мне в степи хоть одно дерево - и я повешу тебя!
Это было сказано страстным языком пылкой Италии; степные ветры разме-
тывали жалкую золу угасающих костров...
9. ХАЛАТНАЯ ВОЙНА
Война есть война - отдай ей все и не скупись! Россия спешно снимала
кордоны с рубежей, сокращала гарнизоны во внутренних провинциях, отчего
сразу оживились разбои на дорогах. Прошла срочная мобилизация: с 300
парней брали сначала одного, потом взяли и по второму. Войска стягива-
лись к югу. Ужасающей нехватки денег в прошлой войне с Пруссией прави-
тельство рассчитывало избежать обильным тиражированием ассигнаций...
Григорий Александрович Потемкин, прибыв в армию, мало что понимал.
Прежде всего, не понимал своего положения. Кто он? Камергер двора, но в
чине поручика. Зато придворное звание камергера (по "Табели о рангах")
приравнивало его к чину генерал-майора. Однако генералом он и сам себя
не считал. Приходилось мириться со скромной ролью волонтера при ставке
князя Александра Михайловича Голицына, который и отдал ему первое распо-
ряжение:
- На время похода освобождаю чинов нижних от пудрения голов и больших
кос, с тем чтобы букли в бумажки обертывали, а у кого на башке волос ма-
ло, пусть бу кальки из пакли себе подклеют...
Потемкин осмотрел голову первого попавшегося солдата. Пудры-то ему,
бедному, взять негде, так он мукою посыпался. А мука от дождя раскисла,
как тесто. Пробовал камергер букли солдатские в бумажки завернуть, слов-
но конфетки, но успеха в том не имел, и стало ему вдруг скучно от чужой
и неумелой затеи:
- Ступай, братец! Ежели тебя клеем мазать да мукой сверху осыпать,
так не только вши - и мышата в башке разведутся.
С этим и вступил в войну. Всегда небрежно одетый, он и сейчас выгля-
дел неряшливым. Батистовый платок, закрученный в узел на затылке, маски-
руя уродство глаза, делал Потемкина смешным, но к шуткам за спиною он
давно привык, одинаково равнодушный к обильному злоречию и к очень ред-
ким похвалам...
Ему стало значительно легче, когда он заметил, что и многие другие
вокруг него тоже мало что понимают в войне!
С первого дня войны турки имели готовый плацдарм, а Россия должна бы-
ла создавать его в ходе боевых действий. Турецкие владения начинались за
польской Подолией: сразу за Днестром - Буковина и Молдавия с Яссами, за
Молдавией - Валахия с Бухарестом, за валашскими землями - Болгария, за
нею - Фракия, а за Фракией уже и Константинополь...
Грязь на дорогах, непролазная грязища! Русская армия раскинулась ла-
герем в пяти верстах от Хотина. Голицын собрал офицерский совет: что де-
лать?
- Хотин брать, - решили единогласно...
Фанатик пушечной пальбы, генерал Петр Мелиссино столь усердно любил
свое дело, что даже перед обедом стрелял из мортир - для развития аппе-
тита. Сейчас он обрушил огонь на форштадты крепости; издали было видно,
как возносит вырванные из земли деревья хотинских садов, в красных обла-
ках дыма летят с лафетов турецкие пушки. В редких паузах между залпами
Потемкин с удовольствием представился Мелиссино:
- Имел честь быть студентом, когда ректорствовал брат ваш, Иван Ива-
нович, который и изгнал меня из университета за леность и тупоумие с
публикацией о том в "Ведомостях" московских.
- Мой брат, - ответил генерал, - золотой медалью наградил вашу ми-
лость. Но вы же сами не пожелали вникать в науки. Здесь, на войне, меда-
лей не будет - лучше ордена добывайте, сударь!
Растворив ворота цитадели, турки выгнали толпу обнаженных людей: это
были христиане, греки, армяне, обобранные дочиста. Их сразу отослали в
обоз, куда сбегались и перепуганные молдаване, спасаясь от резни под за-
щитою русских знамен. Мелиссино ловко забрасывал ядрами крыши Хотина, но
превосходная работа артиллерии была прервана повелением Голицына:
- Диверсия наша к Хотину сильно бусурман испужала, а теперь отступим
за Днестр, тамо и выждем подхода армии визиря...
