ногой, правую руку-с левой ногой, и в таком виде, залив свежие раны мас-
лом, отпускал искалеченных. С той-то самой поры девчата украинские меж
цветными лентами заплетали в косы и ленту черную. А самым ужасным прок-
лятием стали на Украине слова: "Нехай тебя черти свезут в эту Кодню!.."
Маршал коронный Браницкий обвинял кичливую шляхту:
- Вы сами во всем виноваты! Разорили народ до отчаяния, а чуть гайда-
маком запахнет, всякий спешит увезти что можно и бежать, остальные ж во-
руют на Украине и сами разбойничают...
Из Варшавы его поддержал король. "Довольно казней, - писал он Браниц-
кому. - Если вам угодно, лучше уж клеймите каждого десятого". Совет был
неосторожным: Стемпковский исполнил его буквально. Свирепые расправы в
Кодне стали известны запорожцам, они озлобились на Екатерину, которая
левобережных украинцев сослала в Сибирь, а правобережных отдала в руки
палачей шляхетских...
Сколько еще страданий предстояло пережить русским, украинцам и поля-
кам! А Иван Гонта долго будет смотреть с высоты, как движется под ним
толпа народная, как одни плюют в него, а другие благословляют! На голом
черепе сотника ветры раздували оселедец казачий, будто не умер он, а
по-прежнему мчался на лихом скакуне, и кожа на лице Гонты, задубленная
морозами и прожаренная солнцем, стала похожа на тот самый пергамент, на
котором писалась фальшивая "золотая грамота"...
Но ты, курьер с берегов Босфора, где же ты?!
Об этом курьере думал и Алексей Михайлович Обресков, в яме сидючи.
Всегда полнокровный, он стал опухать. Его тайно навестил бывший ре-
ис-эфенди, поведал о татарском набеге. Конечно, это лишь слабый укол в
подвздошину России - теперь следует ожидать мощного удара, и Крым-Гирей
уже поднимает орды свои.
- Не знаю, верить ли, но конфедераты барские утверждают, будто наш
султан предложил Марии-Терезии навечно отдать Австрии Сербию с Белгра-
дом, если она сейчас выставит против России корпус на Дунае, и цесарка
вроде бы согласилась...
- Старая, вредная тварь! Конец ее будет ужасен.
Они говорили по-немецки. Ахмет-эфенди спросил, чем он может облегчить
его положение в этой яме. Обресков расплакался:
- Не пожалей пиастров! Найми в кофейне лучшего певца, пусть в Бу-
юк-Дере споет под окнами моей жены. Она узнает, как я люблю ее, если ус-
лышит романс вашего бессмертного поэта - Бакы.
- Не плачь, Алеко, я это сделаю для тебя...
Вечером в Буюк-Дере пришел уличный бродяга-певец, высоким и чистым
голосом запел в опустевшем саду русского посольства:
Точно прекрасная роза
Кравчему - чаша с вином,
Тот, кто возьмет ее в руки,
Становится соловьем.
Он скажет: взгляните, вот рана
На голове у меня,
Красной и жуткой гвоздикой
Рдеет она для тебя.
Из-за тоски беспредельной
К локонам тонким твоим
Стал гиацинтом лазоревым
Сумрачный вечера дым... На окне едва заметно шевельнулась плотная за-
навеска. Петербург известился о войне лишь 1 ноября.
6. ПРОБУЖДЕНИЕ
Военная коллегия в тот же день получила письмо от Екатерины: "Туркам
с французами заблагорассудилось разбудить кота, который крепко спал: я -
сей кот, который вам обещает дать себя знать, дабы память обо мне не
скоро исчезла... Мы всем зададим звону!" Женщина примчалась из Царского
Села в столицу, взволнованная и напряженная. Она быстро поднималась по
лестницам двора, на ходу распахнув шубу, разматывая платок на голове.
- Мы избавлены от тяжести, - торопливо говорила она в ответ на покло-
ны придворных. - Сколько было с нашей стороны уступок и задабривании,
сделок и глупостей, чтобы избежать этой войны. Но война пришла... Поко-
римся же воле Божией!
Панину она сказала, что для ведения войны необходимо образовать Госу-
дарственный совет из лиц доверенных:
- Я только женщина и в делах военных мало смыслю... Не возражайте!
