идет он по болоту, с кочки на кочку переступает, через гнезда змеиные
перешагивает. Вдруг почудился ему знакомый голос, голос егермейстера по-
губленного.
- Наконец-то ты пришел, - стонет егермейстер, - наконец-то из трясины
меня вызволишь...
Заколыхалось болото, и высунулась из него рука, черной тиной облеп-
ленная. Испугался царь, прочь попятился, хотел было сбежать, да не тутто
было! Утопленник его за ногу хвать да к себе, в самую трясину тянет.
Пробудился государь, в холодном поту с постели вскочил, на колени пе-
ред иконами пал. Помолился, с именем божьим в устах снова было прилег, а
заснуть-то не может. Все мертвый егермейстер ему мерещится, все насмешки
Боровика чудятся.
- Ну Боровик! - сердится царь. - И во сне мне покоя не даешь!
Тут он встал и немедля, среди ночи витязя своего лучшего позвал. Ве-
лел ему в лес пойти, чтобы вредного старикашку изловить да в тюремный
подвал упрятать.
Облачился витязь в латы железные, сел на коня и тотчас в путь. Но
только вот что интересно: когда выезжал он из крепости, вдруг почудилось
ему, будто бы голоски какие-то тоненькие раздались.
Удивился он, прислушался. "Нет, - думает, - не иначе как померещи-
лось. Не иначе как вьюнок у стены крепостной листочками шелестит". Не
знал воин, что вьюнок от беды уберечь его хотел. "Не езжай в лес, - го-
ворил вьюнок, - Боровика не ищи, все одно не поймаешь". Да жаль, не
расслышал витязь этих слов.
И поехал он в места далекие, в леса нетронутые, и старика Боровика
выследил, на поляне его приметил, когда тот спелыми орехами белок кор-
мил. Выследил, да только вот изловить-то так и не сумел. Увлекся витязь
погоней, целый день вслед за ним по глухоманям дремучим, по чащобам да
буреломам плутал, а под вечер сам в ловушку, в глубокую волчью яму уго-
дил. Свалился на дно ямы, ударился крепко, бока-то наломал. Сколько раз
ни пытался из ямы выбраться, а все напрасно - только синяков да шишек
еще больше набил. А старик тут как тут, наверху, по краю ямы прохажива-
ется да все пальчиком воину грозит, все погубить его обещается.
Тут еще напасть: откуда ни возьмись змеи огромные приползли, вокруг
ямы так и кишат, шипят, зубы свои ядовитые скалят.
Пригорюнился молодец, сидит, смерти дожидается. Благо старик его ни с
того ни с сего пожалел, змей отогнал, потом веревку крепкую в яму спус-
тил, а сам неведомо куда сгинул.
Выбрался воин из ловушки, с пустыми руками обратно в крепость пошел.
Воротился к царю, все как есть доложил, повинился в том, что приказ не
выполнил. А тот его выслушал да тут же прочь и выгнал. Да с досады кула-
ком по столу хрястнул.
Сидит государь сам не свой, никак успокоиться не может, все обидой
своей мучается, все об одном и том же думает, как бы старцу отомстить. И
вдруг вспомнилось ему то, о чем не раз жители дальних деревень сказыва-
ли. А сказывали они, будто бы в дремучем лесу, неподалеку от заброшенно-
го кладбища, колдун объявился, да к тому же с двумя взрослыми сыновьями,
и что этот самый колдун для силы нечистой людей будто бы похищает.
"Вот кто Боровика погубить сумеет", - смекнул царь и тут же снова ви-
тязя позвал. Воротился витязь к повелителю своему, а тот и говорит:
- Хоть и виноват ты передо мной, Боровика изловить не сумел, но вину
свою искупишь, коли в далеких лесах колдуна да обоих его сыновей оты-
щешь, коли всех троих сюда, в крепость, в железах приведешь.
Воин тотчас на коня, к кладбищу заброшенному поспешил. Пять дней и
ночей без отдыха скакал, до далеких деревенек добрался, народец местный
расспросил и узнал, что начали люди здесь пропадать с той поры, как поя-
вился в окрестных лесах хромоногий колдун. Как-то раз видели его с двумя
сыновьями в еловом бору, недалеко от холма, на вершине которого и было
старое кладбище.
Дождался витязь ночи, коня в деревне оставил, сам в лес направился.