Молдавия оставалась в слезах! Жители обнимали ноги уходивших солдат
России, молили не покидать их на растерзание туркам. Потемкин, как и все
офицеры, отсылал молдаван в обоз:
- Там вода, там телеги, там аптеки... уйдете с нами!
В этом же обозе его застала ночь.
Какой-то старый солдат, подойдя, окликнул его:
- Эй, парень, ты кто таков?
- Камергер... камергер ея величества.
- Не дури! Я тебя дело спрашиваю: какого полка?
- Да никакого. Я сам по себе.
- Ну, пошел вон... шатаются тут всякие...
Отведя армию обратно за Днестр, князь Голицын задержал ее у местечка
Меджибожа, возле воинских магазинов. На очередном военном совете, пону-
рясь, он зачитал письмо Екатерины: разумнее магазины придвигать к армии,
писала она, но нельзя армию передвигать к магазинам, снятие осады с Хо-
тина позорно для воинства российского, надобно вернуться назад - и Хотин
брать!
Голицын сказал:
- Во мнении своем матушке-государыне не уступлю. Я лучше ее знаю, что
делать. Вот пусть великий визирь Эмин-паша перейдет с армией на нашу
сторону Днестра, тогда... тогда и решим.
Два месяца пребывали в унизительном бездействии, а вдали от них Вто-
рая армия Румянцева оберегала страну от нападения кочевников. В это вре-
мя Эмин-паша медленно перемещал свою армаду ближе к фронту и наконец
разбил свои великолепные шатры на подходах к Яссам. Голицын поспешил
созвать совещание.
- Визирь рядом, - сказал он. - Всей нашей армии полагаю отойти к Ка-
менцу-Подольскому ради удержания турецкой орды на переправах. Время не
терпит - говорите экстрактно.
В числе прочих высказался и Потемкин, процитировав слова Фридриха II
к своим генералам: "Если хотите погубить кампанию от самого начала, по-
чаще созывайте всякие собрания, чем больше вы наболтаете, тем скорее все
шансы на успех перейдут к противнику". Голицын встал и кулаком по раз-
вернутым картам ударил:
- Вы, сударь волонтирствующий, еще в лакомстве юность свою провожда-
ли, когда я этого хваленого Фридриха бивал... А мнение камергеров в про-
токолы штабов моих не укладывается!
Пришлось встать и уйти. Потемкин вернулся к себе в мазанку, где квар-
тировал по соседству с теленком и поросятами. С гневом он настрочил Ека-
терине, чтобы из камергеров его выключили, а взамен дали чин соот-
ветственный. После чего пристал к буйной кавалерии князя Прозоровского,
с нею проделал два партизанских рейда по тылам турецким, в схватках неж-
данных убедясь, что и с одним глазом воевать можно.
Тем временем Голицын через лазутчиков известился, что гарнизон Хотина
изнурен долгим сидением, в духоте цитадели уже гадостно зашевелилась
чумная язва и, если бы не настырность графа Мариана Потоцкого, засевшего
в Хотинс вместе с турками, то комендант согласился бы сдать крепость.
Лазутчик сказал, что хотинский паша и возьмет за сдачу недорого: "Все-
го-то двести кисетов с акчэ..." Голицын, приободрясь, снова двинул армию
под стены Хотина, а на рассвете напоролся на ставку великого визиря. В
глазах русских пестрело от блеска панцирей и красочности одежд; вдали
сверкали сабли и колчаны, убранные жемчугом и рубинами; парусами разду-
вались алые бурнусы египетских мамелюков, деловито и скромно серела ев-
ропейская амуниция спагов. Турки мгновенно смяли русскую кавалерию,
расстроив левые фланги Голицына. Янычары, насосавшись перед атакой гаши-
ша, уже рубили саблями рогатки, окружавшие русский лагерь. Со времен Ми-
ниха хранился завет: "Против мусульман - каре!" И сейчас, сплотившись в
каре, русская армия, ощетинясь штыками и рогатками, будто гигантский еж,
медленно сползала к Хотину...
Румянцев издалека почуял нелады с Первой армией. Резким зигзагом он
прочеркнул степи и вышел к Очакову, отчего Эминпаша, решив, что Румянцев
сейчас навалится на Бсндсры, распылил генеральские силы, вызвав на под-
могу татар. Но летучий корволант Прозоровского дежурил в кордоне, чтобы
не допустить подкреплений к Хотину.