Лучше подумаем, кого в Совет сажать?
В числе прочих Панин назвал и ее фаворита, ибо забудь он Гришку, так
потом обид не оберешься. Подле покоев Екатерины освободили комнату, ста-
щили туда мебель для сидения и писания, и 4 ноября императрица открыла
первое заседание:
- Принуждены мы, русские, иметь войну с Портою Оттоманскою. Обеспокою
вас тремя вопросами. Первый - как вести войну? Второй - с какого места
начать войну? Третий - как обезопасить остальные границы России?
Войну решили вести непременно наступательную. Исходные позиции выбра-
ли у Днестра, чтобы заодно уж оградить от вторжения турок Подолию, заду-
мали сразу блокировать Крым от Турции, но для этого флот надобен, а зна-
чит, предстоит возрождать верфи на Дону и в Воронеже.
Екатерина помалкивала, пока мужчины размечали дислокацию войск. Вдруг
дельно заговорил Григорий Орлов:
- Хорошо бы нам заранее определить, каковы цели войны, которая нам
навязана. А если война целей не содержит, так это вообще не война, а...
драка. Тогда и кровь проливать напрасно не стоит.
Если этот вопрос и родился в голове Орлова, то предварительно он, ко-
нечно, одобрен императрицей. Панин дал ответ:
- Цель войны - скорейшее окончание ее!
- Победой, - добавил вице-канцлер Голицын.
Фаворит к заседанию был подготовлен хорошо.
- Победа, - сказал Гришка, - это лишь успех в войне. Но это еще не
цель войны. Надо думать, какие выгоды в политике и в пространствах долж-
но принести нам оружие.
Панин, не желая терять главенства в политике, поспешил вернуть прения
в русло военных интересов, и это ему отчасти удалось. Армия страны была
поделена на три главные части: наступательную, оборонительную и обсерва-
ционную (подвижный резерв). Екатерина просила мужчин сразу же выбрать
командующих армиями:
- Петр Семеныч Салтыков уже стар, пущай на Москве остается, ею управ-
ляя, наступательную армию Голицыну предлагаю...
А ведь все думали, что императрица бросит в наступление именно Румян-
цева, но она выдвигала Голицына, назначив Румянцева во Вторую армию -
оборонительную. При этом генерал-аншеф Петр Иванович Панин сопел серди-
то: опыт военный велик, а куда девать его!.. Орлов сказал: пока Россия
флота на Черном море нс имеет, хорошо бы пощекотать пятки султану с дру-
гой стороны:
- Из моря Средиземного! Вот потеха-то будет.
- То немыслимо, - возразил князь Вяземский.
- Да почему, князь? - удивилась Екатерина.
- Флота нет для плаваний столь далеких...
Но все согласились, что такая "диверсия" весьма заманчива.
- Тем более, - говорили дружно, - корабли наши в море Средиземном до-
рогу с клюквою да соболями уже проведали...
Екатерина, не забывая о главном, напомнила:
- Граф Григорий о целях войны речь повел, но его прениями не поддер-
жали... Я предлагаю этот же вопрос, но в иной форме: к какому концу вес-
ти войну и в случае авантажей наших какие выгоды за полезное принимать?
Подумайте...
Екатерина - не Орлов, и, если она сама спрашивает, надобно отвечать.
Члены Совета высказались: в случае военного успеха потребуем у султана
свободы мореплавания в Черном морс, кроме того, установим нерушимые гра-
ницы между Польшей и Турцией.
- Мне от ваших слов теплее, но еще не согрелась, - сказала Екатерина,
беря пясть табаку из табакерки. - Возвращаю память вашу к предначертани-
ям дней минувших... Не пора ли России довершить начатое Петром Первым и
Великим?
Тут ее поддержали охотно: если на Балтике страна "офундовалась", то
пришло время выходить и на берега Черного моря, чтобы после войны там
флот плавал, чтобы гавани и города оживились. Правда, Панины отнесли эти
проекты к области волшебных грез:
- Турция с такими авантажами не смирится!
Но тут вступился бывший гетман Разумовский.
- Турция, - произнес он, - вестимо, не смирится. Но существует еще и
ханство Крымское, а ежели Крым оторвать от влияния Стамбула, сделав
ханством самостоятельным, от султана не зависящим, то... и возни лишней
не будет.