Не спешит, через буреломы да завалы осторожно, бесшумно пробирается. Вы-
шел к ручью, что между камней у опушки векового бора поблескивает, и
вдруг послышались ему возгласы веселые, смех молодецкий да звон мечей.
Замер воин, дыхание затаил, прислушался. Нет, все спокойно вокруг:
молчит залитая лунным светом опушка, бесшумно вьет свои струи ручей, и
лишь трава нет-нет да мягким шелестом нарушит ночную тишину, лишь комар
над ухом прозвенит.
Но вот опять откуда-то издалека голоса донеслись, и снова булат заз-
вучал. Выждал воин немного, огляделся вокруг да прямо на звуки и пошел.
Крадется, каждый шаг вымеряет.
И вот подобрался он к оврагу, со всех сторон ельником заросшему. Воз-
ле оврага большой шалаш, у шалаша костер тлеет, а возле костра два моло-
дых мужика с мечами забавляются. Оба высокие, статные, с криками веселы-
ми, с прибаутками друг на друга что петухи наскакивают, бой потешный
устроили. Вдруг один из них меч в землю вонзил и говорит:
- Что-то задержался отец у хозяина. Может, сходим на кладбище?
- Идти-то недалеко, - отвечает другой, - всего-то на холм подняться.
Да только надо ли хозяина попусту тревожить?
Тут они опять за мечи взялись, забаву свою с новой силой продолжили,
а витязь оглядел холм, что рядок с оврагом возвышался, да, не мешкая, на
вершину его поспешил.
Вот и кладбище. Всюду среди деревьев кресты покосившиеся да камни
надгробные, мхами, лишайниками поросшие. Сквозь кроны деревьев тусклый
лунный свет пробивается, и во всем этом кладбищенском полумраке такая
тишина стоит, что волей-неволей холодок по спине пробирает - вот уж,
действительно, мертвая тишина...
Вдруг из-за зарослей крапивы хруст какой-то раздался. Прокрался воин
через крапиву - глядь, а возле старой могильной ограды гадкое, мохнатое
чудище сидит. Рядом невысокий старец седовласый стоит - не иначе как
колдун.
Тут чудище откуда-то из-под земли не то ларчик, не то сундучок изв-
лекло и старцу говорит:
- Отправляйся за добычей, Агап, да поторапливайся. Вот тебе и задаток
за труды: перстень с яхонтом да сережка золотая.
Старец, которого чудище Агапом назвало, награду смиренно принял,
перстень при лунном свете разглядел, за пазуху его засунул, глаза-то
поднял да витязя в крапиве ненароком приметил. Тот-то испугался, прочь
попятился. А чудище, воина увидев, тотчас с земли вскочило, с ревом зве-
риным на него прыгнуло. Но боец-удалец не промах, меч из ножен выхватил
да лапищу когтистую ему отсек, с ног сбил, а сам за стариком Агапом в
погоню.
Недолго гнался, колдуна настиг, рот ему рукавицей заткнул, связал
крепко да обратно поволок. Притащил на то самое место, где впервые его
увидал, на землю бросил, стал чудище мохнатое разыскивать. Вот и ограда
проржавевшая, вот и кости обглоданные, вот и лапища когтистая отрублен-
ная, а чудища-то... нет, и ларчик неведомо куда пропал, как сквозь землю
провалился. Облазил воин все кладбище, все вокруг обшарил, да так ничего
и не нашел.
Вернулся он во дворец, все как есть царю доложил, колдуна Агапа в
острог сдал да снова в путь, теперь уже за сыновьями его. Скачет себе
дорожкой извилистой меж сопок и горок, меж лугов и лесов. Вот уже и до
оврага недалеко, всегото версту-другую ехать осталось, и свернул молодец
в заросли орешника, чтобы к жилью колдовскому незаметно подобраться.
Вдруг откуда-то издалека перезвон непонятный донесся, позвякивание
какое-то странное. То ли колокольчики звенят-заливаются, то ли сбруя се-
ребряная побренькивает, то ли еще что - толком не разберешь. А звон-то
все громче и громче, все ближе и ближе, и вот вылетел из-за деревьев ме-
шок здоровенный, да мешок-то невиданный, из блестящих, тоненьких колечек
железных сплетенный.
Кружит мешок над орешником, словно хищная птица добычу высматривает,
и вдруг зев свой страшный разинул, камнем к земле устремился, на витязя
с высоты обрушился. Тот было за меч, да попусту - и сообразить толком не
успел, как уже в плену оказался.
