а лицо его обкапал горячим бразильским шоколадом, Имитируя оспенные яз-
вы. "Не хватает лишь гноя и зловония!" - веселился король. В церемонии
похорон шутовские соболезнования принимал высокообразованный английский
посол сэр Уильям Гамильтон...
- Каролина счастлива быть твоей женой, - сказала королю Мария-Тере-
зия. - Но прежде я заставлю ее покаяться на гробах своих предков, как
положено в древнем доме благочестивых Габсбургов.
Тут воспротивилась сама Каролина.
- Нет, - заявила она. - Лучше я выброшусь в окно, но не полезу в эту
вонючую яму, чтобы потом сгнить в ней заживо.
Ее страстно поддержала юная сестра Мария-Антуанетта (будущая королева
Франции, которой суждено погибнуть под ножом гильотины). Императрица об-
ругала дочерей безбожными еретичками, сказав при этом, что в старые доб-
рые времена таких "лечили" на кострах.
- Ладно! Я сама замолю ваши грехи...
Она забралась в склеп и сидела там на родимых трупах, плача о заблуд-
ших душах юного поколения. "Маменьку" сам черт не брал - она выбралась
оттуда жива и невредима. Молодецкий весельчак Фердинанд IV женился на
Каролине и восстав с ложа Гименея, отправился на рыбную ловлю.
Обо всем этом русский двор был извещен через донесения своего посла
князя Дмитрия Голицына. Скромный человек, он не стал писать Екатерине,
что в разгар оспы при дворе Габсбургов ему посчастливилось спасти семью
одного музыканта, в которой оспа выжгла глаза мальчику и все думали, что
он ослепнет...
Звали этого мальчика - Вольфганг Амадей Моцарт! Петербург долго выра-
жал презрительное возмущение:
- Какое беспримерное ханжество, какая дикость! Впрочем, всему миру
известно, что племя Габсбургов состоит из одних ненормальных. У нас та-
кого изуверства никогда не может случиться...
Брейгель на картине "Слепые" увековечил ужас Европы: глаза его слеп-
цов, падающих один за другим в канаву, выжрала оспа. Россия тоже знала
скорбные вереницы людей с поводырями: оспа сделала их слепыми, жалкими
нищими. Екатерина не могла скрыть своего страха. "С детства, - депеширо-
вала она Фридриху II, - меня приучили к ужасу перед оспой... в каждом
болезненном проявлении я уже видела оспу. Весной я бегала из дома в дом,
изгнанная из города. Я была так поражена гнусностью подобного положения,
что считала слабостью не выйти из него". Оспенный мартиролог XVIII века
был страшен: едва ли один человек из тысячи не переболел оспою! Каза-
лось, человечество покорилось року, а могучая зараза обгладывала заживо
сотни, тысячи и миллионы людей. Оспа уже гнездилась в Зимнем дворце, и
знакомые императрицы, молодые цветущие и веселые женщины, переболев ос-
пою, снова появлялись на балах, но уже покрытые рубцами, изъязвленные,
несчастные...
Куда же делась их былая живость и красота?
В один из вечеров, заступая на придворное дежурство, Григорий Потем-
кин застал императрицу в состоянии встревоженном. Камерлакей держал пе-
ред нею на подносе рюмку мадеры и стакан теплой воды с черной смородиной
- это было "снотворное" царицы, но сейчас она от него отмахнулась. Ска-
зала так:
- Проводите до фрейлинских. Там что-то нехорошо с невестою графа Ни-
киты Панина-с Анютою Шереметевой, и я боюсь...
За больною фрейлиной ухаживал врач Джон Роджерсон, молодой шотландец,
лишь недавно принятый на русскую службу.
- Что с нею? - шепотом спросила Екатерина.
- Жар. Но пока неясно, в чем дело...
В жирандолях коптили быстро догоравшие свечи. Потемкин поднял свой
шандал повыше, отчего на лицо фрейлины легли глубокие тени.
- Уйдем отсюда! - быстро сказала императрица.
При резкой перемене освещения лицо девушки покрылось лиловыми пятна-
ми: сомнений не было - оспа. Екатерина в ту же ночь покинула столицу,
затаилась в опустевших дворцах Царского Села, на каждого входящего к ней
смотрела с большим подозрением. Потемкину она честно призналась, что
ждет не дождется Фому Димсдаля. Шереметеву пышно хоронили на кладбище
АлександроНевской лавры, старый Никита Панин плакал, а Гришка Орлов был
ужасно пьян.