Екатерина, звонко чихнув, захлопнула табакерку.
Была суббота - день банный. С утра пораньше затопили придворную баню,
Екатерина, как всегда, мылась со своей наперсницей - графиней Парашкой
Брюс, но сегодня не прошло и получасу их мытья, как из бани выскочила
едва прикрытая Брюсша с воплем:
- Скорее... помирает... умерла! Врачей, врачей...
Один за другим трепетной рысцой сбегались лейб-медики. Екатерина была
без сознания. Пульс едва прощупывался. Дыхание почти исчезло. Врачи ни-
как не могли привести Екатерину в чувство. Пять минут, десять - никакого
результата. Роджерсон сказал, что положение критическое, следует предуп-
редить наследника престола:
- Будем смотреть правде в глаза: она при смерти.
Это известие быстро распространилось по дворцу:
- Умирает... умерла, у нас будет Павел Первый!
Кто-то истерически зарыдал (кто-то тишайше радовался).
Минуло еще двадцать минут - оживить императрицу не могли. Наконец-то
обретя сознание, она глухо спросила:
- Что было со мною? Я ничего не помню...
Лейб-медики не хотели ее пугать и сказали, что обморок вызван уста-
лостью, а шотландец Роджерсон даже похлопал ее по плечу:
- Браво, мадам... браво! Вы у нас молодчина...
В черных волосах женщины - ни единой сединки.
- Мне же нет еще и сорока, - сказала она.
- Зато уже есть тридцать девять, - отвечали ей.
Тело женщины было еще молодым, но возле живота уже собрались складки
лишнего жира. Не стыдяь наготы, Екатерина с тупым взором сидела перед
врачами, а они в один голос ругали ее:
- До каких же пор ваше величество будете вставать раньше всех во
дворце и ложиться позже всех? У русских есть хорошая поговорка: работа -
не волк, в лес не убежит. А царицы не сделаны из мрамора и алебастра,
они устроены, как все люди, и потому должны думать о своем возрасте,
увы, это так!
Кривая, нехорошая улыбка исказила черты женщины. В этот момент она
увидела себя молоденькой в осеннем парке Ораниенбаума, где угрюмый са-
довник Ламберти напророчсствовал ей о неизбежном несчастье.
- Боже! - простонала она. - Неужели мне скоро уже сорок? И жизнь по-
катится на пятый десяток... Знает ли кто-нибудь в этом чудовищном двор-
це, что я еще ни разу в жизни не была счастлива, как бывают счастливы
все женщины в мире? - Екатерина тихо заплакала. - Спасибо вам всем, -
сказала, явно подавленная, но голосом уже повелительным. - Отныне поста-
раюсь вставать не в пять, а в шесть утра. Все остальное пусть останется
по-прежнему... А теперь прошу вас удалиться - я должна одеться...
Обедала в скорбном молчании. За столом ей доложили, что полки столич-
ного гарнизона, идущие на войну, построились перед дворцом и ждут ее.
Екатерина встала. Брюсша удерживала ее:
- После бани и обморока... на мороз-то?
- Оставь. Я должна проводить их.
- Закутайся, Като, платок надень.
- Перед солдатами я императрица, а не баба...
Небрежно накинула шубу, взяла в руки муфту из меха загадочных зверей
Алеутских островов - и такой предстала перед войсками: искристый снег
припорошил ее голову.
- Хочу единого, - громко сказала Екатерина, - видеть вас всех на этом
же самом месте после войны - живыми и невредимыми. Не будем же стра-
шиться дней грядущих. Всегда помните: Россия - страна первого ранга, но
окруженная завистью, враждой, недоброжелательством. А победа принадлежит
вам... Прощайте, ребята!
Грянули промерзлые литавры, запели ледяные трубы. Она вернулась во
дворец. Не раздеваясь, надолго приникла к окнам. Кто-то, подойдя сзади,
потянул с нее шубу. Женщина покорно подчинилась чужой услуге, даже не
обернувшись.
Это был Потемкин, он спросил:
- Матушка, дозволь и мне на войну отбыть?
- Да, - сказала Екатерина, - так будет лучше...
Потом вдруг обвила его шею руками, сочно расцеловала. Видел это
только дежурный арап. Он затворил дверь, одарив Потемкина щедрой белозу-
