заладил, - обижается старушка. - Моя наливочка особенная, хрю-
ковкой называется. И сладенькая, и душистая - одно удовольствие!
Как ни уговаривала гостя, как ни упрашивала - все напрасно.
- Ну ладно, - говорит, - вот кувшин на столе, вот и чарочка. Как на-
думаешь, так сам и выпьешь.
А дело к вечеру шло. Хозяйка на подворье умаялась, притомилась, в
свою комнату почивать ушла. Саверий ей доброго сна пожелал, а она его
только об одном попросила:
- Сделай милость, молодец, отвадь лешаков от хутора. А то ведь воруют
по ночам: то курицу, то гуся утащат. Мне-то с ними не управиться, а ты
человек крепкий, статный, вот огреешь одногодругого дубиной или рогати-
ной - глядишь, поумнеют.
На том и порешили. Взял Саверий рогатину, что в сенях стояла, вышел
из дома, затаился возле сеновала. Стемнело, час-другой проходит, кругом
тишина, только лягушки на болотах квакают. Вдруг неподалеку валежник ти-
хонечко хрустнул, потом еще раз. Глядь - лешак к курятнику подбирается.
Тут Саверий его подкараулил да как хватит рогатиной! С ног сбил, к земле
прижал, да так, что у того дыхание сперло, а сам его поучает:
- Не годится чужое добро без спроса брать, человека воровством разо-
рять. Вот отведу тебя к хозяйке, будешь у нее прощения просить.
- Ой, только не это! - взмолился леший. - Лучше на месте убей, только
к старухе не веди...
Удивился добрый молодец. Невдомек ему, отчего леший так хозяйки хуто-
ра боится, а тот со страху аж мелкой дрожью трясется да все приговарива-
ет:
- Только не к старухе! Только не к старухе...
Вдруг слышится Саверию, будто бы неподалеку в бурьянах кто-то плачет.
Присмотрелся, в темноте лешаиху разглядел. Вот уж страшна-то, слов не
подобрать, а плачет... до того жалобно.
- Отпусти муженька моего, - просит. - Лешаенок дома дожидается. Сов-
сем разболелся сыночек наш, ему бы супчика куриного. Для поправления
здоровья.
- А где же дом ваш?
- Да вон за осинами пень в землю врос, под ним и живем, - отвечает
лешаиха и опять в слезы.
- Жалко мне лешаенка вашего, - говорит Саверий, - да только воро-
вать-то не годится. Вы у хозяйки добром попросите. Нешто для больной ди-
тяти курицу не даст?
Тут он сжалился, лешего отпустил, а тот спрашивает:
- Ты, добрый человек, хрюковку на хуторе не пил?
- Не пил, - отвечает молодец. - А зачем тебе это знать надобно?
- Да мне-то незачем, - отвечает леший. - А вот тебе надо бы этой са-
мой хрюковки остерегаться. Старуха-то, поди, наливочку попить уговарива-
ла?
- И впрямь уговаривала. А откуда ведомо тебе, что уговаривала?
- А оттуда, что она всех уговаривает. Как ты думаешь, откуда на хуто-
ре столько свиней? Не догадываешься? Так знай же, что каждый, кто хрю-
ковку пригубит, уже оторваться от нее не может, пока допьяна не напьет-
ся. А как напьется, свалится, заснет, так в самую настоящую свинью прев-
ращается! Вот недавно обоз из города приезжал, а теперь все в хлеву.
Так-то!
Тут Саверия как громом поразило, стоит словно вкопанный, призадумал-
ся, а леший, недолго думая, курицу из сарая вытащил и бьл таков.
Ну и ну! Вот незадача! Как быть? Вернулся молодец в избу, хрюковку из
кувшина в окно вылил, а вместо нее ягодный взвар налил.
Но вот утро наступило. Хозяйка опять гостя потчует, наливочку предла-
гает, а он и говорит:
- И впрямь, надо бы хрюковки отведать. Только я к спиртному непривыч-
ный, а потому ты, хозяюшка, наливочку в погребе остуди - иначе не выпью.
То-то радость старухе! Тут же люк в погреб открыла, лесенку туда
спустила, кувшин в холодок, в самый уголок примостила. А к обеду из пог-
реба его достала, на стол поставила.
Саверий взвар в чарку налил, выпил, для вида поморщился, еще налива-
ет. А хозяйка глаз с него не сводит, не нарадуется.
- Пей, милый, - приговаривает, а сама его по спине поглаживает, по
бокам похлопывает. - Теперь не остановишься. Тебе у меня сытно будет. И
каши, и картошки, и моркови - всего вдосталь. К осени хорош будешь...
А молодец смекает: "Видать, не обманул меня леший. Старуха, поди, уже
за борова меня посчитала".
Но вот кувшин иссяк, а гость трезв как стеклышко, просит еще наливоч-
ки охладить.
- Ну и крепок же ты, мил человек, - удивляется хозяйка. - Этак хрю-
ковки не напасешься.
Но делать нечего, нацедила в кувшин все остатки из бочки да опять под
пол полезла, чтобы в холодок-то его поставить. Только вниз спустилась, а
гость тут как тут, лесенку из погреба вытащил, люк захлопнул.
- Посиди, - говорит, - в холодке, хозяюшка, сама хрюковки попей, а с
меня хватит.
- Как так "хватит"? - удивляется старуха. - Быть того не может! Вот
как напьешься, с ног свалишься, тогда и хватит.
Он молчит-помалкивает, ни слова в ответ, а она его все одуматься уго-
варивает. Вначале уговаривала, потом грозиться, стращать стала, ну а под
вечер взмолилась, чтобы простил он ее, из-под пола выпустил.
- Выпущу, - отвечает молодец, - коли расскажешь, откуда наливочку бе-
