мир бусурманский - веками, а теперь шинкари и шляхетство надменное не
стыдились бегством спасаться: "Лучше жизнь лыковая, нежели смерть шелко-
вая..." На площадях сел и местечек Максим Железняк показывал народу "зо-
лотую грамоту" Екатерины II с печатями и подписями ее личными, призывал:
- Вставай все под хоругви царицыны!
С налету взял Жаботин, потом наскочил на Лисянку и ее взял. А толпа
восставших росла, всюду возникали новые отряды, новые атаманы-Журба, Ши-
ло, Бандура, Швачка, Пикуль, Саражин, Москаль, Нос и прочие. Брали замки
уговором - именем Екатерины II! - а коли не открывались ворота, ломали
священные брамы ядрами...
- По велению матушки Катерины постоим все за Украину, отбывать панщи-
ну не станем, жито и сено да солома наши отныне будут, кабанов режьте и
ешьте... Пугу-пугу-пугу!
Впереди лежала Умань - замок-крепость, личная резиденция киевского
воеводы князя Салезы Потоцкого; здесь их ждал Гонта.
Хороший сотник на Умани - Иван Гонта... Поверх жупана его контуш бо-
гатый, на нем рукава вразмах откидные - вылеты. Кушак-пас плотно облегал
стройное, гибкое тело, а на пасе бренчала кривая дамасская сабля. Вокруг
шеи сотника тугие белые воротнички, он их застегивал запонкою с руби-
ном... Пан, да и только!
А вышел Гонта из крепостных, но полюбился князю Потоцкому, тот его
грамоте и языкам обучил; умом да храбростью Гонта в сотники вышел. По-
тоцкий ему деревни свои подарил - Россоши с Осадовкой; богатый дом у па-
на Гонты, ладная и добрая жинка, загляденье и дочки Гонтовы - портреты
семьи уманского сотника висят в храме села Володарки, где Гонта церков-
ным старостой... Но иногда нападало на Гонту раздумье, даже отряхивался:
- Да вжеж що буде, то и буде! А буде, що Бог даст...
Шляхта поместная не могла забыть, что Гонта в тех же Россошах мальчи-
ком гусей пас, его шельмовали как хама и быдло. С бритой головы сотника
печально спадал оселедец казачий, длинные черные усы свисали вдоль глу-
боких складок лица...
Меж тем вольные костры гайдамацкие уже осветили дебри окрестные -
Максим Железняк подступил к Умани. А крепость была сильна артиллерией,
стерегли ее жолнеры и надворные казаки, которыми сам же Гонта и командо-
вал; в базилианской коллегии 400 богословов взялись за ружья, а панство
звенело саблями, заседая в цукернях. Знатного пана Цесельского уже пре-
дупредили, что Иван Гонта вот-вот переметнется к гайдамакам: родная
кровь Железняка ближе ему чужой крови Салезы Потоцкого! Время было неце-
ремонное. Гонту заковали в цепи, повели на площадь - вешать, Но жена
полковника Обуха раскричалась, что по наговорам нельзя людей казни пре-
давать:
- Кого еще любит Салезы Потоцкий, как не Гонту?
Это так, и потому пан Цесельский задумался.
- Ладно, - решил, - веди, Гонта, сотню свою на Синюху...
Глянул Гонта на петлю, что болталась над ним. До самой земли покло-
нился он доброй пани Обух, крикнув ей по-латыни:
- Бог воздаст счастья детям и внукам твоим!
Прямо с эшафота вскочил на коня и увел казаков в лес, а там на поляне
красный ковер разложен, на ковре сидят Максим Железняк с атаманом Шило,
горилку пьют. Обрадовались оба:
- Эге, сотник! Садись рядом с нами...
Гонта и Железняк наказали Шиле взять сотню гайдамаков и скакать к го-
роду Балта, куда сбегались все конфедераты барские иосле разгрома. Кого
настигнут - сечь саблями!
- Да Балту, гляди, с турецкою Галтой не спутай.
- Не спутаю. - И Шило с отрядом ускакал...
Умань гайдамаки брали штурмом. Бесстрашно, под огнем пушек, взломали
брамы и хлынули в улицы города. Пощады никому не давали. Кровь за кровь.
Око за око.
К ногам Гонты слетела и голова пана Цесельского.
- Саблею - за петлю, получай!