- Такого удобного случая больше не будет, - сдерзил он Панину. - Твой
обоз на тот свет уже отправлен: глаза плохо видят, зубы выпали. А
тут-гляди! Архиереи собраны, колесница готова, сам ты при полном параде
- ложись и поезжай вослед за невестою.
Что взять с пьяного? Панин отвечал куртизану:
- Буду иметь большое счастие отвезти раньше вас...
Потемкин намекнул ему, что, очевидно, понадобится приличная эпитафия
на смерть Анюточки, а у него на примете имеется человек стихотворящий -
по прозванию Василий Рубан! Панин сказал:
- Такого не знаю! Пущай пишет сам великий Сумароков...
Пьяный Сумароков ломился в покои императрицы.
- Гоните в шею! - велела Екатерина. - У него две дочери в оспе лежат,
а он ко мне в кабинеты лезет... О Боже! Ну когда же приедет из Англии
Фома Димсдаль?
Слухи о приезде Фомы Димсдаля с сыном Нафанаилом взволновали столич-
ное общество. Врачи шумели, что прививки - это наглое шарлатанство, а
духовенство Петербурга осуждало борьбу с оспою, яко бесполезную, ибо на-
казание от всевышнего следует воспринимать со смирением. Димсдаль не
сразу рискнул на вариоляцию, боясь осложнений из-за возраста императри-
цы, он проводил долгие опыты. По его подсчетам, Россия ежегодно теряла
от оспы около двух миллионов человек - целую голландскую армию. Екатери-
на в эту цифру не поверила:
- У нас-то, дай бог, всего семнадцать миллионов!
- Не верите? - усмехнулся Димсдаль. - Но если у вас от оспы погибает
каждый четвертый младенец, вот и считайте сами...
Сначала он дал императрице ртутный порошок.
- Примите и будьте готовы, - велел он.
В эту ночь над Петербургом и его окрестностями разыгралась пурга с
обжигающим морозом. Раненько утром Фома Димсдаль с сыном Нафанаилом зае-
хали в домик на Коломне, где проживала семья мастерового Маркова, в ко-
торой болел оспою, мальчик - именно от него решили брать свежую "мате-
рию" для прививки. Но мать отказалась дать ребенка, суеверно полагая,
что в этом случае смерть неизбежна для ее чада. Напрасно врач говорил,
что Екатерина обещает Саше Маркову дворянскую фамилию Оспин, а в гербе
его потомства навеки закрепится рука человека со следами вариоляции.
- Не надо нам дворянства! - кричала несчастная женщина. - Не хочу ни-
каких гербов, оставьте нас...
Все сомнения разрешил отец семейства - Марков: он взял больного сына,
замотал его в тулуп и протянул Нафанаилу Димсдалю.
- Держи! - сказал. - Вы ведь приплыли из далекой страны, и не за тем
же, чтобы сыночка нашего угробить... А даже и умрет сыночек, так, может,
другим большая польза станется...
Нитку, зараженную оспою, протянули под кожей на руке Екатерины.
- Поздравляю, ваше величество, - сказал Димсдаль.
- Я счастлива, что буду первой в стране.
- Увы, - разочаровал ее врач. - Вчера поздно вечером ко мне явился
Григорий Орлов, велев привить ему оспу как можно скорее, так как его
ждали друзья, чтобы ехать на медвежью охоту... Но ваша Академия наук
предварила меня: крестьянки Воронежской губернии издревле прививают де-
тям своим оспу, а вот от кого они переняли сей способ - об этом Академия
ваша не дозналась!
Орлов вернулся с охоты как ни в чем не бывало: могучий организм его
никак не реагировал на прививку. Павел тоже подвергся вариоляции - от
матери, а потом Екатерина уговорила сына и фаворита дать "материю" для
других людей. Постепенно вокруг престола образовался некий барьер, уже
недоступный оспенным атакам. Поздравляя с прививкой Платона, женщина ве-
лела митрополиту:
- Духовенству столичному в наказание за то, что много умничали, при-
казываю привить оспу - как бы ни сопротивлялись!
Вскоре в стране были открыты "оспенные" дома, а врачи разъехались по
провинциям спасать от оспы детей, насколько это было возможно в условиях
тогдашней России. Екатерина опубликовала торжественный манифест, призы-
вая людей не страшиться прививок, влияние которых испытала на себе.