Лежит он, железом опутанный, чуть не до смерти задушенный, стиснутый
так, что ни шевельнуться, ни вздохнуть, ни слова сказать. Тут изза де-
ревьев сыновья колдуна вышли, воина полуживого из мешка вытащили да ве-
ревками скрутили. Мешок в ларчик медный упрятали, ларчик чудовищу на
кладбище отнесли, а молодца к шалашу своему отволокли да к столба крепко
на крепко привязали.
- Попался, - говорят, - удалец! Не напрасно мы тебя дожидались, зна-
ли, что вернешься.
Молчит воин, ни слова в ответ, а сыновья Агаповы опять за свое.
- Хоть и отважен ты, - говорят, - и смерть в глаза не раз повидал, а
жить-то все одно хочется! Вот коли придумаешь, как родителя нашего из
острога вызволить, тогда пощадим тебя, так уж и быть. На раздумье тебе -
день и ночь, а коли путного ничего не скажешь, то на кладбище тебя отне-
сем, хозяину отдадим - уж он-то тебя помучает...
Но вот день прошел, ночь наступила. Сыновья колдуна возле костра при-
корнули, а витязь по-прежнему к столбу привязанный стоит. И грустно, и
жутко ему утра дожидаться - от одной мысли, что чудищу гадкому на рас-
терзание отдадут, не по себе делается.
Стоит он, горемыка, мыслями тяжкими себя изводит, но вдруг видит, как
из ельника змея выползает, да змея-то длины неимоверной, сажени две, ес-
ли не три будет. Вся белого цвета, только вдоль хребта зеленая линия ло-
маная. Подползла она к молодцу, ноги его обвила, все выше, к самому лицу
подбирается. Вот и глазищи свои страшные в очи ему уставила, языком
раздвоенным в голову, в шею, в грудь ему тычет, а потом... вдруг в ве-
ревки вцепилась, стала их рвать-терзать, пока не перегрызла. Освободила
воина и тут же прочь уползла.
Удивился он, никак в толк взять не может, что же это за змея такая,
откуда взялась она и с какой такой стати среди ночи сюда наведалась. "Ну
да ладно, - думает, - змея змеей, а приказ-то царский я пока не выпол-
нил". Тут он к сыновьям колдуна подкрался, за чубы их ухватил, головами
друг о друга стукнул, связал обоих да из леса поволок.
По пути Боровика повстречал. Стоит Боровик на опушке леса, а возле
ног его белая змея вьется, та самая, что ночью к жилью колдовскому при-
ползала. Змея к старику словно кошка ластится, а он улыбается, по голове
ее поглаживает да все похваливает. И догадался витязь, что неспроста она
его выручила, что старик Боровик ее прислал. Тут он к Боровику подошел,
земной поклон ему отвесил, за дело доброе поблагодарил. А тот лишь пос-
меялся да на прощание одно сказал:
- Добро помни и добром на него отвечай.
На том они и расстались.
Но вот вернулся воин к царю, честь честью обо всем доложил, в том
числе и о ларце медном, и о мешке колдовском, что у чудища мохнатого на
кладбище спрятаны.
- Я, - говорит, - нынче денек отдохну, а завтра поутру снова в путь,
теперь уже за чудищем.
Выслушал государь молодца, похвалил, щедро деньгами одарил, но потом
призадумался, за плечо его обнял и так рассудил:
- Оно, конечно, и верно. Надо бы зверя того кровожадного извести, да-
бы не поганил землю нашу святую. Но боюсь я за тебя - сердце так и ноет,
беду чует. К тому же на границах нынче неспокойно, басурман того и гляди
с набегом нагрянет, а ты, лучший витязь мой, то за колдуном, то за
детьми его который день разъезжаешь. Теперь вот за чудищем каким-то на-
вострился - негоже так!
Умолк царь, витязя по плечу похлопал, велел ему отдыхать, всемерно
силы копить, к подвигам грядущим готовиться - с этим и выпроводил. А
сам, недолго думая, в острог к колдуну направился.
Вот и подвал, вот и камеры тюремные, вот и злодей-чернокнижник в кан-
далах на коленях стоит, старый, неумытый, тощий - ну сущий скелет! - к
тому же калека хромой. Глаза свои в пол уставил, лишь изредка голову по-
дымает, словно волк исподлобья зыркает.
Оглядел его государь, посохом пнул да с укоризной спрашивает:
- Так и будешь молчать, злыдень? Так и не сознаешься, что людей для