А дочку Цесельского, к себе прижал, как родную:
- Не троньте се! Дети за батькив невинны... Я тебе, дочурка моя, при-
дано богато выдам. Доживешь до лет моих, напиши правду - как гайдамаки
за волю вольную бились...
Из Умани Железняк с Гонтою рассылали воззвания к народу украинскому:
"Жители Короны, обитающие во владеньях шляхетских, королевских и духов-
ных, ваш час настал! Пришло время освободиться из неволи... пришло время
отомстить за все наши Пуки и терзания..." Народное восстание охватило
всю Украину, докатилось оно вплоть до Галиции, даже до Волыни - все вок-
руг сотрясалось от грохота гайдамацкой конницы: пугу-пугу... Наивные де-
ти степной вольницы, они слали русским властям в Киеве подробные рапор-
ты, отчитываясь в том, что сделали, и даже спрашивали - что делать им
дальше?
"Золотая грамота" Екатерины оказалась фальшивой....
А сотенный атаман Шило все гнал и гнал свой казачий отряд дальше - на
Балту, на Балту, и стелилась под потными животами лошадей трава степная,
трава дикая, трава высоченная.
- Пугу, пугу... летит казак с Лугу!
Блеснули воды пограничной Синюхи, что обтекала земли орды Едисанской,
привольные степи запорожские. Балта считалась городом польским, но через
Синюху был перекинут мостик, и стоило перейти через него реку - сразу
попадешь в турецкую Галту.
- Пугу-пугу... пугу! - налетели на город гайдамаки.
По другому берегу речки Синюхи шлялись сонные турки в шароварах, из
своей Галты они покрикивали в польскую Балту:
- Эй, казак! Богатый бакшиш собрал?
- Можем и поделиться, - отвечали им гайдамаки.
А ярмарка в Балте была богатая: там греки и саксонцы, даже пруссаки
торговали, - туркам было завидно видеть чужую добычу. Шило велел возвра-
щаться, но в дороге обратной повстанцы узнали, что после их ухода турки
накинулись, как воронье, на беззащитную Балту, начали кровавый грабеж
греков, армян и православных.
- Вернемся! - дружно закричали гайдамаки.
Вернулись, и начался бой. Гайдамаки в азарте сечи проскочили мост и
ворвались в турецкую Галту, там они никого не пожалели. На другой день
турки ответили им яростным нападением, тоже никого не жалея, но были от-
биты. Гайдамаки орали им через речку:
- Эй, Хасан! Кончай драться... лучше выпьем!
Враждующие помирились. Казаки честно свалили на мосту все пограблен-
ное, турки разобрали свое добро, угостили казаков вином молдавским, а
гайдамаки дали хлебнуть хохлацкой горилки.
Шило вновь скомандовал: "На лошадей! - и они ушли.
Узнав обо всем этом, старый хотинский паша сказал:
- Крепко ли помирились наши с гайдамаками?
- Очень крепко, и даже все добро вернули.
- Вот и хорошо, что так кончилось...
Но главарь барских конфедератов Пулавский расшумелся, что затронута
честь султана турецкого и он сейчас же поскачет в Константинополь, а там
маркиз Вержен поможет ему довести до ушей Мустафы III истину об уманских
и балтских событиях.
- Без войны вам не жить! - бушевал Пулавский.
Хотинский паша велел отвести горлопана в крепость и там запереть.
Ночью он вошел в камеру, накинул на шею спящего шелковую петлю и зада-
вил.
- Вот теперь войны не будет, - сказал мудрый паша...
Но если бы он знал, кто управляет Диваном!
Поздно! Барон Франсуа де Тотт, резидент Версаля при дворе Бахчисарая,
накрыл стол для калги-султана и его свиты. Русский кожаный поднос обло-
жили сухарями и копчеными окороками из конины, которые очень обрадовали
татар. Отдельно подали красную икру и вяленый изюм. Дипломат Франции
угостил калгу шампанским.
- Аллах мне простит, - сказал тот, жадно выпив...
Далекие от политики Европы, татары и ногайцы жаждали лишь добычи и
многолетнего безделья за счет ясырей - пленных. Россия никак не ожидала
нападения, когда в степные пределы вторглась неумолимая орда. Румянцев
из Глухова приказал срочно эвакуировать население степных хуторов, и
крымские татары врезались в безлюдное пространство, имея цель - Бахмут,
но на подходах к этому городу были перехвачены регулярными войсками, ко-
торые и уничтожили всех разбойников - поголовно, баш на баш!