Петербург был празднично иллюминирован, всюду справлялись пышные зас-
толья, сенаторы говорили всякие речи, а Васенька Рубан, сам жестоко
пострадавший от оспы, воспел мужество императрицы в высокопарной и без-
дарной оде. Заезжий итальянский танцор Анджиолини поставил балет "Побеж-
денное предрассуждение": на сцене плясала радостная Минерва (императри-
ца), ей подплясывала Рутения (олицетворение России), и Екатерина балет
сразу запретила.
- Аллегория, - сказала она Бецкому, - должна быть разумной. Мне про-
тивно смотреть, когда здоровущая кобыла изображает "гнилую горячку", пе-
ред которой выписывает сложнейший пируэт "чума", а проклятая "оспа" с
крылышками за плечами приманивает к себе "трахому" в шлеме античного во-
ина.
У Бецкого были свои взгляды на искусство:
- Но музыка, ваше величество, музыка-то какова!
- Никакой Гайдн не избавит сюжет от глупости...
Но еще до этих событий Украина вздрогнула от топота гайдамацкой кон-
ницы, и Екатерина, перепуганная, приказала:
- Репнина срочно из Варшавы отозвать!
3. "ПУГУ, ПУГУ, ПУГУ!"
- Уже поздно, - отвечал ей граф Панин. - Конфедерации Бара, разогнан-
ные компутовым войском, бьют челом Мустафе и Марии-Терезии, войну на
Россию накликивая. Черная туча на юге застилает горизонты наши, а
зверства, конфедератами учиняемые, не передать словами. В отмщение же им
выступает сила новая, для нас тоже опасная - гайдамаки вольные! А для
дел польских нужен человек скорейший, яко метеор, чтобы в един миг яв-
лялся там, где надобна рука решительная...
Екатерина сказала, поправляя прическу, что Россия талантами не обиже-
на, и велела звать Александра Васильевича Суворова:
- А кто скорее его марши производит? Нету таких...
Теперь следовало размерить каждый шаг Алексея Михайловича Обрескова,
чтобы посол мог правильно ориентировать себя в новых, условиях войны с
конфедератами и восстания гайдамацкого. Инструкции для посла были пере-
белены, разложены по пакетам, поверх них императрица оттиснула свою лич-
ную печать с изображением улья с пчелами и девизом: полезное! Честь
ехать без отдыха от берегов Невы до Босфора выпала сержанту Семеновской
лейбгвардии хорошему парню Алешке Трегубову.
- Вези, молодец! Гладкой дороги тебе...
Трегубов добрался уже до Ясс, и здесь турки на кордоне пустили в него
стрелу. Конь рухнул, пронзенный насмерть, янычары сорвали С курьера сум-
ку с дипломатической почтой. Но в Петербурге ничего об этом не знали...
Екатерина, подумав, велела заготовить два указа:
1) А. В. СУВОРОВУ - присвоить чин бригадира;
2) Г. А. ПОТЕМКИНУ - состоять при дворе камергером.
Пути-дороги этих людей еще не перекрещивались.
Молодые ребята. Кто их знает? Да никто не знает...
- Пугу-пугу... пугу! - понукал лошадей гайдамак.
Вольная степная птица, он весь в призыве "Гайда!", и редко кто его
гонит, чаще он за врагом гонится. Для власти - разбойник, которого петля
ждет, для народа - защитник, которому в любой хате уготовано укрытие,
чарка горилки и добрый шматок сала. Когда возникла Барская конфедерация,
а на шляхах заскрипели виселицы для крестьян украинских, тогда Максим
Железняк намочил в дегте рубаху, натянул ее на голое тело, сверху кобе-
няк накинул и призвал "товариство" постоять за волю общенародную.
Встали от земли и стар и млад, говоря:
- Не дай, боже, в шинку померети. Поховали б товарыщы в чистому поли
та над тим курганом выпалили б с гарматы: нехай знае вся Краина, що не
псина сдохла - то казак вильный сгинул!
Хоронясь в "гущавинах" леса, по балкам да по оврагам, минуя рогатки
кордонные, Железняк перешел границу: перед гайдамаками пролегла Правобе-
режная Украина, замученная панством да ксендзами, обобранная догола шин-
карями да арендаторами. "Пугу, пугу, пугу!" - от клича этого трепетал