Стояли жаркие, пахучие дни. Потемкин в чуму не верил, ел что придет-
ся, в покинутых турками хуторах рвал с деревьев нсдозрелые фрукты молда-
ванских садов.
Утром его растолкал Прозоровский:
- Гришка, дождались светлого часу! Глянь влево...
Вдоль горизонта нависала бурая туча пыли. Это шли татары. Прозоровс-
кий с бранью насыщал пистолеты пулями:
- Все-таки допек нас князь совещаниями! Теперь не знаешь, с какого
боку и отбиваться... Эй, драгунство, по коням!
Татарская лава, подобно реке, текла и текла, затопляя промежуток меж-
ду армией и корволантом Прозоровского, который она и отрезала от главных
сил армии. Потемкин не допил кувшин с молодым вином. Плетень за окном
стал часто вздрагивать - в нем застревали татарские стрелы. Мелиссино
ударил звончатою картечью. Прозоровский с Потемкиным вскочили на коней:
- Пошли и мы! Корволант, за нами... арш!
Кавалерия пошла на прорыв. Каруселью вихрились раскрытые в ужасе рты,
раскроенные палашами черепа, вонючие от пота овчинные курточки татар, -
визг, призывы, вопли, ржанье, треск. Потемкин выбрался из окружения, не
совсем-то веря, что уцелел, он, кажется, уже начинал понимать войну...
Голицын прислал ночью гонца с приказом, чтобы Прозоровский отвел кавале-
рию от крепости. Потемкин в седле и выспался.
Утром его с Прозоровским пригласил Голицын.
- Разумно ли наше отозвание от Хотина? - спросили они.
- Вполне! Имею сведения, что визирь шлет к Хотину орду Молдаванд-
жи-паши, а он разбил бы ваш корволант на подступах.
- Разбил бы - да, - согласился Потемкин, - но теперь подступы к Хоти-
ну открыты, и он соединится с татарами, а гарнизон Хотина воспрянет с
новыми силами. Так мы никогда не победим.
- Яйца курицу не учат, - отвечал Голицын. Он устроил совещание, дока-
зывая подчиненным, что следует снова убраться за Днестр. - А там приве-
дем себя в божеский порядок...
- Но так воевать нельзя, - горячились генералы.
- Воевать всяко можно, - доказывал Голицын. - Вспомянем войну былую:
сколько раз в дефензиве, сколько раз в офензнве бывали, а войну-то выиг-
рали с божьей помощью...
Сорвав армию с места, Голицын снова отвел ее к магазинам, вернув
войско на те позиции, с каких она вступила в войну. Газеты Европы зло-
радно глумились над русскими неудачами, а Версаль охотно повторял байку,
слетевшую с язвительных уст прусского короля: "Вот она, драка кривых со
слепыми!"
Но в котлах султанской армии уже было пусто, паши знай себе воровали
- кисет за кисетом, а каждый кисет (мешок) был величиной с хорошего по-
рося; сераскиры таскали за собой по фронту гаремы, усиленно пополняя их
за счет казенных денег. Началось дезертирство. Для ободрения армии
Эмин-паша вытащил из молдаванской церкви истлевшие хоругви, велел муллам
носить их по лагерю, выдавая христианские реликвии за взятые в бою русс-
кие знамена. Искусный кондитер думал, что Мустафа III ничего не узнает,
и, когда султан велел ему выехать в Андрианополь, визирь тронулся в путь
с гаремом. А там его ждал лелек, где палачи с удивительным проворством
лишили визиря головы. Гарем в панике разбежался по городу, а голова
Эмин-паши, положенная в шелковый мешок, прибыла в Сераль. Мустафа III
поднял тяжелые веки мертвеца и плюнул в каждый глаз.
- Обманщик и вор! - сказал он. - Я ведь дал тебе столько войска и де-
нег, что ты мог бы уже сидеть в московском Кремле...
Голову визиря приколотили над воротами Топ-Капу, и прохожие читали на
доске, что Эмин-паша украл 400 кисетов с золотом.
Но русским от этого легче никак не стало.
Петербург тоже отдал немалую дань совещаниям. Екатерина в Совете была
председателем, и она только руками разводила:
- Даже моего слабого женского ума хватит на то, чтобы понять: Голицын
воевать не умеет! Он обнадежил меня депешами о викториях, я, как послед-
няя деревенская дура, устроила пышный салют над Невою, поэты слагали в