Зато главные силы калги-султана, таясь по балкам, устремились прямо
на Харьков, а Румянцев из Глухова не разгадал их маршрута. Сельские жи-
тели прятались от татар в скирды сена, забивались с детьми в солому. Но
татары - народ опытный: они поджигали стога, обожженные люди выбегали,
гася на себе одежду, татары со смехом арканили их, как скотину. Дуя на
замерзшие пальцы, барон до Тотт наспех записывал впечатления от набега:
"Головы русских детей выглядывают из мешков. Дочь с матерью бегут за ло-
шадью татарина, привязанные к тулуке седла. Отец бежит подле сына на ар-
канах... Впереди нас ревут угоняемые волы и овцы. Все в удивительном
движении, и уже никогда не собьется с пути под бдительным оком татарина,
сразу же ставшего богачом..." Горящие стрелы вонзались в соломенные кры-
ши - огонь пожирал мазанки со свистом и таким чудовищным жаром, что мно-
гие татары тут же падали замертво, задохнувшись. Воздух был наполнен
плачем женщин и криками мужчин, пепел хрустел на зубах лошадей и на зу-
бах французского дипломата... О, как далек отсюда божественный Версаль!
Жажда добычи гнала татар вперед, только вперед - на Харьков. Они по-
лоняли толпы беззащитных людей, все уничтожая, все сжигая, дотла разори-
ли Новую Сербию, а ночью ретивый калга взмахом нагайки обвел курганы,
охваченные огнями пожаров:
- Скажи, посол короля, что это тебе напоминает?
- Бургундию или Фландрию, - отвечал де Тотт.
- Неужели и у вас в Европе бывают такие зрелища?..
Харьковчане вооружились. Пастор Виганд, бывший профессор Московского
университета, возглавил ополчение из студентов духовной семинарии. Бур-
саки тащили на брустверы пушки, их черные рясы трепали степные ветры. А
вокруг, насколько хватал глаз, сгорали деревни - враг рядом! Из окрест-
ностей Харькова разбойники угнали 20 000 человек, ни один из них уже не
вернулся. До татарского Перекопа дошла всего тысяча харьковчан - ос-
тальные пали в пути ("так как, - писал пастор Виганд, - татары - заста-
вили их все время пути от Харькова до Крыма бежать привязанными к их ло-
шадям").
Хотинский паша, задавивший Пулавского, был умный турок и войны с Рос-
сией не хотел, но зато хотела ее Франция!
4. У ПОРОГА СЧАСТЬЯ
Словом "турок" именовали в Турции только нищету и голь нахотную, все
же другие, будь они даже нищими на майданах, назывались гордо "османа-
ми". Европа уже сложилась из наций, как Дом отдельных кирпичей, и лишь
Турция никак не могла стать государством национальным, ибо "османов" бы-
ло мало, а их империя состояла из покоренных народов. Нигде (кроме, по-
жалуй, Анатолии и Румелии) турки не чувствовали себя дома - всюду они
были лишь оккупантами! Эта первая странность империи османов. А вот и
вторая: внутри империи деспотия уживалась с неким подобием демократии.
Был султан, но аристократов не было. Любой грязный янычар, уличный тор-
говец халвою или пленный раб-христианин мог достичь высоких постов в
стране. Но зато он мог лишиться головы по капризу султана, и это тоже
было в порядке вещей...
С давних времен считалось, что иностранные послы в Турции стоят "у
Порога Счастья, сами прахоподобные". Алексей Михайлович Обресков предуп-
реждал Петербург: "Начало всему в этой стране, как и основание ее, есть
оружие. Выпустя сабли из рук, османлисы уже не ведают, за что ухва-
титься, и бьются как жалкие рыбы на песке..." Русское посольство распо-
лагалось в Буюк-Дере; Обресков с женою любовались по ночам светом маяков
в Дарданеллах, а недалеко была греческая деревня Пиргос с водопроводами
времен Юстиниана, но после разгрома Византии турки ни разу их не чинили,
и потому для нужд посольства воду черпали из колодцев. На дворе четыр-
надцать лавров росли из одного могучего корня, образуя роскошный шатер
прохладной зелени, а под лаврами бил фонтанчик, здесь же вкопали скаме-
ечки для сиденья, где Обресков и обсуждал сегодня дела восточной торгов-
ли со своими секретарями... Их мирную беседу прервало неожиданное появ-
